Сергей Лозунько - «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

• Название: «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
• Автор: Сергей Лозунько
• Издательство: Довіра
• Жанр: Политика
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-507-279-9

Вторая мировая война — как принято считать — началась с агрессии Гитлера против Польши. В сентябре 1939-го Польское государство фактически перестало существовать, а его территория была «переустроена»-перераспределена между Германией, СССР и Литвой. Одним из результатов войны стали миллионы жертв среди поляков. Однако то, что Польша пострадала, не снимает с нее значительной доли вины за произошедшее, в частности — за Вторую мировую войну, стоившую человечеству 60 миллионов жизней. Ибо война — продолжение политики иными средствами. Мировая война — продолжение мировой политики. Предпосылки к войне были заложены гораздо раньше, при самом непосредственном и активном участии Польши…

---

Советский полпред в Польше Давтян (сменил Антонова-Овсеенко в марте 1934-го — очевидно, в качестве реакции на дипломатический провал в виде польско-германского пакта) 12 апреля 1934 г. пытается ухватить за язык Бека: «я сознательно вставил реплику, что самым трудным и щекотливым является вопрос о довооружениях Германии», но глава польского МИД начеку — «он сразу перевел разговор в другую плоскость»[333].

25 апреля 1934-го — очередная попытка: «Желая все-таки получить от него какой-нибудь ответ, я спросил, как он расценивает отрицательный ответ Германии на наше предложение. Не кажется ли ему, что этот ответ предусматривает какие-то неясные намерения Германии в отношении Прибалтики», — интересуется Давтян у Бека. Но полковник Бек настороже: «Несмотря на совершенно прямой вопрос, который я повторял в разных вариантах, Бек явно уклонился от всякого ответа и всякого комментирования германской позиции, пустившись в философствование»[334].

12 мая 1934-го советский полпред «просидел у Бека больше часа». И с одного боку заходил, и с другого, мол, советско-французские усилия направлены на то, чтобы «связать Германию обязательством не-агрессии, зная, что в германских кругах о таких планах агрессии мечтают». В ответ «Бек стал выворачиваться и затем замял разговор»[335].

Такую же уклончивость и изворотливость проявляли поляки в ходе переговоров непосредственно о «восточном пакте». «Сегодня с Розенбергом (временный поверенный в делах СССР во Франции. — С. Л.) имел деловую беседу с Барту и Баржетоном (французский дипломат. — С. Л.) для дальнейшего выяснения деталей пактов, — писал 4 июня 1934-го Литвинов в НКИД из Женевы. — Я боюсь, однако, что Польша, не давая отрицательного ответа, будет всячески саботировать переговоры, выставляя неприемлемые условия и иными путями»[336]. Т. е., как и учил фон Нейрат, и чего ожидал от «других стран».

На следующий день Литвинов пишет новое сообщение в НКИД по итогам своего обеда с Беком: «Но мое впечатление таково, что без Германии Польша, наверно, отклонит пакт, а при согласии Германии тоже маловероятно, чтобы она его приняла. Возможно, что Польша сагитирует Германию, чтобы она отказалась, если та вообще в такой агитации нуждается»[337]. Германия агитирует Польшу против «восточного пакта», Польша — Германию.

А вместе они разыгрывают незамысловатую комбинацию: поляки не желают присоединяться к «восточному пакту», потому что в нем не участвует Германия, а Германия отклоняет предлагаемые проекты из-за их «несовершенства», аргументируя это самое «несовершенство» настороженной польской позицией. Замкнутый круг: Варшава кивает на Берлин, Берлин — на Варшаву.

«Польша является главным затруднением в осуществлении регионального пакта, — пишет 27 июня 1934 г. Литвинов советскому полпреду в Италии Потемкину, — Бек не дал отрицательного ответа в Женеве ни Барту, ни мне, но не скрывал своего скорее отрицательного отношения к пакту». Польша, продолжает он, «вероятно, будет прятаться за спину Германии, обусловливая свое согласие участием в пакте Германии, с тем чтобы отказ Германии избавил ее от необходимости открыто выявить ее собственную отрицательную позицию». А в целом «позиция же эта определяется общим с Германией желанием не связывать себе руки на случай всяких военных возможностей»[338].

Литвинов рассчитывает на Францию, которая «имеет в своем распоряжении достаточные средства давления на Польшу, чтобы заставить ее примкнуть к пакту… результата можно будет добиться лишь путем… сильнейшего давления на Польшу. Ключевой позицией является, по-моему, польская». Советский нарком переоценил возможности Франции. И речь даже не о том, что у французов не было рычагов. Дело в том, что по отношению к неадекватному польскому руководству средства дипломатического давления были бесполезны. Что говорить о 1934-м (тем более в тех конкретных условиях, когда Гитлер наобещал полякам с три короба) — ведь даже в 1939-м, как ни убеждали Варшаву согласиться принять советскую помощь против германской агрессии, но так ничего и не добились.

