Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

• Название: Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-8352-0368-3

Вторую часть книги о Жозефине Андре Кастело назвал «Императрица, королева, герцогиня». Этот период ее жизни начинается счастливой порой — Жозефина получает в подарок Империю. Но очень скоро окажется, что «трон делает несчастным»: Наполеон расстается с той, без которой прежде не мог прожить и дня, блистательную императрицу станут называть «бедная Жозефина!..». Такова судьба женщины, «прекрасной в радости и в печали». Счастливой была та судьба или неудавшейся — судить читателю.

Из писем Наполеона к Жозефине:

«У меня не было дня, когда бы я не думал о тебе. Не было ночи, когда бы я не сжимал тебя в объятиях. Я ни разу не выпил чаю, не прокляв при этом славу и честолюбие, обрекающие меня на разлуку с дамой моей жизни. В гуще дел, во главе войск, в лагере — всюду моя обворожительная Жозефина одна царит в моем сердце, занимает мой ум, поглощает мои мысли.»

«…Тысячи, тысячи поцелуев, таких же — нежных, как моя любовь!»

«…Там, где рядом моя Жозефина, я ничего уже больше не вижу.»

Жозефина о Наполеоне:

«И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни…»

Наполеон о Жозефине:

«Ни одну женщину я не любил так сильно.»

---

Счастливая Жозефина благодарит пажа и протягивает ему перстень с великолепным бриллиантом — «Малым розовым». Полина, которой Ларибуазьер также доставил новость, менее щедра: она награждает Фердинана лишь улыбкой.

— Это меня не удивляет, — восклицает император, узнав подробности. — Она сквалыга.

Через два дня после победы он сообщает из Волькерсдорфа Жозефине новые подробности:

«Все идет в соответствии с моими желаниями, мой друг. Неприятель разбит, сокрушен, обращен в бегство: его войска были многочисленны, но я их раздавил. Сегодня чувствую себя хорошо, а вот вчера малость прихворнул — от безмерной усталости разлилась желчь, но мне это пошло очень на пользу.

Прощай, мой друг, я отменно здоров».

* * *

По прибытии в Пломбьер Жозефину встречает депутация из Жерарме, явившаяся приветствовать ее на местном диалекте. «Государыня» — вот единственное, дважды повторенное в восьми стихотворных строфах слово, которое ей удалось разобрать.

Во время этого — последнего — пребывания в Пломбьере вокруг Жозефины собирается целый услужливый мирок, но она избегает людей. Она уединенно живет с приехавшими к ней Гортензией и Стефанией. Она балует внуков, выписывая для них новые игрушки из Страсбурга: раскрашенных картонных и деревянных солдатиков, всяческие экипажи, которые можно возить по паркету, а также огромный военный корабль на колесиках.

Она принимает Моле[107], равно как престарелого и вышедшего из моды маркиза Станисласа де Буфлера, старающегося развеселить ее, рассказывая ходкие «в его время» фривольные истории.

Как явствует из ее счетов, Жозефина по-прежнему очень щедра. Каждому пажу, который привозит ей письмо от императора, она дарит бриллиант стоимостью от 1200 до 4000 франков. Заходя на какую-нибудь ферму хотя бы для того, чтобы выпить стакан молока, она делает подарок. Узнав, что крестьянская пара празднует золотую свадьбу, она дарит часы или табакерку. Встречая бедняка, арестанта или калеку, бросает им наполеандоры. Не слишком ясно — почему, поскольку это не очень удачно сочетается с ее образом, она накупила про запас массу четок и раздает их старикам. У нее всегда наготове табакерки, предназначенные для субпрефектов, смотрителей почтовых станций и командиров эскорта. Однажды во время этого последнего курса лечения она выбраковывает тридцать семь платьев и раздает их своим горничным.

1 6 августа, возвращаясь в Париж, она проезжает через Нанси. Власти, естественно, устремляются ей навстречу, и ее величество благоволит их принять, а также удостоить приветствиями толпу, собравшуюся по пути ее следования. Она приглашает начальника почетного караула отобедать с ней, но выглядит озабоченной и совсем не улыбается.

В момент ее проезда через Сент-Обен смотритель почтовой станции выдает дочь замуж: императрице прямо в карету подают брачный контракт, и она подписывает его. В семь вечера 2 1 пушечный выстрел возвещает о ее прибытии в Бар-ле-Дюк. Она обедает у маршала Удино, там же проводит ночь и утром отправляется дальше.

Наполеон пишет ей нежные письма: «Получил твое письмо из Мальмезона. Мне доложили, что ты поправилась, посвежела и отлично себя чувствуешь. Уверяю тебя, Вена вовсе не веселый город. Мне очень бы хотелось быть уже в Париже».

31 августа он подтрунивает над ней: «Вот уже несколько дней не получаю от тебя писем, видимо, удовольствия Мальмезона, теплицы, прекрасные сады побуждают забывать о тех, кто далеко; я слышал, так у вас, женщин, всегда ведется. Все только и говорят, как ты хорошо себя чувствуешь; все это настораживает меня…»

В начале октября в Мальмезон приезжает Гортензия. Она застает мать — она напишет об этом позднее — «в отчаянии от связи императора с этой юной полькой». Жозефине известно теперь, что Мария Валевская приехала к Наполеону в Шенбрунн. Но она еще не знает ужасной новости: в один из сентябрьских дней Мария объявила императору, что ждет ребенка. Если все будет хорошо, он появится на свет в мае 1810. Наполеона это безмерно обрадовало. На этот раз он мог бы во всеуслышанье крикнуть: виноват не я, а Жозефина. Она ведь сумела в конце концов втемяшить ему, что именно он неспособен к деторождению. И он почти смирился со своей участью. Наверняка тот ворчун[108] в Булонском лагере был прав, когда ответил на вопрос новобранца:

— А у маленького капрала[109] есть дети?

