Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

«Я должен лететь. Я вернусь к закату. Не поужинать ли нам вместе?» — предложил адмирал ИСОРОКУ ЯМАМОТО контр-адмиралу Дзосима, прежде чем подняться на борт самолета и вылететь на Соломоновы острова. Дзосима всячески отговаривал главнокомандующего Объединённого флота Японии, автора и архитектора печально известного нападения на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор, от этой инспекционной поездки. Но адмирал хотел своим облётом войск на архипелаге поднять боевой дух японских солдат. Нет, ужину не суждено было состояться. Американцам, оказывается, удалось перехватить и «расколоть» шифровку о поездке адмирала. Последовала команда: «Павлин будет вовремя. Подпалите ему хвост». И в половине восьмого утра 18 апреля 1943 года в воздух, на перехват «самурая Ямамото», поднялись 18 истребителей P-38 «Lightning» ВМС США. Бомбардировщик, на котором вылетел адмирал (тип 1 наземного базирования, бортовой номер 323, по американской классификации «Бетти»), был сбит и упал в джунгли острова Бугенвиль. Кресло с телом адмирала, выброшенное из развалившегося надвое самолёта, нашли аборигены в чащобе леса. Ямамото был в чёрных сапогах и тёмно-зелёном кителе с орденскими ленточками на груди. На позолоченных погонах были вышиты три цветка сакуры. Левая рука в белой перчатке по-прежнему сжимала рукоять самурайского меча, а в карманах кителя лежали дневник, чистый белый носовой платок и толстая пачка настоящей туалетной бумаги, столь редкой в те годы в японской армии.

А вот ОЛИВЕР КРОМВЕЛЬ, лорд-протектор, диктатор и, по существу, владыка Англии, насладившись всей полнотой власти, уже ничего не хотел. «Моя забота — не пить, не есть или спать, моя забота — поспешить поскорее уйти», — резко ответил он на уговоры лейб-врача, умолявшего его подкрепиться любимым хересом и уснуть. Кромвель умирал от «третичной лихорадки» (скорее всего, возвратного тифа). С каждым новым приступом ему становилось всё хуже и хуже, силы таяли с каждой минутой, смерть всё ближе и ближе подступала к ложу больного. Он метался, что-то невнятно бормотал, бредил: «Я не умру от этого приступа, я уверен в этом…» Люди ему мешали. «Так Ричард, Ричард?..» — назойливо добивались они у него имени наследника-сына. Он кивнул им — лишь бы они поскорее отвязались от него — и продолжил свой нескончаемый бессвязный монолог, обращенный к небесам: «Я бы хотел жить и служить Богу и его присным, но я свою работу уже завершил… Нет, нет, я должен ещё окончить некоторые дела. Посмотрим, сколько времени осталось у меня: июль, август, сентябрь… почти три месяца до рокового дня… 3 сентября была битва при Дунбаре… Внутренний голос говорит мне, что я доживу до этого дня…» Потом он обратился с прощальным словом к рыдающим детям и жене: «Не любите этот мир. Я говорю вам, что этот мир не стоит вашей любви». В час его смерти, — а она пришла за ним на закате 5 сентября 1658 года, и это была пятница, — над Лондоном разразилась небывалая буря, которая свирепствовала почти три дня. «Это дьявол пришел за душой преступника», — злорадно поговаривали роялисты, имея в виду Кромвеля. И он согласился с этим. «Теперь у меня одно лишь желание — уйти как можно скорее», — были его последние слова. И скончался он спокойно и мирно, тише всех английских королей. Для устройства его похорон пришлось прибегнуть к займу, и на этот раз кредиторы не поскупились. Со всеми королевскими почестями и необыкновенной пышностью Кромвеля предали земле в Вестминстерском аббатстве, в часовне Генриха VII, рядом с королями и королевами древней Англии. Однако два года спустя, по восстановлении монархии, тело Кромвеля оттуда выкопали и протащили по грязи лондонских трущоб. На базарной площади, где вершились казни над самым подлым людом, скелет вздёрнули на виселицу, а потом ещё и четвертовали. Кости выбросили в сточную канаву на съедение бродячим псам, которые, кстати, воротили от них свои морды, а череп насадили на шпиль городской стены. Там он и проторчал без малого 25 лет, пока однажды не был унесён ураганным ветром в подворотни английской столицы.

Нищий и больной, опухший и беззубый от цинги, шестидесятитрехлетний МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ БАКУНИН поступил в бесплатную клинику для бедных Адольфа Фохта в Берне со словами: «Я приехал к вам умирать!» И действительно, медицинское искусство доктора Фохта не могло остановить хода его болезни. Бакунин вообще перестал есть и пить. Когда навестившая его старая приятельница Мария Каспаровна Рейхель попыталась заставить его выпить чашку бульона, он возмутился: «Подумайте, что вы делаете со мной, заставляя меня есть. Я знаю, чего я хочу». Тогда она предложила ему несколько ложек гречневой каши. «Каша — это другое дело», — согласился Бакунин. Достать гречку в Швейцарии было совсем непросто, и Рейхель пришлось обегать всю столицу. Отставной и беглый прапорщик 3-й артиллерийской бригады, государственный преступник против царя и Российской империи, знаменитый бунтарь, авантюрист, изгнанник и скиталец, «Русский Дантон» Бакунин с трудом проглотил ложку каши, сказал: «Довольно, больше не могу…» И это были его последние слова. Он умер на железной койке для чернорабочих. А ведь возглавлял когда-то мировое тайное общество заговорщиков «Альянс», подбивал польских инсургентов выступить против Александра Второго, одновременно промотав собранные для них деньги, возглавлял восстание в Лионе и поднимал итальянцев в Болонье…

