Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

   — Но, может быть, ещё удастся разойтись мирно?

   — Я каждый день молю об этом Бога, но наши все слои — от дворянства до крестьян — все жаждут мусульманской крови. Посмотри, о чём пишут все эти Аксаковы, Катковы, Самарины, — Александр кивнул на кучу газет, лежащих на столе. — Об исторической миссии русского народа. Посмотри, о чём мечтают в Московском Кремле. О Византии, о святой Софии, о Золотом роге. Они сошли все с ума... Воистину, не ведают, что творят. Поэтому, Александр Михайлович, — Александр снял со стола газеты и бросил их на маленький столик, — если мне придётся оставить столицу, то заботу о Екатерине Михайловне и детях кроме как тебе поручить некому.

   — Ваше величество могли бы и не говорить этого. Я, как и Ваше величество, не хочу войны, но буду рад случаю доказать свою преданность Вашему величеству — в столице ли, на фронте ли...

   — В столице, в столице, генерал. Ты ведь знаешь, что значит обеспеченный тыл для воина. В Кате и детях — моё будущее. А в этом указе — их будущее. Поэтому береги его как зеницу ока.

   — А скоро ли можно ожидать перемен в нашей мирной жизни?

   — Боюсь, что скоро...

24 марта 1877 года. Зимний. Кабинет Николая I.

Катя, сидя в кресле, плакала, Александр мерил шагами комнату, иногда останавливаясь перед ней.

   — Я должен ехать, Катя, я должен.

   — Но ты же говорил, мы никогда не расстанемся.

   — Ангел мой, любовь моя, я брал тебя с собой всюду, но не на войну же.

   — Я смогу, мне так будет спокойней.

   — Нет, нет, Катенька, даже и не думай об этом. Я солдат, для меня это привычно, а ты... Ты же наш ангел — мой и детей. Ты должна ждать меня, охранять наше гнездо. Хотя, признаюсь, как подумаю, что столько времени без тебя придётся — руки опускаются. На что я ненавидел войну, бессмысленную гибель неповинных людей — казалось, больше некуда. Но теперь, когда она ещё и разлучает нас, я ненавижу её во сто крат больше. Катя... Катенька... Катюша... Котёночек мой... — Александр опустился перед ней на колени, обнял её, — как ты тут будешь одна, без меня. Ты только ни в чём не отказывай себе, ладно?

Ни себе, ни детям. Если что — сразу иди к Рылееву, он тебе и заступник, и помощник.

   — Я не хочу, не хочу, я боюсь тут одна.

   — Кого же ты боишься, глупенькая моя?

   — Их. Их всех. Они ненавидят меня, презирают, хотят сжить со свету. Я боюсь. Тебя не будет, я одна против них.

   — Но я же тебе говорю...

   — Ах, ну что Рылеев? Что он один против них всех? Нет, я умоляю, возьми нас...

   — С детьми? Одумайся, что ты говоришь! Там фронт, там стреляют, там гибнут...

   — А здесь? Здесь разве не война — всех против меня, нас? Здесь если что и мешает им убить меня, так это ты. Но как только ты уедешь...

   — Катя, что с тобой сегодня? Любовь моя... поди ко мне, — он прижался к её волосам щекой. — Слушай, ты вся горишь. — Он потрогал её лоб. — Уж не заболела ли ты?

   — Мне холодно, Саша, обними меня. — Он обнял её крепко. Потом снял китель, набросил ей на плечи.

   — Ты вся дрожишь. Нет, ты положительно заболеваешь. — Он позвонил. Вошёл адъютант. — Скажи Рылееву, пусть срочно пошлёт за Боткиным.

   — Слушаюсь, Ваше императорское величество, — адъютант поклонился и вышел.

Александр уложил Катю на диван, укрыл её ноги кителем, присел рядом, обнял. Она положила ему голову на колени. Он стал покачивать её как ребёнка.

   — Ну, ну... Сейчас привезут доктора. Ты простыла, верно. Здесь так дурно топят. И из окон дует. Надо сказать Адлербергу, чтоб распорядился.

   — Они это нарочно. Чтоб погубить меня...

   — Ну что ты, Катенька, что за мысли у тебя сегодня... Ну кто же хочет погубить тебя. Они, верно, недовольны, но их можно понять. Наш свет лицемерен, они просто завидуют нам, а коль скоро не могут найти в жизни того же, так и злятся и делают вид, что негодуют. Простим им их слабость.

   — Я ненавижу их...

   — Зачем? Мы счастливы. Счастливый человек не должен знать злости и ненависти, иначе какой же смысл в счастье. Оно и даруется, чтоб любить не только предмет своей страсти, и всех желать видеть такими же. Ты же хочешь, чтоб и сестра твоя была счастлива, и Варя...

— Варя? А она разве несчастна?

12 апреля 1877 года. Особняк Долгоруковых.

В своей комнате Варя объяснялась с X.

   — Ты от меня бежишь, от меня...

   — Да нет же, Варя, я должен, я военный, а теперь война.

   — Но того, прежнего тебя ведь нет, ты же другой человек.

