Эмиль Верхарн - Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

• Название: Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы
• Автор: Эмиль Верхарн
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

В конце XIX века в созвездии имен, представляющих классику всемирной литературы, появились имена бельгийские. Верхарн и Метерлинк — две ключевые фигуры, возникшие в преддверии новой эпохи, как ее олицетворение, как обозначение исторической границы.

В антологию вошли стихотворения Эмиля Верхарна и его пьеса "Зори" (1897), а также пьесы Мориса Метерлинка: "Непрошеная", "Слепые", "Там, внутри", "Смерть Тентажиля", "Монна Ванна", "Чудо святого Антония" и "Синяя птица".

Перевод В. Давиденковой, Г. Шангели, А. Корсуна, В. Брюсова, Ф. Мендельсона, Ю. Левина, М. Донского, Л. Вилькиной, Н. Минского, Н. Рыковой и др.

Вступительная статья Л. Андреева.

Примечания М. Мысляковой и В. Стольной.

Иллюстрации Б. Свешникова.

---

Скользящие в ночи

Перевод Ю. Александрова

Ряды куртин и фонарей вдоль галерей,
В которых вьются так неторопливо
Шаги созданий, молчаливо
Несущих траур по душе своей…

На купола, на колоннады,
Воздвигнутые там и тут,
Отпугивая тьму, текут
Огней холодных мириады.

Пылает газ, и, как алмаз,
Вкрапленный в диадему ночи,
Любой светильник нежит очи,
Кого-то приводя в экстаз.

А круг воды в лучах голубоватых
Блестит, как днем,
И часть колонны, отраженной в нем,
Подобна торсу в медных латах.

Растут костры, как желтые кусты,
На площадях разбрызгав ртуть и серу,
Волшебной сделав атмосферу
И мрака раздробив пласты.

Громадный город блещет, словно море,
И волны электричества бегут
По всем путям, туда, где стерегут
Свое молчанье, с трауром во взоре,
Скользящие по грани темноты.
Они томятся, дожидаясь утра,
И держат в коготках из перламутра,
Как водоросли, сникшие цветы.

Скользят медлительно, влача воланы, рюши
И кружева, прикрывшие позор…
Они друг друга знают — с коих пор? —
Взаимные, болезненные души.

Они плывут, как будто по ковру,
Вздымая перья шляп и рыжие шиньоны…
У них свои жестокие законы,
Полузабывшие пути к добру.

На пальцах, сжатых в горьком исступленье,
В их перстнях дорогих под сенью галерей,
Подобные глазам ночных зверей,
Играют камни, пряча преступленье.

А их глаза ушли под бледный лоб.
Лишь иногда, безмолвной схватке рады,
Они так яростно вперяют взгляды,
Как будто гвозди забивают в гроб.

Но лбы — как белые повязки
На мыслях раненых. А губы — два цветка,
Что на воде качаются слегка
И сходятся почти без ласки.

Глаза понурые глядят,
Пустые, в пустоту без бога,
Хоть в сердце пламя и тревога,
И звон его — набат.

Я знаю женщин в траурных одеждах,
Но в туфельках нарядно-золотых;
А в косах, черных и густых,
Сверкает серебро, и на былых надеждах

Поставлен крест, и колкий остролист —
Их диадема. Траур тот, однако, —
Креп овдовевших без мужей, без брака,
Избравших путь, который лишь тернист.

И здесь, в ночи, глухой порой бесстрастья,
Наедине с трагической судьбой,
Они постигли всё и плачут над собой,
Держа в руках ключи потерянного счастья.

Вдоль галерей, сверкающих, как млечный
Холодный путь, когда кругом — ни зги,
Скользят бесшумные шаги
Несущих траур бесконечный.

Заводы Перевод А. Ибрагимова

Глазами окон друг на друга мрачно глядя,
Покоясь тенями огромными на глади
Прямых каналов, меж разводов нефтяных,
Вдоль набережных, в сумерках ночных,
Близ города, в предместном захолустье,
Где плачет нищета, истерзанная грустью, —
Стоят заводы, грохоча.

