Иван Багмут - Записки солдата

• Название: Записки солдата
• Автор: Иван Багмут
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1985

В книгу известного украинского писателя Ивана Багмута «Записки солдата» вошли повести и рассказы. В повести «Записки солдата» автор правдиво изобразил ратный подвиг советских людей на полях сражений Великой Отечественной войны. Герой повести «Жизнеописание послушного молодого человека» подростком встретил Великую Октябрьскую революцию и стал настоящим борцом за ее идеи.

Главные герои рассказов — люди труда.

СОДЕРЖАНИЕ

Ю. Герасименко. Жизнеописание счастливого человека. Перевод Вл. Россельса.

ПОВЕСТИ

Записки солдата. Перевод Вл. Россельса.

Жизнеописание послушного молодого человека. Перевод Вл. Россельса.

Приключения черного кота Лапченко, описанные им самим. Перевод Вл. Россельса.

РАССКАЗЫ

Кусок пирога. Перевод Е. Россельс.

Злыдни. Перевод Вл. Россельса.

Третья лекция. Перевод Вл. Россельса.

Бочка. Перевод М. Фресиной.

Двенадцатая собака. Перевод М. Фресиной.

Горячие ключи. Перевод М. Фресиной.

Теги-теги. Перевод Н. Сказбуша.

В яблоневом саду. Перевод М. Фресиной.

Братья. Перевод М. Фресиной.

Драгоценное издание. Перевод М. Фресиной.

Друзья. Перевод Е. Россельс.

Весенний день. Перевод Е. Россельс.

Характер. Перевод М. Фресиной.

Хунхуз. Перевод Вл. Россельса.

Белый костюм. Перевод Вл. Россельса.

Федор из Федора. Перевод Вл. Россельса.

Рассказ о рассказе. Перевод Вл. Россельса.

---

О чем будут сегодня сговариваться жулики? Этот вопрос не раз возникал в сознании и наполнял меня тревогой. На днях начнется подкормка рыбы. Успею ли я изложить все, что нужно, до того как мерзавцы выполнят свой черный замысел? Теперь, когда я пишу за день страницу, мне даже странно, что я одно слово мог писать целый день. Вот что значит тренировка!

Мы пришли к последнему пруду. Оттуда было видно шоссе, по нему одна за другой мчались машины. Когда солнце село, к пруду прибрел Пуголовица. Боязливо озираясь, он ходил туда-сюда, пока на шоссе не остановилась машина, из которой выскочил Ракша. Машина проехала дальше.

Жулики пожали друг другу руки.

— Насилу уговорил профессора оставить меня здесь на две недели! — сказал Пуголовица.

— А когда же начнется подкормка?

— Может, дня через три!

— На четвертый и возьмемся за дело.

— Э, нет. Первую ночь будут стеречь. Лучше так: дня через два-три начнем сажать карпов на нерест. Как закончим, сразу и поохотимся. — Он усмехнулся. — И я, скажу тебе откровенно, хочу так подогнать, чтобы, как заберем рыбу, сразу и податься отсюда.

— Да это бы и лучше. Только долго ждать!

— Ну, а я тебе зато гостинец дам…

— Какой еще гостинец?

— Помнишь огромного карпа, которого поймали в день, когда мы с тобой первый раз встретились? Как посадят его в нерестовый пруд, я сразу и приволоку. На веревочке оставлю в углу пруда.

— На двух палочках? — хихикнул Ракша.

— Конечно.

— А как же я узнаю, когда начнется нерест? — вдруг всполошился Ракша.

— Так ты же ездишь тут каждый день. Увидишь, что в нерестовые пруды пускают воду, на другой день и приходи бери гостинец.

Тут послышались шаги. Ракша мигом удрал на шоссе. Через минуту явился старший охранник.

— Ты с кем-то говорил? — спросил он Пуголовицу.

Тот расхохотался.

— Говорил.

— С кем?

— Да сам с собой, — хохотал жулик.

— О чем же? — засмеялся и охранник.

— Да о чем? Домой пора ехать, а тут задерживают… — Он тревожно покосился в сторону шоссе и прибавил: — Тут все в порядке. Пошли?

Но старший не уходил. Он решил закурить и долго свертывал самокрутку. Наконец закурил, затянулся и проговорил:

— Должно, послезавтра начнем нерест…

— Для того-то меня и задерживают…

— Погода теплая… Карп любит тепло… — тянул старший охотник. — Восемнадцать градусов вода — карп нерестится, семнадцать — не хочет! Без градусника чует градусы… Карпу восемнадцать, а нам с тобой сорок, хе-хе-хе…

Вдруг в полукилометре от нас зашумела автомашина. Старший охранник перестал смеяться и, когда машина тронулась, предложил:

— Пойдем?

В сумерках мне показалось, что он глянул на Пуголовицу с насмешкой. Но я не был уверен, так ли это или только показалось…

Мы с Сереньким подождали, пока охрана скрылась в темноте, и, мирно беседуя о том о сем, двинулись домой, где немножко попели на крыше конторы, а потом под проклятья ночного сторожа отправились спать.

Утром профессор уезжал. Природа, озаренная лучами весеннего солнца, радовала зеленью трав. Вокруг пахло вербным цветом, а мне хотелось плакать. Мой профессор! Ты дважды спас меня от смерти, защитил от гнева своей жены и вырвал из рук Пуголовицы. Ты привил мне любовь к ихтиологии. Ты сделал меня сознательным борцом за рыборазведение. Смогу ли я отплатить тебе за все? Увидимся ли еще когда-нибудь?

