Любовь Овсянникова - Шаги по земле

• Название: Шаги по земле
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: YAM Young Authors’ Masterpieces Publishing
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-65956-934-0

Воспоминания о детстве, которое прошло в украинском селе. Размышления о пути, пройденном в науке, и о творческом пути в литературе. Рассказ об отце-фронтовике и о маме, о счастливом браке, о друзьях и подругах — вообще о ценностях, без которых человек не может жить.

Книга интересна деталями той эпохи, которая составила стержень ХХ века, написана в искреннем, доверительном тоне, живым образным языком.

---

В конце жизни у мамы появилась Цыганочка, рожденная от приблудной кошки, помеченной какой-то неведомой нам породой. Ее мы взяли у тети Нюри Трясак. Это был абсолютно черный котенок с ясными зелеными глазами, прекраснее каких не бывает, с пушистой шерсткой. Умнее Цыганочки я кошек не видела — она цеплялась за дверь веранды и заглядывала в окно, совершенно по-человечьи оценивая обстановку в доме и молчаливо диктуя свою волю, дескать, открывайте дверь: видите, я пришла. Кошечкой Цыганочка выросла серьезной, не шаловливой, степенной. После первой неудачной попытки окотиться котят не приносила, хотя с ухажерами игралась и кокетничала. Она любила мою не одаренную на ласку маму, усаживалась к ней на колени и мурлыкала — рассказывала ей сказу. А как мамы не стало, затосковала и через год ушла со двора, громко и тоскливо крича на прощание — сообщала, чтобы не ждали ее больше. О, боль моя…

8. Приятные занятия

Самое сокровенное время — 21 марта, когда свет становится вровень с мраком, а потом начинает теснить его. Я отслеживала этот день по календарю и радовалась, что он выпадает на каникулярный период, когда мне никто не мешал общаться с нарастающим, все дальше отдаляющимся от земли солнцем. Утром я становилась лицом к нему и разговаривала, просила его не затмеваться тучами, хотя и говорила, что без облаков красивого неба не бывает. Но облака и тучи — разные вещи. Потом нечто подобное я увидела в фильме «Белые росы», где в конце жизни главный герой благодарил светило за жизнь и счастье. Но он прощался с солнцем, а я встречала весну, маленькую, слабую и баюкала ее, укрепляла своими заговорами.

Когда кончалась весна, я не замечала. И снова наставало лето с шелковицами и вишнями, которые поедать просто так было неинтересно, хотелось потолочь ягоды в бутылке с широким горлышком и пить сок, а уж затем браться за мякоть. Я не очень любила купания в пруду, но загорать и окунаться бегала. Основное же время у меня уходило на два рода занятий — полезные и приятные. Полезные — каждодневная влажная уборка в доме, стирка с крахмалением постельного белья и ситцевых платьев, готовка обеда для родителей, возвратившихся с работы. А приятное одно — чтение.

Всю жизнь чтение мое было весьма своеобразным. Я брала в руки новую книгу и долго изучала ее как изделие, запоминая внешний вид, толщину, переплет или обложку, а позже записывая название, автора, издательство, год издания. Смотрела на тираж, где он печатался. И откладывала, оставляя недалеко от себя — на ночном или на рабочем столе, где она чаще будет попадаться на глаза, — чтобы привыкнуть, впитать в себя ее присутствие. Все это мне было полезно и очень интересно. Такое изучение длилось день-два. Вторым порядком я изучала иллюстрации, если таковые были, авантитул, аннотацию, титул, наконец — содержание. И опять книга откладывалась на видное место. Потом, но не сразу, я читала предисловие издательства и пару-тройку абзацев.

Так постепенно я входила в атмосферу книги, обязательно помня то, что уже просмотрела. Само чтение интересной или необъемной книги могло занять несколько дней, но вживалась я в нее исподволь, долго, основательно. Если книга нравилась эпохой или миром героев, тканью повествования, то я читала совсем медленно, по несколько абзацев в день, и могла длить удовольствие годами, не убирая книгу с глаз. При одном взгляде на нее я вспоминала прочитанное и окуналась в ту жизнь, зная там всех обитателей, все углы и стежки-дорожки, словно это была еще одна моя реальность — милая, дорогая, существующая для радости души, для любования и наслаждения ума. Я жила с героями одними страстями, мыслями, пропускала через себя их характеры и убеждения, иногда споря, иногда соглашаясь с ними.

Особенно хорошо помню, как я подбиралась к книге «Опасный беглец» Эммы Выгодской — о народно-освободительной войне в Индии. Материал ее был сложный, требовал подготовки по истории. Чтобы понимать чувства героев и мотивы их поступков, надо было знать нечеловеческую политику Британской империи по отношению к колониям, нравы поработителей-англичан, их уродливую этику, традиции и образ мыслей. Сами себе они всегда казались верхом образованности и справедливости, но по сути были, да и сейчас остаются, алчные и лицемерные рабовладельцы, жестокие эксплуататоры, упыри. Эта книга на многое открыла мне глаза и совершила переворот в моем мировоззрении. Я возненавидела англичан и их язык, язык хитрых, беспринципных, жестоких, даже кровожадных нелюдей, всю их лживую культуру, от которой исходит чванливое зловоние. И долго не хотела читать английскую классику, только Чарльз Диккенс своими «Большими надеждами» вернул меня к ней.

