Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

• Название: Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-8352-0368-3

Вторую часть книги о Жозефине Андре Кастело назвал «Императрица, королева, герцогиня». Этот период ее жизни начинается счастливой порой — Жозефина получает в подарок Империю. Но очень скоро окажется, что «трон делает несчастным»: Наполеон расстается с той, без которой прежде не мог прожить и дня, блистательную императрицу станут называть «бедная Жозефина!..». Такова судьба женщины, «прекрасной в радости и в печали». Счастливой была та судьба или неудавшейся — судить читателю.

Из писем Наполеона к Жозефине:

«У меня не было дня, когда бы я не думал о тебе. Не было ночи, когда бы я не сжимал тебя в объятиях. Я ни разу не выпил чаю, не прокляв при этом славу и честолюбие, обрекающие меня на разлуку с дамой моей жизни. В гуще дел, во главе войск, в лагере — всюду моя обворожительная Жозефина одна царит в моем сердце, занимает мой ум, поглощает мои мысли.»

«…Тысячи, тысячи поцелуев, таких же — нежных, как моя любовь!»

«…Там, где рядом моя Жозефина, я ничего уже больше не вижу.»

Жозефина о Наполеоне:

«И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни…»

Наполеон о Жозефине:

«Ни одну женщину я не любил так сильно.»

---

— А, значит, Леруа с… на меня хочет? Пусть едет в фиакре, если это его устраивает, а я не потерплю, чтобы его приказчицы раскатывали в моих экипажах!

Леруа утешается, просматривая свои счета. С начала царствования Наполеона он получил от своей августейшей клиентки головокружительные суммы. За первый год Империи на его имя записаны такие цифры: в нивозе XIII года (1805) 2316 франков, 7 мессидора — 4 000 франков, 10 термидора — 8453, 13-го — 2000, 28-го — 9066 франков 66 сантимов, 15 фрюктидора — 20 000 и т. д. Затем неожиданно Наполеон выплачивает 650 000 франков в погашение долга. Таким образом, за пять лет Леруа прикарманил 166 476 франков 73 сантима, цифру, которую следует умножить минимум на пять, чтобы выразить ее в наших франках[96].

Леруа платил своим портнихам 600–800 франков в год, а простым мастерицам всего 200–300.

— Сударь, — сказал ему однажды император, — ваши цены безумны, еще, если это только возможно, более безумны, чем бездельники и дуры, воображающие, что им так уж необходимо то, чем вы промышляете. Убавьте цены до разумных пределов, или я сам их убавлю.

И так как делец осмелился заметить, что суммы, отпускаемые его величеством на туалеты императрицы, недостаточны, император посмотрел на него, скомкал представленный им счет, скрестил, по своей привычке, руки на груди, бросил; «Правда?» — и двинулся на несчастного, который пулей вылетел вон.

М-ль Лолив, де Беври и Ко, бельевщицы, за семь лет положили в карман 1 16 67 2 франка 2 9 сантимов — 400 000–500 000 наших.

Жозефина тратит также огромные деньги на драгоценности. Без сомнения, она приобрела кое-какие красивые украшения, колье и диадемы, но она недаром родилась креолкой и даже теперь, когда в ее распоряжении дивные коронные драгоценности, часто покупает — целыми сотнями — полудрагоценные камни: агаты, сердолик, бирюзу — все, вплоть до резных вишневых косточек, лишь ради удовольствия полюбоваться ими и забыть о них, сунув покупку в ящик комода. Наполеон называет это «возрастными слабостями».

Однажды императрице, которой вбили в голову эту мысль ее дамы, захотелось иметь ожерелье из античных камней. Император хоть и заставил себя просить, все-таки согласился, но ожерелье получилось таким тяжелым, что Жозефина так и не надела его.

