Евгений Салиас - Владимирские Мономахи

• Название: Владимирские Мономахи
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Нижегородская ярмарка
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87893-007-2

Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.

---

Оставшись снова один на свете, но и снова без средств, Дмитрий пришел в мрачное отчаяние. Он был убит и настолько, насколько мог быть убит по беспечности и добродушию своего нрава. Он стал собираться в монахи, к великому удивлению товарищей и знакомых. Однако, нежданно чужой человек, старик умный, добрый, вмешался в его судьбу.

Статский советник Завадский, которого Дмитрий никогда в глаза не видал, вызвал его к себе и расспросил… Узнав все до него касающееся, он спросил молодого человека, знает ли он своего однофамильца Басман-Басанова, богача-заводчика. Дмитрий ответил, что это его родственник, но дальний, и что он его не знает, так как его отец и даже дед не знавались с ним, из чувства известной гордости.

Завадский передал Дмитрию последнюю новость про своего бывшего товарища по полку, то есть, что узнал из письма к нему самого Аникиты Ильича… смерть единственного сына и наследника и желание скорее выдать дочь, наследницу своего состояния, замуж за порядочного молодого человека… пожалуй, за сына своего товарища.

Завадский, рассказав про это, объяснил, что детей у него нет, а что когда он прослышал про гусара Басман-Басанова, то ему пришло на ум… почему старик-заводчик не хочет в зятья однофамильца и даже, быть может, родственника? Быть может, он даже не знает о существовании гусара.

Разумеется, Завадский убедил Дмитрия тотчас собраться к родственнику.

— Попытка не пытка, — сказал он, — спрос не беда! Почем знать, чего не знаешь?

Так как молодого человека было не мудрено убедить в чем бы то ни было, то, разумеется, через неделю Дмитрий уже выехал из Петербурга к троюродному дяде на поклон, точно так же, как когда-то собралась и Сусанна Касаткина.

И случилось желанное… Как красавица-девушка, внучка, так и красавец-гусар, племянник, были радостно, почти восторженно приняты стариком Басановым, хотя и по двум совершенно различным причинам. И если Сусанна когда-то не была удивлена своим успехом, то Дмитрий сам себе не верил, видя, какой переполох произвело его появление.

Разумеется, собираясь к старому дяде, у которого после смерти сына была богатейшая наследница-дочь, он очень мало надеялся на успех. Если бы не убеждения нежданного благоприятеля Завацкого, то, конечно, он не собрался бы вовсе. Вместе с тем, если бы дядя этот принял его холодно и негостеприимно, то он быстро утешился бы по легкомыслию. Но прием, оказанный ему, превзошел ожидания, и Дмитрий был даже озадачен.

Первый день, проведенный им в Высоксе, показался ему без конца, так много впечатлений пришлось испытать.

Три главные личности поразили его. Сам хозяин, старик, показался ему добрым и глупым… совсем иным человеком, чем говаривал, судя по слухам, его отец. Дмитрий, конечно, не знал, что нежданная радость обрести жениха для дочери, однофамильца, сделала вдруг Аникиту Ильича добрым, и эта радость, внезапно свалившаяся на голову, так смутила его, так огорошила, что, пожалуй, действительно сделала его на один день будто глупым. Недаром же несколько часов сподряд мысленно ликовал он, что отдаст Высоксу Басман-Басанову, и, расспрашивая, толкуя о всяких пустяках, не подумал спросить, женат или холост новоявленный родственник.

Сусанна особенно и необъяснимо поразила Дмитрия. Целых полчаса предполагал он, по недоразумению, что она дочь и наследница всего. И эта ошибка, продолжавшаяся хотя и недолго, однако оставила свой след. Теперь он жалел, что ошибся, что эта красавица только племянница Аникиты Ильича. За обедом, сидя около нее и разговаривая с ней, он каждый раз опускал глаза, когда взоры их встречались… Каждый раз, что эта женщина взглядывала ему в лицо, он смущался, как юноша.

«Ух, какая она…», — думалось ему. И почему он, офицер, гусар, столичный житель и щеголь, видавший женщин и красавиц… все-таки такую будто еще никогда не видал? Видно, в глуши и трущобах водится такое, чего нет в столицах.

Дмитрий не брал, конечно, в расчет, что по милости отца и ревнивицы он при своих двадцати пяти годах видал женщин только издали, а близко сошелся лишь с двумя: при жизни отца — с немочкой, глупой и рыжеватой, продававшей сливочное масло и простоквашу в Большой Морской, а по смерти отца — со своей сорокалетней ревнивицей, которая приказала любить себя. Как все наивные и неопытные люди, он вдобавок не замечал или не понял, что эта красавица-родственница с первой же минуты поставила себе целью увлечь его.

