Любовь Овсянникова - Шаги по земле

• Название: Шаги по земле
• Автор: Любовь Овсянникова
• Издательство: YAM Young Authors’ Masterpieces Publishing
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-65956-934-0

Воспоминания о детстве, которое прошло в украинском селе. Размышления о пути, пройденном в науке, и о творческом пути в литературе. Рассказ об отце-фронтовике и о маме, о счастливом браке, о друзьях и подругах — вообще о ценностях, без которых человек не может жить.

Книга интересна деталями той эпохи, которая составила стержень ХХ века, написана в искреннем, доверительном тоне, живым образным языком.

---

В день этого праздника, так дорого доставшегося человечеству, признавшего женщин людьми и уравнявшего их гражданские права с правами мужчин, почитаемый и обожаемый нами, все же мы шли к тому месту, где погибли наши родные, откуда их души ушли в вечную жизнь, и возлагали там цветы. Хорошо, что по инициативе председателя поссовета Сидоренко Николая Николаевича в 1970 году на этом месте был установлен обелиск. А потом мы проведывали братское кладбище, где упокоились тела погибших партизан и воинов, поминали их.

Гвоздики, гвоздики для дорогих ушедших… И тоже мимозы и нарциссы, ибо они живы в нашей памяти…

Радость этого дня была печальной, но все же была: с нами остались наши родители — молодые, красивые, сильные. Они были для меня праздником, не прекращавшимся, чудесным.

Чуть меньше двух месяцев спустя приходил праздник весны, доброй воли, труда и мира, день международной солидарности трудящихся — Первое мая, торжественнее и наряднее которого не было. Отовсюду неслись бравурные мелодии, по радио звучали поздравления от братских стран в адрес советского народа, и до жгучих слез меня пробирала гордость за свою страну, ее достижения, за язык, который знают во всех концах света. Наши песни, исполняемые зарубежными певцами, такие как «Если бы парни всей земли», «Мы за мир», «Москва майская», звучали как ответ на наши послания в недра других культур, как свидетельства, что контакт установлен и достигнуто взаимопонимание.

Первомай нес с собой дух нагретой земли, пробившихся к солнцу трав и цветов абрикоса — нашего степного флердоранжа. Ими он был и украшен, как принято украшать невест.

Подготовка к демонстрации — шествию в колонне, начиналась загодя. Нам шили новые наряды, покупали яркие банты, а сами мы изготавливали транспаранты, которые можно было нести одному или вдвоем. Писали в лозунгах то, о чем мечталось и хотелось сказать вслух: «Мы за мир», «Мир, труд, май», «Миру — мир» — в разных выражениях варьируя главную мысль, что мы хотим жить и трудиться в условиях мира. А за то, что нам его обеспечили, мы благодарили и прославляли партию и свое правительство, несли портреты вождей и руководителей высшего эшелона. Это был искренний порыв, мы любили их, мы чувствовали себя причастными ко всему, что касалось СССР и социализма. Колонну украшали веточки цветущего багульника, абрикоса и замохнатившегося ольховника, гирлянды воздушных шаров, флаги и разноцветные декоративные флажки.

Везде — улыбки, возгласы приветствий, смех, шутки, остроты, дружеские подтрунивания. Мы знали, что вершиной праздника будет доклад, в котором вспомнят и школу, назовут имена лучших учеников, и среди них меня. Мое имя звучало ровно столько раз, сколько было праздников за время моего одиннадцатилетнего обучения в родном селе. Люди любят слышать свое имя, нравилось это и мне.

У моей подруги Людмилы была своя гордость — она обязательно пела в праздничном концерте «Две ласточки» Е. Брусиловского, как всегда блестяще. Купающаяся в аплодисментах, всеобщая любимица, моя подруга была нашим соловьем. Ее колоратурное сопрано, высокий и исключительно подвижный голос — хрупкий, изящный, с серебряным верхним регистром, очень послушный и способный исполнять сложные фиоритуры, мелизмы, трели и рулады — ничуть не уступал в красоте и силе лучшим образцам того времени. Для иллюстрации назову голос Амелиты Галли-Курчи, которую мы тогда просто не знали — вот какой был у Людмилы голос. Мы прочили ей великое будущее на большой сцене, мы хотели ей такого будущего. И ни один человек ей не завидовал, только радовались успехам, потому что талант ее был редким и мощным. И пела она упоенно.

После парада полагалось идти гулять в поля, на луга, на каменку — огромный останец на берегу Осокоревки, испокон веку застрявший за нашими огородами. Цветов там было — море разливанное. И конечно, в посадку — слушать певчих птиц, а у нас их было много. Ну как тут не посочувствовать городскому человеку? Живут люди в квартирах и природы не видят, везде у них дома, дворы, площадки, асфальт, машины, газы, шум — птицы этого не любят, пролетают окольными путями. А у нас гнездились овсянки, чижи, щеглы, снегири, жаворонки, уж не говорю о дроздах, соловьях. Да и простой скворец песней душу радовал, в городе его не услышишь.

В Первомай гуляли два дня, а если удачно выпадали выходные, то и все четыре.