Жозефина, что доказывают счета, фотокопиями[97] которых располагает Мальмезон, регулярно заказывает бесчисленные кольца и дорогие украшения разной цены, с безграничным удовольствием раздаривая их. В Новый год ее спальня выглядит как форменный магазин.

Некоторое время она сходит с ума по бирюзе и камеям, как явствует из очаровательной записки, написанной ею в 1807 Пьеру Дарю[98], интенданту короны:

«Посылаю вам письмо г-на Денона[99]: в различных местах, где он побывал, им отложены для меня кое-какие вещицы, в частности камеи и бирюза. Последняя ценна лишь потому, что из нее получаются прелестные женские украшения, а цвет ее отлично подходит императрице. Она, как всякая женщина, не чужда известного кокетства, но, поскольку предметом последнего может быть только император, оно вполне простительно…»

Не успеют ей предложить какую-нибудь вещицу, как она сдается и покупает.

— Что вы хотите? Разве это моя вина? — сказала она однажды Бурьену. — Мне приносят красивые вещи, показывают, хвалят в моем присутствии; я покупаю, у меня не просят денег тут же, а потом, когда они разлетятся, требуют уплаты; это доходит до его ушей, и он гневается.

Теперь для осуществления своих причуд Жозефина не располагает фондами, поступающими за военные поставки. Как жить? Только влезая в долги — безмерные, без конца и края, головокружительные, астрономические, от которых император лезет на стену. Все происходит примерно так же, как в 1806. В один прекрасный день этого года Наполеон говорит Дюроку:

— У женщин сегодня заплаканные глаза; уверен, что дело в долгах; постарайтесь разузнать, в чем там дело.

Дюрок спускается к Жозефине:

— Государыня, император убежден, что у вас долги, и хочет знать сумму.

Жозефина, рыдая, признается, «что задолжала четыреста тысяч франков».

— Вот как? — удивляется Дюрок. — А император думал, что восемьсот.

— Клянусь вам, нет, но уж раз приходится признаться, то шестьсот тысяч.

— Точно, что не больше?

— Точно.

— Хорошо, я поговорю с ним.

Вернувшись к императору, честный Дюрок докладывает, что застал Жозефину в слезах.

— Она в отчаянии, государь.

— Ах, она плачет! Значит, чувствует, что провинилась. Тем лучше! Но вы убедились, что у нее чудовищные долги. Она способна задолжать миллион.

— О нет, не миллион, государь.

— Да сколько же, наконец?

— Ну скажем, восемьсот тысяч.

— Это не менее скандально. И на что? На жалкие побрякушки, на то, чтобы дать украсть у себя кучу тряпья. Придется выставить того-то и того-то; придется запретить таким-то и таким-то торговцам появляться у меня.

— Но, государь, это всего шестьсот тысяч.

— Вы говорите — всего? Это вам кажется пустяком? Мне надоели эти игры. Ладно, я поговорю с ней.

Он в самом деле говорит с ней, когда она сидит за столом, откинувшись на спинку стула.

— Итак, сударыня, у вас долги?

Вместо ответа Жозефина, великолепно владеющая искусством пускать слезу, — а кто не знает, как слезы действуют на мужчин? — начинает рыдать.

— У вас на миллион долгов, — продолжает император.

— Нет, государь, клянусь, всего шестьсот тысяч.

— Только-то? И вам это кажется пустяком?

Жозефина, знающая, что делает, рыдает еще пуще.

На этот раз, обезоруженный, он бормочет:

— Полно! Ну, Жозефина, маленькая моя, не плачь, успокойся.

И платит. Так за три года царствования он выкладывает три миллиона двести тысяч франков.

