Петр Третьяков - У истоков древнерусской народности

• Название: У истоков древнерусской народности
• Автор: Петр Третьяков
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1970

Эта книга посвящена одному из важнейших вопросов древней и раннесредневековой истории нашей страны — процессу образования древнерусской народности — общего предка трех восточнославянских национальностей — русской, украинской и белорусской.

Далеко не все вопросы, относящиеся к истории образования древнерусских раннесредневековых группировок и древнерусской народности, получили законченный ответ. Исследования этой темы продолжаются. В настоящей книге будет сделана попытка осветить три вопроса, относящиеся к ней: расселение славянских племен в области Поднепровья и его периферии, когда славяне встретились с балтами; древнейшая Русь — основное ядро древнерусских народности и государства; роль финно-угорских племен севера Восточной Европы и восточной части Волго-Окского междуречья в формировании древнерусской народности.

---

Мне представляется, что соображения, высказанные В. П. Петровым относительно изменения культуры в V в. н. э., нуждаются в серьезных коррективах. Прежде всего нельзя полностью согласиться с тем, что кризис, охвативший рабовладельческую империю, сказался и на соседних странах. Напротив, «варварские» племена — северные соседи римских провинций — в этот период заметно мужали, порывали со своим «варварством», готовились вступить в средневековье. Прекращение или ослабление экономических связей со странами империи лишило их многих эффектных импортных изделий. Но место последних в культуре было весьма незначительным. Они были наносным явлением, не затрагивающим основ производства, экономики и быта. Значительно большую роль в жизни племен, живших по периферии римских провинций, сыграло «великое переселение народов» — общее движение европейских племен с севера на юг и идущее поперек его с востока на запад движение кочевников, возглавленное сначала гуннами, затем аварами. Движения эти привели к большим этническим переменам в среде племен, живших по периферии римских провинций. Именно это и послужило основной причиной смены культуры в Среднем Поднепровье в середине I тыс. н. э.

Культуру населения Среднего Поднепровья третьей четверти I тыс. н. э. ни в какой мере нельзя рассматривать как результат «варваризации» черняховской культуры. Если бы такое явление действительно имело место, в новой культуре в той или иной форме неизбежно сказывались бы пережитки прошлого. Культура VI–VIII вв. в Среднем Поднепровье не имела никаких черняховских пережитков. Все ее слагаемые — расположение и облик селений, такой важный элемент культуры, как жилище, характер и формы керамики, погребальная обрядность — это отнюдь не результат «варваризации» черняховской культуры, а совершенно чуждые ей особенности. В отличие от черняховской культуры новой культуре была свойственна значительная самобытность, свидетельствующая о том, что она сложилась далеко за пределами влияния римского мира, вне контактов с ним. В Среднее Поднепровье эта культура несомненно была принесена извне. Сюда пришли новые племена.

Здесь может возникнуть, однако, законный вопрос: можно ли допустить, что черняховское население, занимавшее в III–IV вв. н. э. огромную область и оставившее после себя многие сотни археологических памятников, главным образом мест поселений, в короткий срок бесследно исчезло. Я думаю, что такая картина вряд ли отвечает реальной исторической действительности. Как бы не было опустошительным нашествие гуннов, оно не могло привести к тому, чтобы область, достигающая размеров современной Украины, полностью обезлюдела. Прежде всего это относится к окраинной северной лесостепной части черняховского ареала, а также к его западной прикарпатской периферии. Здесь неизбежно должны были сохраниться какие-то остатки черняховского населения. Поэтому, по моему мнению, в этих местах следует продолжать поиски позднечерняховских древностей, не смущаясь тем, что пока они не дали убедительных положительных результатов. Следы их несомненно будут найдены, и только тогда можно будет всесторонне охарактеризовать историческую обстановку, сложившуюся в Среднем Поднепровье в середине и третьей четверти I тыс. н. э., и связанные с ней этногенетические процессы. Черняховское население (его остатки) нельзя полностью и безоговорочно исключать из состава того субстрата, который получили славяне, расселившиеся в Среднем Поднепровье в третьей четверти I тыс. н. э.

2

Археологические исследования последних лет, произведенные в Верхнем Поднепровье, позволили, как мне представляется, определить ту область, откуда в середине I тыс. н. э. пришли в Среднее Поднепровье славянские племена — поляне, северяне, уличи, те племена, которые заселили в Среднем Поднепровье область, ставшую вскоре древнейшей Русской землей.