Надгробия из кирпича,
Прямоугольные гранитные громады,
И длинные — на много льё — ограды,
И трубы, что, змеистый дым струя,
Вонзили в небо, словно шилья,
Громоотводов острия,
Сараи, полные туманом ядовитым,
И грязные дворы, где полуголый люд
Свершает — в отблесках огня — свой труд,
И чад, и копоть, и кипящий битум,
И уголь, и над всем — угроза смерти злой,
И души и тела, глубоко под землей
Изведавшие ад мучений беспощадных,
И фонари в шеренгах безотрадных
Вдоль стоков смрадных.

Не отрывая друг от друга черных глаз,
Там, где струятся смоляные воды,
Грохочут день и ночь заводы,
Не умолкая ни на час.

О ржавые промозглые кварталы!
И женщины в рванье, печальны и усталы,
И скверы, что изъел жестокий кариоз,
Где пробиваются сквозь щебень стебли роз,
Иссохнувших в мечтах о влаге рос.

Везде, на перекрестках улиц, — бары,
И медь, и зеркала, сверкающие яро,
И поставцы, что чернотой — как смоль,
И запечатанный в бутылках алкоголь,
Бросающий свой блеск на тротуары,
И кружки — пирамидами корон —
На стойке, изукрашенной, как трон,
И толпы посетителей безмолвных,
Глотающих не торопясь
Янтарный эль и виски — как топаз.

Близ города, в предместном захолустье,
Где плачет нищета, истерзанная грустью,
Где сонмы бед, одна другой лютей,
И ненависть, между собою
Разъединившая людей,
И кражи среди тех, кто обойден судьбою, —
Дни, ночи напролет
Ударами глухими круглый год
Заводы сотрясают неба своды.

Под кровлями, что искрятся, светлы,
Вращает пленный пар машинные валы,
Захваты разевают пасть, как рыбы,
И молот, с высоты обрушившись, в листы
Расплющивает золотые глыбы,
И брызжется в углу литье — оно
Рукою властной будет смирено.

А вот станки с проворными руками
Из нитей трепетных и тонких — челноками —
Под мерное жужжание и гуд
Сукно неутомимо ткут.

В огромных залах многолюдных
Безостановочно, в усильях обоюдных
Соединив со шкивом шкив, бегут ремни,
И крутятся большие шестерни,
Как крылья мельниц безрассудных
Под натиском ветров.

Из огороженных дворов,
Сквозь запотевшие подвальные оконца,
Едва сочится свет полуденного солнца
На труд рабочих, что без слов
Отлаживают ход часов,
В чьем шумном тиканье и бое —
Безумство, порожденное алчбою,
Горячечный нелепый бред,
Сжирающие с яростью слепою
Людскую речь — теперь на ней запрет.

Ночная тьма — тревожна и угрюма.
И все растет, растет стена из шума.
Но вот внезапно рушится она —
И поглощает все обломки
Разлившаяся тишина.
И снова — гневный клич, пронзительный и громкий,
И, оглушительно резка,
Трель отдаленного свистка
Вдоль фонарей, что в копоти и дыме
Стоят кустами золотыми.

Весь город, тонущий в пыли,
Кольцом певучие строенья оплели.
Мосты, и маяки, и пристани, и доки,
Вокзалы — в вечной суматохе,
Заводы, тягостно мрачны,
Литейни, кузницы и адские чаны,
Что нефтью и смолой начинены,
Откуда иногда в небесные просторы
Взмывают огненные своры.

По берегам одетых в камень вод,
За черными путями, мостовыми,
Там, на окраинах, где все невыносимей
Тяжелый гнет невзгод, —
Дни, ночи напролет
Ударами глухими круглый год
Заводы сотрясают неба своды.

Испачкалась заря сама
О прокопченные дома,
И светлый полдень, как слепец убогий,
В тумане сумрачном плутает без дороги…
Лишь по субботам, ввечеру,
Упорный, в лихорадочном жару, —
Труд замирает. Так над наковальней
Могучий молот виснет, недвижим.
И выползает ночь из дымки дальней,
Пронизанной сияньем золотым.

Биржа Перевод Г. Шенгели

Проспект чудовищный, строеньями объятый;
Сжимает пену толп его крутой гранит,
Пробитый окнами, где млеет и горит
Последний ореол пурпурного заката.