И Дмитрий дивился про себя, как быстро и сильно, все сильнее с каждым часом нравится ему эта родственница. Помимо ее прекрасного лица, каких-то лучей в лице этом, будто освещаемом огнем чудных глаз, было в ней еще что-то, для него обаятельное, чарующее… Это была ее власть над ним, сразу возникшая, сразу сказавшаяся. С первого же мгновения покорила она и взяла его, а он остался… невидимо, непонятно, необъяснимо, но ощутительно для них обоих.

Разумеется, бесхарактерный и увлекающийся молодой человек был бы способен даже бросить помыслы о богатой невесте и увезти отсюда жену… не Дарьюшку, а Сусанну. Но она, Сусанна, решила иное… Она сразу увидела, что может сделать с ним все, что захочет… И она решила теперь, что он будет мужем Дарьюшки, а ей заменит покойного Алешу… А там… после?.. Авось они переживут «старую Киту»! А когда переживут, и он, Дмитрий, станет хозяином Высоксы… тогда… тогда видно будет!..

V

На следующий день, сороковой день поминовения усопшего молодого барина, вся Высокса рано поднялась на ноги.

Все заводы были закрыты. В домне потушили громадные печи, где пережигалась руда и выливался, плавился чугун.

В девять часов около дюжины экипажей появилось у подъезда — для барина «с барином», для двух барышень, для родни барина и для всех нахлебников из дворян. И целый поезд двинулся в храм, хотя до него было всего сажень триста расстояния.

Вокруг храма была с раннего утра густая толпа крестьян и заводских. Аникита Ильич в открытой коляске, выписанной из-за границы, сидя рядом с племянником, который был в полной парадной форме, доехал от дома до церкви шагом, среди моря голов, обнаженных и кланяющихся при его проезде.

Служба длилась долго. Но все, что было в церкви, от барина Аникиты Ильича и до последнего мальчишки-рабочего с завода, смотрело не печально.

Что-то случилось.

Случилось то, что все думали и были заняты мыслями не об усопшем молодом барине, а о новом молодом барине. Все чуяли, что один заменил другого.

Заупокойная служба и вся обстановка в храме все было так же торжественно, как когда-то при похоронах.

Но к торжественности этого сорокового дня примешалось нечто особенное, что все ощущали. Не было печали, горевания. Все и всё смотрело если не весело, то бодро, оживленнее, чем подобало. Довольный вид старого барина, должно быть, подействовал на всех. А фигура красавца в сияющем мундире, «племянника» барина, подействовала на толпу, как могло бы подействовать какое-либо нежданное чудо, «воочию» приключившееся.

Это первое появление Дмитрия при народе в последний день поминок по усопшем, замена одного молодого Басман-Басанова другим Басман-Басановым именно в этот день, именно в храме — было замечено и суеверно истолковано всеми, от господ до крестьян.

Дмитрий стоял около дяди. Господское место было за правым клиросом, на одну большую ступень выше пола, а возвышение было обнесено белой с позолотою балюстрадой, обитой светло-зеленым сукном. На полу был разостлан темный персидский ковер. Старый барин стоял всегда один сзади своих и еще одной маленькой ступенькой выше их, на особом коврике, и был поэтому видим всеми чуть не по пояс.

На этот раз впереди места стали, как всегда, две барышни, одна высокая и стройная красавица, другая маленькая и невзрачная толстушка. С ними всегда бывало становился покойник Алексей. Теперь же не с ними, а рядом с дядей и ступенькой выше их, стоял новоявленный Басанов.

Что хотел этим сказать Аникита Ильич, его рабы поняли тотчас. Только наместника в его приезды ставил он около себя, да и то шутил потом:

— Приказать старосте господское место в храме уксусом с мятой окурить, чтобы подьячим не отдавало!

Налево против этого места было такое же возвышение, большее, обитое темным сукном и огороженное темной балюстрадой, где становились только свойственники барина. За этим вторым возвышением в глубине церкви было третье, самое просторное, для нахлебников-дворян и для семьи Ильева. Таким образом, Бобрищева и князь Никаев с детьми бывали и в храме отличены от простых приживальщиков, хотя и дворян.

Но в этот сороковой день получилось нечто особое. Если направо всех удивлял новый молодой барин, около старого барина, то налево была другая диковина. Вся семья Ильева, за исключением его самого, ушедшего на богомолье, его жена и сестра, его два сына, Егор и Михайло, и две дочери, Алла и Лукерья… впервые стали на этом месте с его свойственниками. Барин накануне приказал… Признал ли, наконец, Аникита Ильич своих «боковых» за настоящую родню?.. Или иное что приключилось?.. Одна Сусанна, изумленная, догадалась и мысленно пошутила: «Неужели Алла Васильевна на это место со всей семьей пришла… по винтушке!»