Но то, что позиция Варшавы была ключевой с точки зрения обуздания Германии — тут с Литвиновым не поспоришь. Дальше он высказал еще более интересную мысль: «В случае ее (Польши. — С. Л.) согласия, Германия не устоит перед угрозой реализации пакта без ее участия, что обыкновенно понимается как окружение Германии, и предпочтет сама примкнуть к пакту»[339]. Иными словами: присоединись Польша к «восточному пакту» — и Германии, дабы не оказаться изолированной, станет некуда деваться, кроме как и самой примкнуть к этому коллективному образованию.

Параллельно с советскими дипломатами активные переговоры с Польшей ведут французы и чехи. Французский посол в Москве Альфан сообщает Стомонякову о «плодотворных» и «содержательных» беседах Ляроша (польского посла в Варшаве) с Беком: «результаты переговоров Ляроша с Беком по вопросу о Восточноевропейском пакте… Бек отвечал уклончиво и по существу ничего не сказал»[340].

Чехословацкий министр иностранных дел Бенеш считал, что в вопросе «восточного пакта» нужно действовать «с открытым забралом», «прямо и искренне» — для того, чтобы не могло возникнуть каких-нибудь сомнений о характере намерений, связанных с этим пактом, «лишенным каких бы то ни было умыслов против кого бы то ни было». Именно в таком ключе Бенеш и ведет переговоры с польским посланником в Праге Гжибовским об отношении Варшавы к пакту. В ответ… «не получил никакого ответа на этот свой вопрос»[341].

«Основную роль в провале пакта играет, конечно, Польша, позиция которой, вследствие занимаемого Польшей географического положения, несомненно, является главным препятствием к осуществлению этой акции, — пишет 4 июля 1934-го Стомоняков советскому полпреду в Варшаве Давтяну. — Все получаемые нами информации без единого исключения подтверждают эту роль Польши. Излишне останавливаться на том, что эта позиция Польши, как и ее отрицательная позиция в отношении нашего вступления в Лигу Наций, а также вообще весь курс польской политики на сотрудничество с Германией диктуются спекуляцией пилсудчиков на японо-советскую войну, перспектива которой лежит в основе всех их политических расчетов»[342].

Но мало того, что Польша сама саботировала пакт, она в сотрудничестве с Гитлером прилагала усилия к тому, чтобы отвратить от него и другие страны: «Польша и Германия делают большие усилия оказать влияние на позиции Латвии и Эстонии в отношении заключения Восточноевропейского пакта взаимопомощи», — сообщал в том же письме Стомоняков[343]. И тут надо заметить, что в мае 1934-го в Латвии произошел фашистский переворот Ульманиса, который и сел диктатором в Риге. Германофильский крен в политике Латвии при Ульманисе, конечно, облегчал задачу Варшаве и Берлину по срыву реализации идеи «восточного пакта».

Порой аргументация Польши против пакта доходила до полного идиотизма. К примеру, Бек 3 июля 1934-го заявит Давтяну, что «само название „Восточное Локарно“ ему не нравится потому, что слово „Локарно“ вообще представляет неприятный термин для поляков». В ответ на что советскому полпреду пришлось разъяснять Беку элементарные вещи: «дело не в названии и вообще слово „Локарно“ пущено не нами, а различными газетами. Дело в самом принципе пакта, который имеет в виду обеспечить стабилизацию мира в определенном участке Европы»[344].

Этот принцип, логично рассуждал советский полпред, «должен быть полезен и для Польши, поскольку таким пактом Германия должна закрепить и польско-германские существующие границы». На эту фразу Бек, «смеясь», заметил, что «в этом нет специальной надобности, ибо польская граница достаточно обеспечена польской армией». Как уже отмечалось, Бек был большой весельчак.

Дабы дополнительно повеселить этого самонадеянного шляхтича, Давтян на всякий случай напомнил, что даже Франция — куда более мощное в военном отношении государство, тем более сразу после Первой мировой войны, перед лицом разоруженной и ослабленной Версалем Германии, — но и та в 1925 г. «тем не менее подписала Западное Локарно с Германией, ибо взаимные гарантии всегда лучше непосредственного применения силы»[345]. Но эту аргументацию, как и любую прочую, поляки не воспринимали. Союз с Гитлером им представлялся куда перспективнее.

«Бек по-прежнему тянет и находит десятки вопросов, которые требуют еще „выяснения“, — информировал французский посол в Варшаве Лярош своего советского коллегу Давтяна 17 июля 1934-го, — поляки не хотят пакта, но будут приноравливать свое поведение к тому, как будет реагировать Германия. Последняя… будет стараться фактически свести пакт на нет путем различных контрпредложений»[346]. Варшава продолжала свой прогитлеровский саботаж пакта.