С начала следующего года перед Жозефиной разверзается новая пропасть. Она задолжала почти три миллиона наших франков. На этот раз она не осмеливается признаться в этом мужу. Что делать? Перепуганная, она советуется с графом Мольеном, министром финансов, и Марескальки, министром иностранных дел Итальянского королевства в Париже, к которому испытывает наиболее глубокое доверие. Разве последний не общается почти ежедневно с Евгением? Если кто-нибудь и может выручить Жозефину, то это, конечно, ее сын. Марескальки тотчас пишет Евгению и ставит того в известность, что его мать, задолжав 600 000 франков, обращается к помощи сына и, со своей стороны, обязуется погашать долг ежегодными взносами по 50 000. Но кредиторы, разумеется, не могут ждать двенадцать лет. Кроме того, набегают 6 % годовых. Не найдется ли в Милане банкира, который ссудил бы вице-королю эти 600 000?

Узнав, в каком «положении» его мать, Евгений сперва перепуган и «глубоко удручен», но тут же берет себя в руки, изучает вопрос, осторожно наводит справки и отвечает, что никто в Милане не в состоянии ссудить такую сумму. Однако императрица, пишет он Марескальки, «находится в трудной ситуации. Нужно, чтобы она из нее выпуталась…». И он, со своей стороны, предлагает авансировать ей 50 000 франков ежегодно. В качестве гарантии он дает свое честное слово, «которое всегда будет кое-что значить в глазах порядочных людей», предлагает свои земли в Солони, на Сан-Доминго, на Мартинике, во Франции и Италии, Свое длинное письмо Евгений заканчивает словами, характеризующими его сердце: «Тем не менее я с радостью приму все, что может пристойно покрыть дефицит моей матери и скомпрометировать только меня».

Узнав о предложении сына, Жозефина «взволнована до слез», и сердце ее переполнено признательностью. Тут уж она выкладывает Марескальки всю правду. Должна она гораздо больше, и министр пишет вице-королю: «Долги императрицы поистине куда значительней, и сумма в 600 000 показана, лишь исходя из предположения, что, имея на руках наличные, удастся добиться скидки». Марескальки придумывает такой план: в переговорах с заимодавцами ни Жозефина, ни Евгений не будут названы. Он сам займет на свое имя 150 000–200 000 франков, что позволит склонить кредиторов к отсрочке. Что касается остатка, то ежегодные взносы Жозефины и Евгения постепенно погасят и задолженность по основной сумме, и проценты.

Так и было сделано — по крайней мере, в смысле первого взноса. Что до остального, то похоже, что Наполеон ликвидировал устрашающий пассив в момент развода.

* * *

С начала 1809 императрица приняла похвальные решения касательно «порядка и экономии», как утверждала она, обманывая самое себя. Она поручает вести ее бюджет г-же Амлен, Та, выпросив за труды семьдесят пять платьев, решает, что месячный максимум Леруа составит 7000. Она уведомляет об этом заинтересованное лицо, и Леруа отвечает в выражениях, от которых берет оторопь:

«Соблаговолите, пожалуйста, сударыня, испросить у ее величества позволение смиренно выразить ей мое почтение и умолять ее не думать, будто я, как она говорит, нахожу ее слишком малозначительной клиенткой, чтобы заниматься ею. Неужели императрица полагает, что можно преодолеть чувства, которые она вселяет? Поэтому прошу вас, сударыня, опровергнуть эту мысль, родившуюся не у меня, а лишь в устах ее величества. Прошу вас также в каждом письме, которое вы будете любезны мне адресовать, хотя бы словом сообщать мне о здоровье ее величества. Знать это — первая потребность моей души, так что соблаговолите не забывать мою просьбу… Вы получили малый максимум на текущий месяц, но, признаюсь вам, не будь вашего приказа, я при тех пределах, которые мне поставила ее величество, прекратил бы работу на нее. Видите ли, сударыня, мне было бы трудно продолжать из расчета 7000 франков: так мы будем вечно отставать, что весьма затруднит мне ведение счетных книг. Таким образом, сударыня, я хочу, чтобы при получении от меня окончательного счета за месяц эти 7000 были зачтены как задаток, дабы не вносить путаницу в бухгалтерию».