Бен-Цион Тавгер - Мой Хеврон

• Название: Мой Хеврон
• Автор: Бен-Цион Тавгер
• Издательство: Шамир
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 965-293-056-3

Книга, которую читатель держит в руках, основана на материале магнитофонных записей, сделанных профессором Тавгером в последний год жизни.

Бен-Цион Тавгер приехал в Израиль в 1972 году из Новосибирского Академгородка. Много лет потратил он на борьбу с КГБ и советскими властями за право жить на родине. За ним охотились, его преследовали, травили, пытаясь найти благовидный предлог и осудить «предателя». Но Бог был милостив — Тавгер приезжает в Израиль и по прошествии некоторого времени поселяется в Кирьят-Арба, в Хевроне.

Те, кто приехал в Израиль в 70-е годы, стали свидетелями зарождения еврейского ишува в Кирьят-Арба, героической борьбы раввина Левингера и участников движения «Гуш-Эмуним» с израильскими властями и военной администрацией за право евреев селиться и жить на всей территории Эрец-Исраэль.

Активным участником этой борьбы был и профессор Тавгер. Уже тогда, более 20 лет назад, превосходно разобравшись в ситуации, он знал, как нужно действовать, чтобы возродить еврейское присутствие в Хевроне. Он не мог смириться с тем, что евреи в своей стране не имеют права жить и молиться там, где они хотят, посещать святые места, передвигаться свободно, без опаски. «Политика» израильских властей в те годы (как, впрочем, и сейчас) ставила евреев в зависимое положение: еврей не может делать, что хочет, не оглядываясь на реакцию араба, — не понравится тому что-то — забросает еврея камнями, подожжет его машину, иными словами, найдет способ выразить свой «протест», и власти обязательно вмешаются и «утихомирят» еврея. И это в государстве, которое называет себя еврейским…

---

Кладбище было границей Хеврона, его юго-западной окраиной. Время от времени мы с Шалтиэлем совершали вылазки в окрестности, уходя с каждым разом все дальше и дальше. Военных постов ни на кладбище, ни за его пределами не было. Евреи вообще не ходили так далеко.

Мы заходили в арабские дома и дворы. Тут мой напарник был незаменим. Немного владея арабским, он запросто вступал в разговор, легко заводил знакомства. Был остроумен, шутил, всегда находил интересную тему для разговора.

То он искал виноград для покупки, то предлагал продать какие-то вещи. Торговля как таковая почти не велась, зато был повод для знакомства. Мало-помалу все привыкли, что здесь гуляют евреи, и это арабов не удивляло.

Часто мне приходилось слышать от поселенцев в Кирьят-Арба, что Шалтиэль «человек несерьезный, нельзя на него полагаться». Сам Эди Дрибин не раз и не два предлагал мне взять в напарники человека, который бы «соответствовал моему интеллекту». Тогда я в шутку осведомлялся, не ведет ли он переговоры с Ювалем Неэманом? Всем этим советам и нашептываниям я не придавал значения. Меня вполне устраивало общение с человеком приятным, полезным, в высшей степени легким.

Шалтиэль не был, конечно, человеком серьезным. Но и легкомысленным я бы его не назвал. Он просто был веселого нрава. Именно с человеком такого склада можно было запросто заходить в любой двор, спускаться в пещеры, где пастухи пасли овец, заглядывать в любые заброшенные развалюхи. Как бы шутя и балагуря, мы тщательно все исследовали, все замечали. Эти места могли служить идеальными тайниками для оружия, убежищами террористов.

Спилив фруктовые деревья, Шалтиэль нашел себе другое занятие — разбирать каменную ограду вокруг кладбища. Сначала я ничего не понял. Даже выразил недовольство по этому поводу. Из камней, которые он разбрасывал, были сложены террасы, препятствующие размыву почвы во время дождей. Но оказалось, что Шалтиэль в буквальном смысле сделал открытие.

Очень скоро мы извлекли камень необычного вида. На гладкой, полированной стороне были высечены еврейские буквы. Стало ясно, что это часть надгробной плиты. Поскольку на кладбище в Хевроне, как правило, не писали имен на могильных камнях, мы поняли, что это — обломок плиты с братской могилы погибших во время погрома. Только эти могилы были исключением из общего правила.

Итак, если мы хотим найти остальные пропавшие плиты, надо разбирать всю ограду. Я предложил Хусейну, чтобы он нам помог. Помощь его заключалась в выравнивании земельного склона. Лучше него никто бы с этим не справился.

Шалтиэль нашел на кладбище кипарисовые деревья и стал пересаживать их на место каменной ограды. Он ухаживал за ними, поливал. С этого началась зеленая стена, что нынче стоит там.

Для полива требовалось много воды. Шалтиэль предложил вырыть большую яму, чтобы в сезон дождей собирать воду. Было лето, дождей, понятно, никаких еще не было. Копать мы попросили Хусейна, а землю вывозили сами. Но мало было собрать воду, ее требовалось еще и сохранить. Шалтиэлю пришла в голову мысль — привезти из Кирьят-Арба огромные пустые баки. Вода бы в них скапливалась и не уходила зря в почву.

Мы привезли баки, трактор нам дал Эди Дрибин. Вставили их в открытую яму, забетонировали, и когда пошли дожди, у нас было вдоволь воды для самых разнообразных нужд.