— Ты что, раз…, не знаешь, что у него голова вместо X…?

Наполеон смирился. Что, если это расплата за его гений? Быть может, отсутствие у него наследника — цена его славы? Конечно, рождение маленького Леона позволило ему возыметь «надежды». Однако, поскольку — по крайней мере, так утверждали — м-ль Денюэль была также добра и к Мюрату, Наполеон, поразмыслив, испытывал порой сомнения на свой счет. Красавица Пелапра, кокетливая и смешливая лионка, напрасно уверяла, что дочь, произведенная ею на свет 11 ноября 1806, тоже от него, Наполеон по-прежнему был убежден только наполовину. Он знал, что и вокруг этой дамы слишком много мужчин[110].

На этот раз уверенность была полная, все сомнения отпадали. Его «польская жена» стояла выше подозрений Он способен к деторождению! Он может выковать первое звено династической цепи. Нет больше смысла делать своим преемником Евгения или кого-нибудь из племянников. Наследником обширной империи станет его законный сын. И необходимо, чтобы он появился как можно скорее. Это нужно для того, чтобы добиться мира, столько лет ускользающего от него, Наполеона. Недаром Фуше говорил ему еще два года назад:

— Англичан в их действиях против императора, например в нежелании пойти на мир, поощряет одна мысль: не имея детей и, следовательно, наследника, император, которого всегда подстерегает смерть, унесет с собой и свой режим.

Смерть всегда подстерегает его…

12 октября на смотру в Шенбрунне к нему приближается молодой человек с прошением. Вид у незнакомца странный. Его останавливают. Зовется он Штапс, сын пастора из Эрфурта. Его обыскивают, находят при нем нож. Наполеон решает лично допросить незнакомца.

— Зачем при вас был нож?

— Чтобы убить вас.

— Вы, молодой человек, сумасшедший или иллюминат?[111]

— Я не сумасшедший. Кто такие иллюминаты — не знаю.

— За что вы хотели меня убить?

— За то, что вы несете несчастье моей стране.

— Я причинил вам зло?

— Как и всем немцам.

— Кто вас подослал? Кто толкнул на преступление?

— Никто. Просто я глубоко убежден, что, убив вас, оказал бы величайшую услугу своей родине и всей Европе, которая и вложила оружие мне в руку.

И Наполеон отдал на расстрел этого, по его выражению, «маленького негодяя». «Маленького негодяя», которому плевать на Плутарха[112] и который даже не Брут[113]. Им движут иные, куда более серьезные мотивы. В самом деле, Наполеон может ставить на колени королей и императоров, может присоединить к Франции Кроацию и Каринтию[114] — все равно народ с ножом в руках ведет против него войну. Не победил он его в Испании, не победит и здесь.

Император не видит в этих национальных взрывах предвестия падения божества. Он думает лишь об одном: покушение, хоть и неудачное, доказывает, что он во власти первого встречного параноика. И он, и его гигантская империя! Ему необходим наследник.

Значит, придется пожертвовать Жозефиной.

15 октября, мчась во Францию, он размышляет только о разводе и будущем браке. Теперь нужно, чтобы Коленкур в Санкт-Петербурге как можно скорее выяснил, в состоянии ли сестра царя, великая княгиня Анна, которой скоро минет шестнадцать, сделать его отцом. Не стоит ведь расставаться с одной бесплодной женщиной, чтобы жениться на девочке, не способной стать матерью!

«Исходите из того, что от нее требуются дети», — инструктирует император Коленкура через Шампаньи[115].

— Я женюсь на брюхе! — не очень красиво воскликнет он. Что касается согласия царя предоставить ему это «брюхо», то здесь у него сомнений не возникает. Разве он не дал знать Александру накануне отъезда из Вены, что он за то, чтобы слова «Польша» и «поляк» исчезли не только из дипломатических бумаг, но вообще из истории? Разве этого не достаточно, чтобы успокоить царя, которого перекашивает при одном только слове «польский»? Бедная Мария! Она-?? отдалась Наполеону лишь из любви к родине в надежде, что Польша не будет стерта с карты!

Все должно пройти молниеносно. Ему нужен сын. И еще он сам должен оставаться в живых. Если его не станет, братья не должны ему наследовать или хотя бы стоять у кормила в случае малолетства его преемника. Ни Жозеф, который считает теперь себя «его католическим величеством»[116]. Ни Людовик, не видящий «ничего более важного, чем Голландия», о чем без тени улыбки пишет ему в Париж, Ни Жером, этот король-паяц, всерьез принимающий свою роль — правда, только не на войне, где изображает из себя «сатрапа», как сказал ему император на другой день после Ваграма, 2 3 июля Наполеон даже объявил, что не намерен «из дурацкой родственной снисходительности рисковать славой своего оружия» ради подобной бездарности. Из снисходительности к посредственности, к тупицам, раздувшимся от чванства, как лягушка из басни![117] Если бы хоть Люсьен не капризничал и не предпочитал жену трону!