Так было и с книгой Бласко Ибаньеса «Обнаженная маха», перед прочтением которой я должна была просмотреть основные принципы и стили живописи и изучить биографию Ф. Гойи. Это было весьма непросто, ведь Интернета тогда не существовало и на поиски нужной информации уходило много времени и сил.

С каждой книгой повторялся один и тот же сценарий — мне нравилось погружаться в рассказ, уже готовой наслаждаться им, а не продираться сквозь дебри незнакомой информации. До сих пор я питаю себя энергетикой любимых книг, лежащих всегда на виду и поглощаемых маленькими глоточками, как драгоценное вино или сильное лекарство. Так, по нескольку лет я читала дневники А. Г. Достоевской и А. О. Смирновой-Россет. Сейчас у меня на виду лежат «Воспоминания» А. Цветаевой и «Воспоминания современников об А. Цветаевой». А романы А. Мердок «Дитя слова» и М. Рено «Маска Аполлона» уже семь лет сопровождают меня на морские купания.

Читать надо было обязательные произведения и интересные. Обязательные составляли те, которые мы должны были изучать в наступающем учебном году по литературе. Их нам приходилось прорабатывать в летние каникулы заблаговременно. Я брала в библиотеке нужные книги и в ходе проработки конспектировала перипетии сюжета, имена и характеры героев. А к интересным книгам переходила потом, после выполнения обязательной части летней образовательной программы. И это было самое приятное. Здравствуйте, мои любимые жанры — приключения всех видов! Любовные входили в их число. Тут были, конечно, классические — Т. Драйзер «Сестра Керри» и «Дженни Герхардт», Э. Золя «Страница любви», «Нана», его «Завоевание Плассана» из эпопеи «Ругон-Маккары», кое-что выборочно из О. де Бальзака, «Женщина в белом» У. Коллинз и «Джейн Эйр» Ш. Бронте с продолжением «Грозовой перевал», написанным Эмилией, сестрой Шарлотты. В приложении я приведу список книг, прочитанных мой в юности.

Как и весной, читать я устраивалась на улице, только теперь в саду, под яблонями, расстелив на земле старое ватное пальто. Случалось, и засыпала так, разморенная жарой. Но это все было на старой усадьбе, с большим огородом и богатым садом, где имелось место и солнцу и тени. Каждое деревцо в том саду, обследованное много раз, было моим другом. В их тени так сладко жилось! Иногда я с ними разговаривала, провозглашая вслух мысли, пришедшие от книг, я им выкладывала свои возражения прочитанному или восторги от него, лежа навзничь на старом пальто и глядя снизу вверх. Я изучала их кроны, подмечала и запоминала каждую веточку, сквозь них наблюдала лет облаков по небу. И не думала тогда, что имела на сад больше прав, чем папа, потому что это обо мне, своей будущей внучке, думал дедушка Яков, высаживая деревца. А папа о них заботиться не стал и одного за другим срубил, ничем не заменив — папа работал на заводе, где очень уставал, и не успевал заниматься садом.

За огородом уходили к горизонту тихие, притомленные солнцем дали. Иногда оттуда, с холмов, где лежала наша сказочная, волшебная, загадочная каменка, ветер приносил запах фиалок, который волновал, томил душу. Там еще оставались следы землянок, умельченных, с обвалившимися и осыпавшимися краями, поросшие дерном, где фиалки находили приют. Собирая их, мы часто вынимали из земли гильзы, понимая, что стреляли наши. Но встречались и пули. Над каждой из них мы долго сидели в раздумье о том, была ли она убийцей. Мы молчали и украдкой друг от друга прощупывали почву — нет ли здесь оброненного солдатского жетона или портсигара, непременного спутника солдат. Памятью о слышанных рассказах и этими остывшими следами, оставленными на земле, мы прикасались к войне — незабываемому горю наших отцов и матерей, мы пропускали через себя пережитый ими ужас и учились дорожить миром. Овражки от падавших с неба авиабомб еще покрывали поля и взгорья, и на каждом шагу, при неистовом разбеге по вольной шири, они останавливали нас, и мы приникали к ним, таким уютным, безопасным, прохладным, и вдыхали запах Родины, который был особенным, осознанно дорогим.

Все казалось уже не новым, а происходившим однажды: и падающая с осокорей вата, и вишневый шелест межи, и качающаяся на ветрах кудрявость кленов, и ласточкино гнездо в нашем сарае, стремительные полеты ласточек с посвистами сопутствующего им ветерка. В правом верхнем углу двери мы выпиливали обязательное квадратное отверстие, чтобы ласточки свободно достигали гнезда и вылетали из него. Все уже было, но каждый раз, знакомое, оно представлялось по-новому прекрасным, более значимым, не просто так существующим, а зачем-то!