Выше уже шла речь о том, что специфической особенностью славянской культуры VI–VII вв. в Среднем Поднепровье, выявленной по археологическим данным, была глиняная посуда реберчатых биконических форм. Она лепилась от руки, являлась продуктом домашнего производства и поэтому может рассматриваться в качестве надежного этнического признака. Раннесредневековые славянские древности Волыни и Полесья, т. е. земли древлян и волынян, живших за рубежами древнейшей Русской земли, керамики такого типа не знали. Нет ее и западнее, в области бассейна Днестра. На территории Польши и Чехословакии славянская культура середины и третьей четверти I тыс. н. э. характеризуется преимущественно посудой так называемого пражского типа, совсем непохожей на среднеднепровскую. Некоторые другие формы раннесредневековой славянской керамики на территории Польши также не могут быть сближены с биконической среднеднепровской посудой.

Единственной областью, где возможно искать истоки реберчатых биконических форм среднеднепровской керамики VI–VII вв., являются южные и восточные части Верхнего Поднепровья. Там на берегах Днепра, Десны и их притоков известно несколько десятков мест поселений второй и третьей четверти I тыс. н. э., речь о которых шла в предыдущем очерке. Они близки среднеднепровским поселениям VI–VII вв. не только формами своей глиняной посуды, но и всеми другими признаками, отмеченными при археологических исследованиях. Поселения эти были сравнительно небольшими; как правило, они располагались низко — на незначительных всхолмлениях в пределах поймы или на краю сниженных участков надпойменной террасы. Единственной формой жилищ, отмеченной во многих пунктах, были прямоугольные полуземлянки, точно такие же, как охарактеризованные выше тясминские, надпорожские или исследованные на Южном Буге. Уже в ряде случаев вблизи селений были найдены могильники с трупосожжениями. Эти древности, их более поздняя группа (VII–VIII вв.), по сути дела ничем не отличаются от синхроничных им тясминских, надпорожских, побужских и только что ставших известными лесостепных левобережных поселений.

Но если в Среднем Поднепровье наиболее ранние из интересующих нас древностей относятся к VI–VII вв., если можно лишь предполагать, что будут найдены древности V в., синхроничные наиболее ранним «древностям русов», то в Верхнем Поднепровье древности этого рода относятся не только к третьей четверти, но и к середине и второй четверти I тыс. Последние генетически связываются с позднезарубинецкими (стр. 54–60). Очевидно, после того как на Среднем Днепре рухнула черняховская оседлость, славянское население, обитавшее в Верхнем Поднепровье, стало расширять свою территорию в южном направлении, продвинувшись в область, которую занимали некогда его далекие зарубинецкие предки.

Недавно И. П. Русанова, говоря о поднепровской раннесредневековой керамике, отделила верхнеднепровские материалы от среднеднепровских, представила их как две самостоятельные, не связанные между собой группы и, следовательно, не согласилась с высказанной мной мыслью о приходе среднеднепровского населения VI–VIII вв. с севера. Ее аргументацию принять нельзя. Дело в том, что И. П. Русанова сравнивала разновременный материал: взятую суммарно верхнеднепровскую керамику середины и третьей четверти 1 тыс. н. э. (IV–VIII вв.) и среднеднепровскую керамику VII–VIII (VI–VIII?) вв. Естественно, обнаружилось различие: на Среднем Днепре не оказалось ранних реберчатых форм, восходящих к верхнеднепровским позднезарубинецким прототипам. Если бы И. П. Русанова сравнила материалы синхроничные, то было бы ясно, что они очень близки друг другу, что на Верхнем и Среднем Днепре в VII–VIII вв. преобладали в основных чертах одинаковые округло-биконические формы сосудов. Ошибкой И. П. Русановой является стремление делать выводы на основании одного элемента культуры — керамики, оставляя без внимания другие культурные элементы, нередко более существенные. В результате в рамки верхнеднепровской группы древностей у И. П. Русановой вошла керамика как славянских поселений, так и поселений восточных балтов, заимствовавших у соседей-славян некоторые элементы культуры, в частности формы их сосудов.[81]

Мне уже приходилось указывать, что доказательства северного происхождения обитателей среднеднепровских (тясминских, надпорожских, верхнебужских, киевских, лесостепных левобережных) поселений VI–VIII вв. не ограничиваются сходством форм их поселений, жилищ, керамики и погребальной обрядности с соответствующими особенностями культуры населения южных частей Верхнего Поднепровья и бассейна Десны. Продвинувшись на юг, это население принесло с собой в Среднее Поднепровье такой северный, по происхождению балтийский, элемент культуры, как украшения геометрического стиля, инкрустированные цветной эмалью.

Такими же северными элементами, идущими от тех же верхнеднепровских балтов, являются, по-видимому, круглые святилища, обнаруженные при раскопках в низовьях р Тясмина: в Пеньковке и Стецовке. Можно думать, что поляне, северяне и уличи, занявшие после середины I тыс. н. э. Среднее Поднепровье, имели в своем составе не только «исконных» славян — потомков зарубинецкого населения, но и смешавшихся с ними уже ассимилированных к тому времени верхнеднепровских балтов.[82]