И рыжеволосая королева ЕЛИЗАВЕТА ПЕРВАЯ АНГЛИЙСКАЯ, последняя из династии Тюдоров, девять дней перед смертью не брала в рот ни макового зернышка и как-то пятнадцать часов кряду простояла на слабеющих ногах возле окна дворца, боясь лечь в постель. Когда врачи настоятельно советовали ей прилечь, она ответила: «Так вы хотите, чтобы я легла? Тогда уж я точно умру. Если бы вы видели в своей постели то, что видела я в своей, вы бы никогда не легли в неё». Что уж такого могла увидеть в своей девичьей постели «королева-девственница», не принявшая в своей опочивальне ни одного мужчины? («Мой супруг — Англия, мои дети — мои подданные»). «Этот мужчина, кем бы он ни был… Эссекс!.. Эссекс!..» — то и дело повторяла Елизавета, изредка покачивая головой и заливаясь безутешными слезами, будто бы тревожимая призраком любимого и казнённого по её приказу графа. Весь пол в королевской спальне был обложен подушками. Не раздеваясь, Елизавета падала то в одном её углу, то в другом. Она не позволяла менять на себе бельё и платье, куталась в королевскую мантию и не снимала с всклокоченной головы корону. А однажды всё же воззвала: «Приведите пастора! Пора умирать…» К постели умирающей был призван архиепископ Кентерберийский Уитгифт, и, коленопреклонённый, он бесконечно долго читал молитвы. Когда же поднялся, Елизавета легким мановением худой, но еще прекрасной руки, лежавшей поверх шелковых покрывал, повелительно удержала его. Архиепископ был стар, измучен, у него затекли ноги от долгого пребывания на коленях, но он вновь принялся читать молитвы, да с такой силой, что голос его просто гремел под сводами королевского дворца. Наконец Елизавета остановила его. «Подайте зеркало! — попросила она. — Зеркало! Это — вся моя собственность на сей час…» Она уже забыла, что за несколько лет до этого сама приказала убрать из дворца все зеркала: не могла выносить в них своего отражения. «Труднее всего править сердцем… Поднимите меня… Оставьте меня… Ступайте… Эссекс!.. Эссекс!..» Её красивая рука безжизненно упала со смертного ложа. Красная роза дома Тюдоров увяла…

«Мама… мама, я хочу пить», — попросил французский живописец, «король и певец парижской богемы» АНРИ де ТУЛУЗ-ЛОТРЕК, умирающий на руках матери в маленьком семейном замке Мальроме. Стояла удушающая сентябрьская жара. Жужжали надоедливые осенние мухи, не давая умиравшему покоя. Лотрек бредил с широко открытыми глазами. От него только что ушёл священник: «Итак, месье Лотрек, продолжайте лечиться и мужайтесь. До скорой встречи». — «Да, да, — ответил ему Лотрек. — Тем более, что в следующий раз вы уже придёте со своими свечками и колокольчиками». После священника к нему заглянул отец, граф Альфонс, неразборчивый бабник, азартный лошадник и заядлый охотник. «Я знал, папа, что вы не пропустите случая, чтобы крикнуть „ату!“», — поприветствовал его Лотрек. Его поедом ели мухи, и отец принялся бить их резинкой от носка. «Старый дурак!» — отчётливо произнёс Лотрек. И опять: «Мама… Вы! Одна вы!» И вздохнул: «Чертовски трудно умирать!», и это были его последние слова. Через секунду тело его напряглось, вытянулось, и Тулуз-Лотрек, уродец, не оправдавший надежд своего древнего знатного рода, отошёл в лучший мир. По углам огромной кровати под балдахином потрескивали четыре свечи. За окном собиралась гроза.

И умирающий ФРАНСИСКО ФРАНКО, который пережил всех диктаторов, присвоивших себе звание генералиссимуса, Сталина и Чанкай-ши среди прочих, изредка приходя в сознание, жаловался: «Как же тяжело умирать». Ещё бы не тяжело! После стольких-то сердечных приступов! Однажды в ночь у него случилось кишечное кровоизлияние — кровь забрызгала постель, ковёр и стену в спальной комнате: то был символический финал бурной и жестокой жизни вождя Испанской фаланги! На машине военной «скорой помощи» его доставили в больницу «Сьюдад Санитариа Ла Пас» имени самого Франсиско Франко. В течение нескольких дней трубки, инъекции и капельницы поддерживали каудильо между жизнью и смертью. Франко был жив, и только. Дворцовую камарилью это устраивало: она готова была пойти на всё, чтобы только в нём теплилась жизнь. В конце концов его дочь Ненука настояла, чтобы отцу дали умереть спокойно. Трубки отключили, и в пять часов утра с минутами «сфинкс без загадки» отдал богу душу. В политическом завещании, поспешно зачитанном уже в десять часов, Франко, «верный сын церкви», попросил «прощения у всех». «И я от всего сердца прощаю тех, кто считал меня своим врагом, хотя сам я никогда не считал их таковыми. Верю и надеюсь, что у меня не было других врагов, кроме врагов Испании».