Поехать с ним я не мог. Во-первых, на мне лежала моральная ответственность за борьбу с браконьерами; во-вторых, я боялся жены профессора. Быть может, кому-нибудь покажется странным, что я, не испугавшийся пса Норда, боюсь слабой женщины? К сожалению, это случается не только с котами. Тиран, русский царь Александр III, которого боялось полмира, тоже боялся своей жены… А знаменитый философ Сократ? Разве он мало терпел от супруги?

— Будь здоров и счастлив, Лапченко! — сказал профессор, целуя меня.

От волнения я не мог вымолвить ни слова, и только слезы катились по моей черной щеке.

Я помахал машине лапкой и долго стоял, глядя ей вслед, а потом пошел в комнату и с новой силой взялся за письмо.

Когда боль в коготках стала нестерпимой, я наскоро пообедал и побежал на пруды. Я совсем забыл о том пруде, куда пустили карпов с самками, чтобы ускорить нерест. Что там делается?

Я основательно вспотел, пока добрался до пруда, и, запыхавшись, залез на мостки, с которых кормят рыбу. Столик находится под водой, и если кидать корм прямо в воду, он расплывается и может очутиться за пределами столика. Поэтому придумали подавать корм через деревянную трубку. Один конец ее на столике, а в другой сыплют корм.

Мое появление кого-то спугнуло. Бросив взгляд в воду, я замер, как перед мышиной норой.

Не прошло и пяти минут, как целая стайка малюсеньких рыбешек подплыла к берегу и тут же, как по команде, метнулась в сторону, блеснув тысячей золотых искр. Карпы!

Да, это были мальки, родившиеся недели три назад. Вот они еще немного подрастут, воду из пруда спустят, старых карпов осмотрят, а тех, что выметали икру, перенесут в маточные пруды; тех, что с икрой, — в нерестовые, а мелочь — в выростной пруд, где она будет расти и набираться сил.

Мальки стайка за стайкой подплывали к берегу и, играя, снова удирали. Сколько же их? Я улыбнулся, вспомнив, что раньше, когда еще не очень разбирался в ихтиологии, думал, будто мальков считают по одному или парами, как котят. Я тогда никак не мог сообразить, сколько же надо времени, чтобы пересчитать несколько миллионов мальков.

А оказывается, считать их очень просто. Их мерят кружкой. Подсчитывают, сколько в одной кружке, а потом умножают на количество кружек. И все!

«Ага», — сказал я

Два дня я трудился как проклятый и написал еще пять слов. Оставалось две трети письма, дело продвигалось вперед, и это меня радовало. На третий день писание пришлось приостановить — начали готовиться к нересту карпов.

Когда я прибыл на пруды, там уже кипела работа. Помпами накачивали воду в нерестовые, из рассадных вылавливали карпов и еще раз купали в соленой воде, снова проверяя, чтобы не попал на нерест больной или криворотый экземпляр. Мерили температуру воды. Настроение у всех было праздничное, и это понятно: ведь готовились к ответственнейшему моменту.

Вечером началось главное. В каждый нерестовый прудик выпускали гнездо карпов — одну самку и двух самцов. Мне хотелось разделить общую радость, и я бегал от пруда к пруду, взволнованный. Когда всех карпов рассадили, я пошел к тому пруду, куда пустили карпа-великана (впрочем, это был не самец, а самка, хотя ее и называли карпом), и остался там ждать вора.

Терпения мне не занимать. Я сидел на своем посту, смотрел в воду и, как всегда, размышлял на философские темы. Я вспомнил душевность профессора и любовь ко мне. За что он меня любил? Времени для размышлений было вдоволь, и я в конце концов нашел ответ: очевидно, он любил меня за то, что я почти всегда молчу, а если и раскрываю рот, то лишь в случае крайней необходимости — попросить, чтобы дали поесть или открыли дверь, и пою тихонько-тихонько.

Похоже, что профессор весьма ценил эту последнюю черту: я был полной противоположностью его жене, которая очень много говорила, но настолько бессодержательно и неинтересно, что у меня разбаливалась голова уже через десять минут, а профессор, как мне казалось, обалдевал еще скорее. Как он там, бедняжка? Мне так хотелось повидать его, я так соскучился по нему, что с наслаждением слушал бы даже болтовню его жены, лишь бы почувствовать на своем ухе его теплую руку. А как живет профессорша? Достала ли она себе новый крем?

Я так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как прошло время и явился Пуголовица с сачком в руках. Я весь встопорщился и, чтобы помешать ему, крикнул:

— Жулик!

Но он только швырнул в мою сторону комок земли и стал вглядываться в воду. Я корил себя, что не придумал ничего, чтобы помочь горю. Надо было взять с собой Грея, Нечипора, еще двух-трех котов и поднять здесь крик, сбежалась бы охрана, и карп-великан был бы спасен. Но воспоминания и писание письма так забили мне голову, что я подумал об этом, только увидав Пуголовицу.

Ночь была темная, но я-то вижу ночью как днем. Карпы сперва стояли посреди пруда все вместе, потом заволновались, вода забулькала. Пуголовица уставился на воду и нацелился сачком, чтобы накрыть то место, где булькнет.

Вдруг неподалеку раздались шаги. Жулик отскочил от воды и, спрятав сачок в траву, пошел к другому пруду. Вскоре показался усатый рыбак, он обошел пруд вокруг, прислушался и, услыхав шаги Пуголовицы, крикнул:

— Эй, кто там?

— Вахтер Петренко.

— Ага, вот и хорошо! Пойдем-ка на шоссе, посмотрим…

Они пошли, а я остался один. Прошло часа два. Пуголовица не возвращался, и я радовался. Ночь кончалась, и скоро начнется нерест — самка мечет икру только после того, как первый луч солнца согреет воду.