Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

   — Нет, Саша, хотя и благодарю за предложение. Об этом позаботится Рылеев.

10 января 1878 года. Зимний. Новые апартаменты Кати.

Катя закрыла дверь в детскую, и они с Александром остались в спальне одни.

   — А что, ты действительно прямо подо мной? — Катя постучала ногой в пол. — Он кивнул. — Прямо-прямо? — Он снова кивнул. — И такое же расположение комнат?

   — Да. Тут библиотека. А под той комнатой — кабинет.

   — Библиотека? Это где ты принимаешь своих министров? — Он кивнул. — Значит, утром, когда я ещё сплю, вы подо мной будете решать ваши государственные дела? — Он кивнул. Она попрыгала на новой кровати, словно бы проверяя её пружины. — А эта машина — подъёмная, — она тихо работает? — Он состроил гримасу. — Значит, я буду слышать, когда ты поднимаешься ко мне? — Он пожал плечами. — Ты сегодня совсем молчун. Ты плохо себя чувствуешь? — Он снова пожал плечами. — Саша, тебе надо показаться врачам. Прикажи позвать Боткина. Обещаешь? Завтра же. Варя вчера говорила, что она слышала, как в обществе обсуждают, что у тебя кольца на пальцах не держатся — так ты похудел.

Александр подвигал перстень на пальце — он и впрямь легко соскочил.

   — Бедный мой Сашенька, как сразу всё плохое становится предметом пересудов. Что за страна, где даже Государь не защищён от сплетен. Иди ко мне, мой дорогой. — Катя обняла его. — Одно счастье, что теперь ты рядом, не надо ездить друг к другу. Только на этой машине. Ты сможешь теперь каждый вечер говорить мне и детям спокойной ночи. И нам действительно будет спокойно — рядом с нами, прямо под нами. И ночью сможешь приходить ко мне, да? Сможешь?

Александр, сидя на кровати, медленно одевался. Он тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. Катя пододвинулась к нему сзади, обняла.

   — Ну глупенький, что ты переживаешь. Ну мало ли как бывает. Ты устал, издёргался. На тебя столько навалилось всего — и эта война ужасная, и этот ужасный мир, и неблагодарность твоих подданных... Что ж удивительного, что... Ты успокоишься, отдохнёшь, и всё у нас будет хорошо, как раньше. Ты только не думай об этом... — она потёрлась щекой о его затылок.

   — Я всегда боялся этого дня, — глухо сказал он. — Когда первый раз такое случится...

   — Глупенький, да выкини ты это из головы, ну что за беда, ну нездоров ты, сколько раз я не могла быть с тобой...

   — Что ты сравниваешь.

   — Я уверена, в следующий раз всё будет как всегда. Только ты не торопи себя, я буду ждать сколько нужно. Я уверена, и Боткин так скажет — это временно, это реакция на всё, что ты пережил.

   — И всё, оказывается, впустую.

   — Ну как впустую, Сашенька?

   — Всё равно все недовольны — и простой народ, и дворянство, и купцы. Что ни донесение, так крамола и бунт. Нигилисты как грибы после дождя множатся. И во всём виноват один я...

   — Ты? Да кто ж так может думать? Ты, который рабам дал свободу, даровал суд присяжных, отменил рекрутов и телесные наказания... Да кто ещё из царей столько сделал? Да все остальные Романовы столько вместе не сделали для народа, сколько ты один! И они ещё недовольны? Кто столько сил потратил, чтоб избежать турецкой войны? Кто выиграл её и избежал новой — с Англией? И они ещё недовольны? Им бы деспота на трон, да чтоб с кнутом, и чтоб снова — строгую цензуру и чуть что — в Сибирь каждого, вот тогда они были бы вполне довольны... Не стоят они, Саша, твоих страданий и того, что ты для них сделал.

   — Я не для них. Я для их детей. Да и для своих. Нас все в Азию тянут, прикрываясь словами об особом нашем пути. А мы оттуда только-только выбираться стали. Я хотел, чтоб мы были великой державой. Чтоб нас не боялись, а уважали. Ну да видно и впрямь: о наших делах не нам судить, для того Господь есть и потомки. Вот только страдаем от несправедливости мы сами. Главное, что они все могут мне сказать больше того, что я сам себе говорю. Я раньше них знаю все свои ошибки и слабости, и, может, ещё достанет сил и времени доделать то, что хотел. Но главное я сделал. И, кроме того, ещё и встретил тебя. Я ведь не только Государь, я ещё и просто человек, и моя обязанность как человека — любить и быть счастливым. И только встретив тебя, я смог её исполнить, и теперь могу сказать: сколько бы мне ни осталось жить, я уже испытал это — и любовь, и счастье. Можно лишь добавить его, но уже нельзя отнять. — Он поднялся. — Жаль, что сегодня я не смог это тебе доказать...