А потом наставал День Победы — праздник праздников, торжественная вершина года. Если Первомай ассоциировался с молодостью и мечтой, то Великая Победа с доблестью, мужеством и беспримерной храбростью наших великих отцов, с их ранней зрелостью и ответственностью. Это был праздник тех, кто спас мир от военного пожара, а Европу от порабощения, праздник воинов-освободителей, тружеников советского тыла, людей, выживших в условиях оккупации. И наш праздник тоже, потому что с нашей земли прогнали врага, наши отцы вернулись домой живыми и подарили нам жизнь.

В Славгороде были свои традиции по празднованию Дня Победы. Мы вспоминали расстрелянных мирных жителей, возлагали цветы у обелиска на месте их гибели и на могилах, а потом шли на митинг у братского кладбища советских воинов. Мы несли туда цветы, произносили свои признания им, погибшим, в верности, в том, что будем достойны их подвига. И чествовали живых ветеранов Великой Отечественной войны, стайкой стоящих на трибуне, в наградах. Сначала их было много, молодых и улыбчивых, а потом с каждым годом становилось все меньше, и улыбки их тускнели от грусти. Однажды среди них не стало и моего отца…

Праздник Победы… До сих пор звучат во мне его военные марши, фронтовые песни и просто мотивы тех лет, которые поддерживали мой народ в суровое время, а на их фоне — рассказы моих родных, кому довелось воевать или жить ожиданием победы.

И снова пела Людмила, теперь акапелло с Ольгой Ротач и Еленой Власенко — В. Соловьев-Седой, «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Лена — Людина одноклассница, обладательница мягкого, бархатистого альта. Уникальное звучание их трио, представлявшего собой органичный букет голосов, нечто неописуемо неповторимое — было нашей гордостью. И нашей роскошью! Когда слышишь такие голоса, в таком исполнении, таких произведений, то невольно держишь планку и делать свое дело плохо уже не сможешь. Не поэтому ли людям необходимы не китч и массовая культура, суррогаты в виде субкультур, а настоящее высокое искусство, поражающее, возбуждающее восторг и желание не выходить за рамки меры и истинности?

7. Домашние любимцы

В погожие дни и в каникулы со мной рядом гулял верный Барсик — песик породы дворняжек, на высоких стройных ножках, некрупный, с родинками на мордочке. Я его выходила из малого щенка, взятого у деда Полякова. И сейчас вижу: папа сидит на маленьком табурете в их просторном квадратном коридоре, соединенном с кухней, и из числа ползающих клубочков выбирает, который будет наш.

Это было смышленое существо. Я научила Барсика распознавать своих кур, и он заправски пас их, не отпуская далеко от усадьбы и не пуская на наш огород чужаков (кур тогда не держали в вольерах и они свободно бегали по дворам). Он у нас не знал цепи, хотя это было чревато неприятностями. Во избежание распространения опасных инфекций, таких как бешенство, например, в селе регулярно (осенью, когда нет щенят) производили отстрел бродячих собак. Нередко стреляли и в Барсика, чаще мимо, но однажды, видимо, ранили — он исчез, и мы затосковали, жаль нам стало такого умного ласкового песика.

Тут папе кто-то сказал, что видел Барсика в кустах дерезы в Дроновой балке, мол, отлеживается он там. Папа взял еды, пошел на поиски. Осень, голые кусты, одни их длинные хворостины стелются по земле, под ними — слой опавшей листвы, хорошо хоть сухой, ибо дождей не было. Уютное место для логова, но нет, не нашел папа Барсика, хоть и звал. А дней через несколько тот сам пришел — худее прежнего, изболевшийся. Пришлось надеть на него ошейник, посадить на цепь.

Как же он плакал и не понимал моих горячих объяснений, что так ему будет лучше, безопаснее. Жалобно смотрел на мир, безрадостно. Не стало его приветливости на мордочке, виляния хвостиком. Чуть не зачах наш любимец. Пришлось отпустить его, оставив в ошейнике. Но уже и ошейник ему мешал, не соглашался он на него. И снял в недобрый час, когда опять случился отстрел. Так и пропал — то ли под пулю попал, то ли по старости ушел со двора, не дав нам о том знака.

Долго у нас не было другого песика, так я и школу окончила, а двор оставался без хозяина. Ни до него, ни после не помню, чтобы у нас были такие же любимцы. Только под старость родители начали заводить дворняг, почти без имени, сразу держа их на привязи и приучая нести службу по обеспечению безопасности.

И кошек я любила, просто с ними выросла. Принесла нам как-то бабушка Саша двух котят — пепельного цвета Соню и обычную муарово-серую Мусю. Чуть подросли они и сразу показали разные характеры: Сонька была соней, а Муся — охотницей. Только охотилась она на чужих цыплят, что и укоротило ее век от руки соседей. А ленивая Сонька прожила у нас свои дни как в раю, каждый год приносила приплод, пряча его на чердаке. Моя обязанность состояла в том, чтобы найти гнездо, отследить, когда у котят прорежутся глазки, и снять их вниз. Не было конца нашим праздникам, когда это происходило: папа и мама ползали на коленях по веранде, заглядывали под кушетку, где прятались маленькие дикари, и умилялись их атакам с шипением и выбрасыванием вперед когтистой лапки. Мы их заботливо выхаживали, поили молочком под доверчивым взглядом Соньки, а потом раздавали соседям. Пристроить котят как-то всегда удавалось.