Франко Дзеффирелли - Автобиография

• Название: Автобиография
• Автор: Франко Дзеффирелли
• Издательство: Открытый Фестиваль искусств «Черешневый Лес»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9901015-1-7

Это первое издание на русском языке автобиографии знаменитого режиссера Франко Дзеффирелли. В этой книге Маэстро выносит на сцену всю свою жизнь, с опытностью того, кто знает, как дать публике ощущение близости к событиям и погружения в нужную атмосферу. И он решил рассказать о себе с откровенностью редкой для тех, кто, подобно ему, смог стать легендой.

---

Микеланджело врывался в мое воображение как бешеный в сопровождении громких криков и ударов молота, разве что не зубами и ногтями освобождая от нагромождения лишнего мрамора своего «Давида». Слыша его вопли, люди выходили на порог своих лавочек и качали головами. Мальчишки на улице забывали об игре в мяч и слушали его бесконечную ругань, затаив дыхание. Голуби под крышей мастерской Леонардо в страхе улетали прочь, а чья-то рука торопливо закрывала ставни.

Могу себе представить, как мучился искавший полной тишины Леонардо, который писал в то время самый знаменитый портрет в истории — портрет Моны Лизы.

Я был отлично знаком с Лизой дель Джокондо, она была мне дальней родственницей по отцу. Мы во Флоренции практически все родственники. А что она стала самым известным в мире лицом — это, по-моему, чересчур. Правда, ходили слухи, впрочем, туманные и осторожные, что в молодости, еще до свадьбы с пожилым и богатым Франческо дель Джокондо, ее обрюхатил один из Медичи (наверно, Джулиано, младший сын Великолепного), но младенец родился мертвым.

Я никогда не видел, чтобы Лиза смеялась. Самое большее — она любезно улыбалась (эту ее улыбку и поймал Леонардо), но сразу опять становилась серьезной, а ее лицо — грустным и сосредоточенным, какое бывает у тех, кто навсегда утратил надежду на луч света в жизни.

В те годы я работал в палаццо Веккьо. Мой дядюшка, хорошо знакомый с Макиавелли, походатайствовал обо мне, и я стал трудиться у него в конторе с другими молодыми людьми. Я учился и сдал все экзамены хорошо. Тогда, как и сейчас, у меня был красивый почерк. Я очень надеялся сделать карьеру благодаря тому, что удалось пристроиться на работу к Макиавелли. Он, конечно, был очень закрытым человеком, всех держал на расстоянии. Мы постоянно чувствовали на себе его взгляд, который пронизывал насквозь. Он никогда не повышал голоса, но когда тихо произносил приказ или упрек, кровь стыла в жилах. Благодаря ему я узнал много важного: как, например, оставаться в тени (всегда присутствовать, но в сторонке, ожидая, что остальные начнут делать ошибки, а тебя позовут их исправлять). Увы, этот талант я так и не сумел применить на практике.

С большим удивлением я узнал, что он азартно болеет за мою команду — за «Синих». Только эта его тайная страсть выдавала, что он тоже человек из плоти и крови. Как большая часть молодежи, я обожал футбол, древний вид спорта, доведенный во Флоренции до настоящего искусства. Я играл неплохо и даже снискал некоторую известность. Моя команда гордилась мной, меня узнавали на улице и пожимали руку.

Учиться я мог не только у Макиавелли, многим флорентийцам было чему меня научить, с чем познакомить.

Самой большой загадкой для меня всегда был «Давид». Еще когда я разглядывал статую в Академии, жуя хлеб с колбасой, то все время думал про того молодого человека, который вызвал, сам того не сознавая, такие нечеловеческие переживания в душе Микеланджело. Он действительно существовал? Вопрос встает всякий раз, как посмотришь на этот величественный памятник «Флорентийскому юноше». Еще бы он не существовал на самом деле! Я отлично был знаком с ним.

Это был молодой крестьянин, который пришел из деревни Виккьо-ин-Муджелло, чтобы устроиться на работу в песчаный карьер на берегу Арно. Микеланджело увидел его впервые, когда он вылезал из реки, искупавшись после работы, прекрасный, как древние статуи, которые появлялись из-под земли во время раскопок в Риме. Это было началом бурной трехлетней связи между завоевателем и завоеванным, о которой много что говорили, но мало что знали. Никому точно не было известно, кто из них завоеватель, а кто завоеванный.

Вот так я близко узнал тех флорентийцев, которые населяли мою фантазию с академических лет. Мне уже пора написать о них книгу и рассказать много интересного.

Вы только подумайте, ведь я был первым человеком, который поднялся в небо! Не верите? Зря, это чистая правда. Вот как это было. Леонардо искал смельчака, кто бы согласился полететь на его необыкновенном аппарате, над которым он работал много лет. Он долго и тщательно изучал особенности полета птиц и пытался понять, к каким доступным человеку средствам надо прибегнуть, чтобы как птица подняться в воздух. Леонардо всю жизнь мечтал об этом. Он предполагал, что воздух «тверд», как вода, поэтому если человек может держаться на воде и плавать как рыба, то должен держаться и в воздухе и летать как птица. После долгих лет исследований и поисков, он, наконец, построил потрясающий аппарат.