   — Какая разница, как меня звать, стрелять умею — и, слава Богу.

   — У тебя опять долги? — Он пожал плечами. — Большие?

   — Для меня большие.

   — Ну так останься, я заплачу.

   — Ты уже заплатила один раз, да, как видишь, без толку.

   — Ну так ещё заплачу, у меня есть деньги. Лучше деньгами, чем жизнью.

   — Я заколдованный, вернусь.

   — А коль война долго будет? Как же я?

   — Ты? Жила же ты без меня раньше, ну так ещё немножко поживи. К тому же ты не одна.

   — Много ты понимаешь. Думаешь, сладко в наперсницах ходить? Жить чужими страстями, чужим счастьем? А моё когда?

   — Но зато ты приближена к самой вершине. Многие бы хотели на твоё место.

   — А мне-то что от этой высоты.

   — Ну так вон денег можно заработать, не работая.

   — Деньги... Деньги не сами по себе, их тратить интересно. А куда мне их тратить? Для кого? Я своей жизни не имею, своего будущего не знаю.

   — Ты вольна уйти, ты ж не крепостная.

   — И уйду. Вот скоплю миллион и уйду.

   — Миллион? Зачем тебе столько?

   — Чтоб твои долги платить.

   — Ты думаешь, я всегда буду в проигрыше?

   — Да. Потому что тебе в любви везёт. — И она обняла его.

31 августа 1877 года. Ставка императора под Плевной.

Александр сидел в небольшой комнате у открытого окна и при свете свечи писал письмо.

«Катенька, радость моя, сегодня ужасный день. Мы потеряли за два часа 14 тысяч солдат. При виде всего этого сердце обливается кровью, и я с трудом сдерживаю слёзы... Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймёт лучше тебя, мой кумир, моё сокровище, моя жизнь... Здесь, среди крови и смерти, оторванный от тебя, я загадал, что, если нам удастся закончить эту войну с честью, я награжу себя самой высокой наградой — возможностью жить подле тебя. Дай только Бог дожить до победы...»

Вдруг где-то рядом разорвался снаряд, взрывная волна швырнула занавеску внутрь комнаты, свеча вспыхнула и погасла.

11 декабря 1877 года. Зимний. Кабинет Александра.

Александр ходил по своему кабинету, иногда останавливался, брал в руки какую-нибудь вещь со стола или стены, словно здоровался. Адлерберг молча смотрел на него.

   — Ну вот и вернулся. Всё не верится. Неужели всё позади — весь этот ужас...

   — И вернулись победителем, Ваше величество.

   — А я, поверишь, Саша, не чувствую себя им, не чувствую. Нет радости никакой — только усталость. Кажется на много лет вперёд.

   — Вы только вернулись, Государь. Отдохнёте пройдёт. Вы же теперь среди близких.

   — Да, да. Кстати, вот что... Кто живёт надо мной?

   — На третьем этаже? — удивился Адлерберг. — Фрейлины Её высочества.

   — Пересели их куда-нибудь. И сделай там такие же, как здесь, три комнаты. И поставь между нами подъёмную машину. Чтобы сразу из моих покоев, минуя лестницу... Понимаешь?

   — Да, Ваше величество.

   — Мебель... Мебель всю убери, там будет другая, не дворцовая. Сделай это быстро, к новому году.

   — Я не спрашиваю Ваше величество, кто там будет жить...

   — И правильно делаешь. Чем меньше ты будешь знать от меня, тем лучше для твоего реноме, а следовательно, и для нашей дружбы.

   — Но вовсе скрыть это будет невозможно, Государь, — кухня, прислуга, охрана...

   — Но ты всегда сможешь сказать, что я с тобой это не обсуждал, и не покривить при этом душой.

   — Хорошо, Государь. Должен ли я тем не менее помочь переехать тем, кто там станет жить?

   — Нет, Саша, хотя и благодарю за предложение. Об этом позаботится Рылеев.

10 января 1878 года. Зимний. Новые апартаменты Кати.

Катя закрыла дверь в детскую, и они с Александром остались в спальне одни.

   — А что, ты действительно прямо подо мной? — Катя постучала ногой в пол. — Он кивнул. — Прямо-прямо? — Он снова кивнул. — И такое же расположение комнат?

   — Да. Тут библиотека. А под той комнатой — кабинет.

   — Библиотека? Это где ты принимаешь своих министров? — Он кивнул. — Значит, утром, когда я ещё сплю, вы подо мной будете решать ваши государственные дела? — Он кивнул. Она попрыгала на новой кровати, словно бы проверяя её пружины. — А эта машина — подъёмная, — она тихо работает? — Он состроил гримасу. — Значит, я буду слышать, когда ты поднимаешься ко мне? — Он пожал плечами. — Ты сегодня совсем молчун. Ты плохо себя чувствуешь? — Он снова пожал плечами. — Саша, тебе надо показаться врачам. Прикажи позвать Боткина. Обещаешь? Завтра же. Варя вчера говорила, что она слышала, как в обществе обсуждают, что у тебя кольца на пальцах не держатся — так ты похудел.