Корни, оставшиеся от виноградных лоз, оказались весьма коварными: они прорастали то тут, то там. Стало ясно, что их надо выкопать и истребить. Работа эта была невероятно трудной. Корни ушли далеко вглубь и под землей разрослись во все направления. Снова мы попросили заняться этим Хусейна. Он здесь оказался незаменим. Поглядев на корень своим единственным глазом, он тут же определял, в какую сторону надо копать, куда идут ответвления. Этот пожилой араб имел богатый жизненный опыт. Я никогда не принуждал его, не устанавливал норму. Стоять возле него и «капать на нервы» не было никакой необходимости. Ему нравилось, что мы с Шалтиэлем не надзирали за ним, а сами работали в поте лица.

С нашим появлением на кладбище Хусейн, разумеется, лишился всех своих привилегий. Мы спилили его фиговые деревья, уничтожили виноградник — солидные статьи дополнительного дохода. Он пытался собрать для себя хотя бы сухие ветки, но мы и это ему не позволили, а все сожгли. Тогда он хотел поживиться виноградными листьями, чтобы варить голубцы. Я ему объяснил, что с кладбища ничего нельзя брать для житейских целей. Это надругательство над памятью мертвых.

— Вы на арабских кладбищах разводите виноград? — спросил я его. — Выращиваете сады?

Иврита старик не знал, так же как и я не знал арабского, но он меня понял прекрасно.

Однако не все шло гладко у нас на кладбище.

Раз в неделю я ездил в Иерусалим, в Технологический колледж. В эти дни меня заменял Элиэзер. Он только что закончил службу в армии. То ли он, то ли Шалтиэль попросили Хусейна выкорчевать еще одну длинную лозу. Их было на кладбище около пятидесяти. Хусейн заупрямился, началась ссора. Хусейн поехал жаловаться в полицию. На другой день, когда я пришел на кладбище, там уже находились следователи, было заведено дело и шел допрос.

Я стал объяснять, что скорее всего произошло недоразумение. Ни я, ни Элиэзер не знаем арабского. Вероятно, Элиэзер хотел руками показать, как надо работать, а Хусейн не понял его. Кто-то кого-то нечаянно толкнул, вот и возникла ссора. Мы сами, без полиции, разберемся между собой. Так и решили, и Хусейн взял назад свое заявление.

Когда полиция уехала и мы остались одни, я как мог объяснил Хусейну, что мы не дети, можем сами любой вопрос уладить. В дальнейшем, когда на кладбище работали другие люди, молодые ребята, часто помогавшие нам, все недоразумения мы улаживали на месте.

Корчевка виноградных корней подходила к концу. И тут на кладбище появился представитель военной администрации. Стал подсчитывать и записывать, сколько лоз мы уничтожили, сколько спилили деревьев, каковы размеры огорода, где выращивались помидоры и огурцы. Словом, какой ущерб мы причинили арабам. И обвинил нас в том, что это было сделано без разрешения.

Впрочем, уголовного дела они завести не посмели. Кто мог убедить меня, что на еврейском кладбище можно разводить сад-огород? Израильские власти находились в Хевроне с 1967 года, а сейчас шел год 1975. Почему власти сами не позаботились об этом?

Мне никто не смел возразить. Пожурили немного, и на этом все кончилось.

Итак, виноградники уничтожены, деревья спилены, огороды исчезли. Можно было приступать к общему благоустройству кладбища.

Работу по поиску надгробий пришлось отложить. Технически нам это было не под силу. Предстояло разобрать гигантские террасы шириной в два и высотой в полтора метра. Мы просто понятия не имели, куда девать землю, что делать с камнями? Возьмись мы за эти работы, все кладбище было бы разворочено. Здесь нужен был план, серьезный и основательный подход. Однако расчистить территорию от гор мусора, скопившегося за долгие годы, — это мы могли.

В той части кладбища, где арабы занимались сельским хозяйством, царил относительный порядок и было чисто — свои огороды они не захламляли. Но на каменистых участках, где похоронены великие раввины и цадики, была настоящая свалка.

Метод, который я придумал, был очень прост. Я шел по краю ограды, подбирал с земли все, что валялось, — куски железа, тряпки, полуистлевшую обувь, — и перекидывал обратно в арабские дворы. Бросать старался довольно далеко, чтобы попасть не просто во двор, а в дом, в окно, в дверь. Арабы выскакивали, возмущались, кричали, а я говорил, что возвращаю им их же мусор.

Хусейна я тоже научил этому. Сначала я думал, что он откажется, опасаясь вступить в конфликт с соседями. Но нет, Хусейн не стал возражать и принялся работать вовсю, еще старательней моего целясь в дома и окна.

Кончилось все это всеобщим согласием. Поскольку моей целью было очистить кладбище, а наших арабских соседей — чтобы мусор не оставался у них во дворах, то каждая арабская семья стала посылать ко мне своих ребятишек. Я давал им лопаты, тачки, и они весь хлам увозили. Мусор мы собирали в кучи и поджигали. А заодно и сухую траву, придававшую кладбищу неприглядный, запущенный вид.

Осколки от могильных плит, разбросанные по всему кладбищу, извлеченные из каменных террас, стали предметом моих особых забот. Часами я сидел, склеивая и реставрируя их, стараясь прочесть высеченные на них имена. Мне удалось восстановить 26 надгробий.

В этой работе мне помогали друзья и знакомые, а порой — просто случайные люди, в чьих сердцах была скорбь и боль за то, во что превратилось еврейское кладбище. Я никогда не стеснялся предложить людям поработать на кладбище. Не просто поглядеть, поплакать, а собственными руками что-то сделать. И никто никогда мне не отказывал.

9. Начало больших раскопок