Пантелеймон Кулиш - Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

• Название: Отпадение Малороссии от Польши. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Университетская типография, Страстн. бульв.
• Жанр: История
• Год: 1888

П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом «української національної ідеології», многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его «апостолом нац-вiдродження». В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, «идеализировал гетманско-казацкую верхушку». Мифологизированная и поэтизированная украинская история начала ХIХ в. произвела на молодого учителя слишком сильное впечатление. Но более глубокое изучение предмета со временем привело его к радикальной смене взглядов. Неоднократно побывав в 1850-1880-е годы в Галиции, Кулиш наглядно убедился в том, что враждебные силы превращают Червонную Русь в оплот украинства-антирусизма. Борьбе с этими разрушительными тенденциями Кулиш посвятил конец своей жизни. Отныне Кулиш не видел ничего прогрессивного в запорожском казачестве, которое воспевал в молодости. Теперь казаки для него – просто бандиты и убийцы. Ни о каком государстве они не мечтали. Их идеалом было выпить и пограбить. Единственной же прогрессивной силой на Украине, покончившей и с татарскими набегами, и с ляшским засильем, вчерашний казакофил признает Российскую империю. В своих монографиях «История воссоединения Руси» (1874-77) и «Отпадение Малороссии от Польши» (1890) Кулиш убедительно показывает разлагающее влияние запорожской вольницы, этих «диких по-восточному представителей охлократии» – на судьбы Отчизны. Кулиш, развернув широкое историческое полотно, представил казачество в таком свете, что оно ни под какие сравнения с европейскими институтами и общественными явлениями не подходит. Ни светская, ни церковная власть, ни общественный почин не причастны к образованию таких колоний, как Запорожье. Всякая попытка приписать им миссию защитников православия против ислама и католичества разбивается об исторические источники. Данные, приведенные П. Кулишом, исключают всякие сомнения на этот счет. Оба Хмельницких, отец и сын, а после них Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого - главы Ислама. С крымскими же татарами, этими «врагами креста Христова», казаки не столько воевали, сколько сотрудничали и вкупе ходили на польские и на московские украины. На Кулиша сердились за такое развенчание, но опорочить его аргументацию и собранный им документальный материал не могли. Нет ничего удивительного, что с такими мыслями даже в независимой Украине Кулиш остается полузапретным автором.

---

Реляция Наливайка характеризует его кипящую боевой деятельностью природу, его двусмысленный класс общества и самый дух, господствовавший на польских кресах. Этот казакующий витязь в оправдательном письме не считал нужным упоминать о казацком самоуправстве в Пикове, Брацлаве, Баре, Луцке и всюду, где побывали казаки. Самоуправство их считал он чем-то законным. Даже личную свою месть над паном Калиновским описывает он в следующих полунаивных выражениях:

«Что касается пана Калиновского, то мне известно, что ваша королевская милость изволили прогневаться на меня, слугу вашей королевской милости. Это я должен был сделать по уважительной причине: мне было больно, что пан Калиновский отцу моему, который был у меня один, без всякой причины переломал ребра и таким мучительством согнал отца моего со света. Не зная, как поступить с ним по закону за столь великую кривду, больше которой, думаю, ничто никого из нас и постигнуть не может, и не имея средств на издержки, которых требует судопроизводство, как человек убогий (chudy pacholek), прибегнул я к тому, во что горазд (znam sie do tego): помстился над ним худопахольским способом. Но, так как ему в то время послужило счастье (Наливайко не захватил Калиновского в его имении), то я, не думая мстить ему за всю мою кривду, полагаюсь вполне, ничего себе не предоставляя, на Господа Бога и на милосердие вашей королевской милости. И хотя он овладел всею моею землею, как ни мало ее у меня было, и ныне владеет, я уж не хочу и не буду от него домогаться моего имущества, не гоняясь насколько за прибылью. Этот поступок, как всякий иной, так и ваша королевская милость, мой милостивый пан, принимая во внимание и уважительность дела, и побудительную причину, не изволите считать за своевольство с моей стороны, рассудив при этом и то, что мы нигде в другом месте, не имея ни к кому такой причины, не осмеливались больше так поступить, и таким своевольством, к которому не обыкли, не занимались».

Речь идет здесь о том, что Наливайко сжег мимоходом замок пана Калиновского и разорил его местечко, Гусятин. После такой безделицы, не стоило оправдываться в том, что, гостя в Брацлаве, он «полатал свои злыдни» насчет судебного общества или, отдыхая в Луцке, ограбил город. Воителям Св. Креста надобно же было вознаградить походные утраты если не королевским жолдом, то чем-то таким, что приходило и скорее, и исправнее. Правда, король своим декретом осудил войта Тиковича с его соучастниками на смертную казнь, а Луцких мещан освободил от взимания с них чопового налога в уважение того, что они «от своевольного казацтва вельми на маетностях своих пошкожоны и шарпаны суть»; но наливаевцы смотрели на шкоды и шарпанье, как защитники края от неприятелей Св. Креста.

Из Луцка пустились казаки перелетными птицами в Белоруссию — «отдыхать над обычным казацким шляхом, над Днепром, пока не представится новый случай для службы Речи Посполитой», как изъяснял этот отдых Наливайко в том же оправдательном письме к королю. «Но едва мы ступили в Литву, как говорится, одной ногою (жаловался он), литовские паны, без всякой с нашей стороны причины и без вины, только за кусок хлеба, в их маетностях съеденного, а пожалуй, еще и не съеденного, обрушились на нас с гайдуками», и т. д.