И, торсом каменным вздымаясь в высоту,
Храня в своей нечистой тайне
Тревожный дух земли бескрайней,
Встал памятник златой, сияя в темноту.

Вокруг него строй банков черных;
Гераклы медные, сжимая кулаки,
Несут фронтонов гнет, победных и упорных,
Как денежные сундуки.

Вот площадь, где дает он грозный бой.
Она вбирает ярости прибой,
Влекущийся к его магнитам скрытым.
Вот площадь, скверы и мосты,
Где гроздья газа голубые
Бросают с темной высоты
Лучи и мглу на мостовые.

Грез и огней водоворот
Согласной яростью течет
И во дворец безумный хлещет.
Там золото горит и блещет,
И жажда золота во всех сердцах трепещет,
По городу летит из дома в дом
И раздувает жар страстей кругом.
Конторы грузные грохочут, как гроза,
Завистливая роскошь бьет в глаза,
И вдруг банкротства, как удар,
На площадной валятся тротуар,
Раскраивая резким взмахом
Лбы буржуа, объятых страхом.

Горячка в полудневный час
Еще растет и всходит,
Глядит с карнизов сотней глаз
И в залах биржи бродит,
Клубится у недвижных ламп,
Струится вдоль перил и рамп,
Мятется, вьется, и сверкает,
И прячется в тяжелых складках
Драпри, и снова возникает
На лестницах и на площадках.

И ярость, вспыхивая вновь
При проблеске надежды вздорной,
Восходит, красная, как кровь,
Над этою геенной черной,
Где бьется с грабежом грабеж.
Сухие языки, и взгляды точно нож,
И жесты дикие, и в мыслях — миллионы,
Монет сверкающих безумные циклоны,
И то надежд, то ужасов мираж.

Там спешка заменяет смелость;
Там судорожно чертит карандаш
Тоску, что в платье цифр оделась;
Там продают и покупают гром,
Что на краю земли народы убивает;
Химеры носятся кругом,
И шансы то растут, то убывают.
«Даю, беру, даю, беру», —
В жару ведут свою игру;
Пылает воздух. Цифры, обезумев,
Пакетами, тюками, в адском шуме,
Вверх, вниз, вверх, вниз летят, летят,
Переполняя этот ад,
Пока не прозвонит на башне час,
Вещающий, что бой их тяжких масс
Угас.

В те дни, когда кругом кряхтят крушенья,
Самоубийствами их утверждает смерть,
И, в траурном величье, погребенья
Торжественно сияют в твердь.
Но в тот же вечер бледный пыл победный
Вновь воскресает, и игра
Свирепая мятется, как вчера.

С улыбками, рыча, все рвутся в бой, пока
Не доведут врага до петли и крюка.
Там, как котел, клокочет злоба
Вкруг тех, кому она готовит сумрак гроба;
Там твердо, без ненужных слов,
Обкрадывают бедняков;
Там плутовство окутывают в честность,
Чтоб все прельстить, все заманить,
Чтобы к деньгам позорным, в неизвестность
Всеобщее безумие взвихрить.

О, золото! Как башня в облаках,
Оно возносится, блестящий сея прах.
Металл чудовищный! И миллионы рук
К нему простерты, замыкая круг;
Мольба всеобщая к нему летит, все шире
Раскатываясь в беспредельном мире.

Там кубы золота на золотых треногах,
И к ним стремят безумный свой полет
Удачники, чей долго зрел расчет
В бессонницах, томленьях и тревогах.

О, золота, как пищи и питья!
В умах же, — злей той жажды, — как змея,
Слепая вера в темный случай,
В пляс прихоти его зыбучей,
В игру бессмысленных чудес,
В которой древний рок воскрес.
Игра! Ось адская, вокруг которой яро,
В дыму и золоте, средь грома и угара,
Завьется пагубная страсть,
Затем лишь, чтоб в уродства и надрывы,
В безумной похоти приливы и отливы
Упасть.

Так, торсом каменным вздымаясь в высоту,
Храня в своей нечистой тайне
Тревожный дух земли бескрайней,
Встал памятник златой, сияя в темноту.

Торжище