11 января 1878 года. Зимний. Кабинет Александра.

Боткин, сидя за столом Александра, писал, а Александр стоял у окна.

Продолжая писать, Боткин усмехнулся:

   — Кажется, я единственный из подданных Вашего величества, кто сидит при стоящем Государе.

Александр улыбнулся:

   — Это лучше, чем сидеть при лежащем.

   — Это вам не грозит, Ваше величество. — Он отложил написанные бумаги. — Я уверен, всё это вызвано сильным переутомлением. То, что вас беспокоит — и меланхолия, и депрессия, и расстройства, о которых вы изволили говорить, — всё это причину имеет не внутреннюю, не органическую, а как мы говорим — функциональную. Я вот даю вам лекарство... Только надо регулярно принимать. Но главное — побольше отдыхать, свежий воздух и — моцион. Гулять, гулять.

   — Я всегда это делал. Но после покушений моя охрана затерроризировала меня не хуже тех террористов — ни шагу ступить не дают. Только в саду в Аничковом или в Царском...

   — Конечно, им так легче охранять Ваше величество, но, может быть, облегчение их заботы не главная обязанность Государя.

   — Вот и прекрасно, теперь же скажу им, что это ваше предписание. Может, вдвоём мы с ними справимся.

3 февраля 1878 года. Набережная Невы у Зимнего.

У подъезда Зимнего стояли Варя и X.

   — Да нет, ну не бойся, пойдём, — уговаривал X. Варю.

   — Так она не ждёт гостей, она, может, вообще в домашнем виде. Или Государь вдруг зайдёт... Нет, нет, уходи, завтра увидимся.

   — Да что тебе-то Государь. Ты-то можешь иметь друзей, это её он держит в заточении.

   — Да что тебе так приспичило?

   — Ну да когда ещё доведётся увидеть, как цари живут.

   — Катя не в царских покоях.

   — Но ты же говорила — точная копия, только этажом выше, — X. увидел, как открылся подъезд и оттуда вышел некто в шубе и направился к стоящей карете. Прежде чем дверь успела закрыться, X. буквально втолкнул туда Варю и зашёл сам.

Чуть позже. Комнаты Кати в Зимнем.

X. и Варя, не раздеваясь, стояли в первой комнате. Катя была в халате, весь вид её выражал недовольство.

— ...Всё ж, я надеюсь, вы не станете сердиться на Варю, — говорил X., — это была моя идея выступить в роли незваного гостя. Я просто не мог не воспользоваться случаем — увидеть вас и сказать, как я ценю наше знакомство и как часто вспоминаю нашу встречу в Эмсе. А теперь не смею больше обременять вас своим присутствием. Позвольте откланяться. — Он поклонился Кате и сказал Варе: — Я буду ждать тебя на набережной.

X. вышел из Катиных комнат, спустился по лестнице на два пролёта и остановился. Прислушался — всё было тихо. Он на цыпочках поднялся снова на третий этаж и ещё выше и спрятался в нише. Вскоре от Кати вышла Варя и пошла вниз. Оттуда донеслись голоса, потом всё стихло. X. осторожно спустился, подошёл к дверям, ведущим в Катины апартаменты, огляделся и тихо открыл дверь...

Также тихо он открыл дверь её спальни. Катя сидела у зеркала, готовясь ко сну. Она увидела его в зеркале и замерла, не поворачиваясь. Они молча смотрели друг на друга. Он сделал шаг к ней, её рука потянулась к звонку. Он остановился. Она продолжала смотреть на него, словно нисколько не стесняясь своего вида. Он скинул на пол шинель и сделал ещё шаг к ней. Она снова протянула руку к звонку, но не позвонила.

   — Я писал, ты не ответила ни разу, — наконец нарушил он молчание.

   — Я теперь там не живу.

   — Но тебе передавали их. Почему ты не отвечала?

   — Зачем?

   — Зачем не подать нищему, если он голоден? Зачем не помочь больному, если он при смерти?.. Я не живу с тех пор.

   — Живёшь, и славно, как мне рассказывают.

   — Это не жизнь, это торопливое существование, это как листание книги в поисках нужной строки... Я перелистываю дни, ночи, чтобы дожить — не до дня даже, до мига, когда я увижу тебя. Раньше я хоть видел, как ты ехала сюда, как шла к подъезду, а теперь ты и этого меня лишила. И я должен стоять на набережной и смотреть на окна и гадать, какое твоё, и ревность к теням, которые там мелькают... Это ты называешь жизнью?

   — Зачем же ты Варю впутываешь в эту свою жизнь?

   — Она сама в неё впуталась. А потом, она часть твоей жизни. Я хоть так узнаю, что с тобой, где ты... Может, это нечестно по отношению к ней, но её устраивает то, что есть, а коль человек не знает большего, так он и меньшим довольствуется.