Я, не раздумывая, согласился. Это удивительное приключение, которое невозможно описать словами. Немало времени — не могу сказать сколько из-за охватившего меня волнения и возбуждения — я находился в воздухе и понял, что значит парить, освободившись от веса тела, отдавшись на волю ветра. К сожалению, все закончилось не так уж хорошо, но могло быть значительно хуже. Жизнь мне спасла вода в заросшем тростником пруду, куда я упал вместе с летательным аппаратом. Чудом я не расшибся, отделался парой царапин. Но аппарат рассыпался на части, и огорченный Леонардо так и оставил его гнить в пруду.

Наверно, кто-нибудь спросит: «Как же ты всегда оказывался на месте в самые важные минуты?» Такой уж у меня характер, я вечно сую нос везде, где мне интересно. Так получилось, что я понравился Макиавелли, и он сделал меня помощником Бьяджио Мартелли, с которым мы каждые две недели ходили выплачивать жалованье Микеланджело и Леонардо. Я сделался у них своим человеком, они были рады видеть меня, потому что я приносил им деньги.

Леонардо смотрел на меня с особой симпатией, а Микеланджело всегда был возбужден и раздражен, хотя никто, и он сам в первую очередь, не знал тому причины. Больше всего меня удивляла его постоянная резкость с Пьеро — так звали паренька, с которого он ваял «Давида». Тот же, величественно красивый, оставался совершенно равнодушным к оскорблениям и угрозам и продолжал неподвижно стоять, будто уже был изваян из мрамора. Это его спокойствие в конце концов побеждало ярость мастера, который неожиданно становился миролюбивым и сговорчивым и возвращался к своей глыбе мрамора. Иногда он проводил рукой по коже юноши, чтобы ощутить под пальцами изгибы его тела.

Оба погружались в свою безмолвную напряженную работу, и тогда лучше было оставить их одних, ибо мрамор начинал наполняться жизнью.

Леонардо всегда встречал меня с удовольствием, трепал по щеке или гладил по голове с особой нежностью. Я оказывал ему мелкие услуги и приносил то, что ему было нужно для работы. Вместе с двумя приятелями, тоже работавшими во дворце, мы выпрашивали у охраны (тайком, потому что это строго запрещалось) трупы только что повешенных в Барджелло преступников, которые полагалось сбрасывать со стены на съедение свиньям. Когда становилось достаточно темно, мы перевозили тела на телеге какого-нибудь грубого ремесленника в мастерскую Леонардо, который ждал нас в нетерпеливом волнении с зажженными свечами. Он крепко запирал двери и окна и возвращался к своим анатомическим изысканиям. Отлично помню движения его рук, когда он вскрывал трупы, находил что-то интересное и набрасывал со скоростью молнии свои рисунки.

Мы, мальчишки, с отвращением смотрели в другую сторону и в конце концов усаживались куда-нибудь в уголок и засыпали. А пробуждаясь при первых лучах солнца, видели, что Леонардо по-прежнему погружен в работу и не торопится прервать ее, чтобы ремесленник мог забрать тело.

Макиавелли никогда со мной об этом не говорил, и я был уверен, что он ничего не знает. Но как-то он велел эконому выдать мне денег на расходы под названием «научные изыскания за счет городской казны».

Я настолько слился с жизнью моих флорентийских друзей, что их жизнь сделалась моей. А в довершение всего я безнадежно влюбился в Клариче, младшую дочь Лоренцо Великолепного. Мы были знакомы с детства и поклялись друг другу в вечной любви. Но потом Клариче со всей семьей отправилась в изгнание, и мы много лет прожили вдали друг от друга.

Мы уже стали взрослыми (мне — восемнадцать, ей — шестнадцать), когда снова встретились в Пизе, куда Макиавелли отправил меня по делам. Я сразу понял, что никогда не переставал ее любить. Мною овладела безумная страсть, я был готов на все, даже предать родной город, лишь бы она стала моей.

Воображение помогло мне найти способ соединиться с Клариче незабываемой ночью, и плодом этой страсти, разумеется, стало дитя. Мой сын и сын Медичи! Невообразимая, невероятная история! И чем же она могла закончиться? Очень просто. В моих воспоминаниях мечта стала реальностью! Чем-то, что я прожил на самом деле…

Поверьте, очень часто воображение может дать нам гораздо больше, чем любая реальность. Значит, флорентийцы — это не выдумка? Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что это так. В любом случае это история, которая вполне имеет право на существование, она действительно могла бы произойти. Это и объясняет мое упорное возвращение к проекту, в котором я всегда поддерживал жизнь, поливая и удобряя его, как растение, в надежде, что в один прекрасный день оно зацветет.