Кусок хлеба состоял в том, что Наливайко овладел панским городом Слуцком и забрал в городском замке всю артиллерию (12 пушек, 80 гаковниц и 70 ружей), а с мещан взял 5,000 коп грошей литовских в виде разбойной черной дани, или татарского гарача.

Из-под Слуцка казаки ходили отрядами добывать свой кусок хлеба к Копылу и Бобруйску, наконец двинулись всею массою к королевскому городу Могилеву на Днепре. Здесь мещане вздумали было защищаться, но поплатились сожжением своих домов и крамных комор, которые дали наливайцам богатую добычу; а поданная Сигизмунду III петиция от могилевских попов, с их протопопом, говорит, что казаки ограбили в Могилеве и приходские церкви.

Современный священник, автор «Боркулабовской Хроники», описывая похождения наливайцев, изображает вместе с тем и белорусских борцов за общественную безопасность такими чертами, которые больше, нежели что-либо, объясняет возможность Наливайщины в Речи Посполитой Польской.

«Лета Божого нарожденья 1595, месяца ноября 30 дня, в понеделок, за тиждень перед Святым Николою, (пришел) Севериня Наливайко. При нем было казаков 2,000, дел (пушек) 14, гаковниц.... [19]. Место славное Могилев, место побожное, домы, храмы, острог, выжгли: домов всех яко 500, а храмов з великими скарбами 400. Мещан, бояр, людей учтивых, так мужей, яко и жен, детей малых побили, порубили, попоганили; скарбов тож незличоных побрали».

В виду важности записок Боркулабовского очевидца привожу его свидетельство подлинными словами:

«Тут же войско литовское Радивила [20] троцкого, гетмана литовскою (зятя князя Василия), до Могилева у погоню за казаками притягнуло, люду рыцарского конного, збройного татар 4000, литвы 14,000. Над тым людом был гетманом на имя Миколай Буйвид. В той час Наливайко лежал (на лежах) у Могилеве две недели. Услышал о том Наливайко, иж (что) гетман з великим людом и з делами до Могилева тягнет, тогды Наливайкой з могилевского замку на гору Илинскую, где тепер церковь Святого Георгия стоит: бо на тот час не было, выехал. А так войско литовское на поли Буйницком, именью вельможного его милости князя Богдана Соломерецкого, старосты кричевского и олучицкого, на войско Наливайково вдарили и кругом оступили. Там же з ранку аж до вечера, якобы вже к вечерни звонити час, межи собою битву мели; якож литва, з войском великим, натисками на войско Наливайкино. Предсе (однакож) один другому войску мало шкоды учинили: бо армату, так дел и гаковниц, пулгаков весьми при собе множество мел; так же люд свой стаборив коньми, возами, людом шол моцно (сильно).

Якож з дела с табору Наливайкины казаки пана зацного, пана Григория Анюховского, забили. Первей коня под ним застрелили, а потом, выпавши с табору, казаки его самого россекали. Тепер же литва, от казаков отступивши, до Могилева на больший луп (грабеж) поехали; а казаки на всю ночь ехали до Бихова аж на низ. Литва за казаками гналася аж до Рогачева, да ничого згола (вовсе) не вчинили казаком; а литва и татары рушили до Менска, Новогорода и до Вильны, набравшися туташняго краю лупу [21].

Другой очевидец Наливайщины, новогродский подсудок и ходатай по делам князя Радивила Перуна и его тестя, Князя Василия, Федор Евлашевский, говорит в своих записках, что жители Луцка встретили Наливайка с подарком в несколько тысяч злотых, но что это не спасло их от разорения.

С того времени (продолжает новогродский подсудок), проходя Полесьем до самих Петрикович, рассылал он кругом универсалы с повелением давать ему подарки, что и исполнялось беспрекословно. На Слуцк напал он потому, что оттуда замедлили выслать ему черную дань. Эпизод записок Евлашевского о казацком загоне, ходившем под Копыл, объясняет, почему Наливайко, в своем оправдательном письме, жалуется на панских гайдуков. Привожу этот характеристический эпизод целиком.

«Между тем Наливайко послал было под Копыл с пятью сотнями казаков полковника Мартина, на которого вполне полагался, так как это был человек великого сердца. Случайно наткнулись они на гайдуков его милости воеводы виленского (Иеронима Ходковича, по-польски Ходкевича), которые, бросившись в водяную мельницу и в спуст под городом, не давали (казакам) войти в него, убили Мартина и настреляли казаков столько, что множество их осталось на месте; остальные, в отступлении, оставили многих иссреди себя по дороге и зарослях. Некоторые, будучи подстрелены, бросались в огонь и горели, так как была подожжена дворовая конюшня, находившаяся у той мельнички, и немного их вернулось в Слуцк».

Встревоженный этим Наливайко (рассказывает Евлашевский) вообразил, что паны соберутся после того и тотчас попытаются напасть на него из Клецка, чтоб и в Слуцке перебить казаков так, как Копыле. Он выбрался на третий день из Слуцка и прошел обратно к Полесью до Олихович, а потом взял приступом Могилев, и т. д.

О литовском ополчении новогродский подсудок и поверенный литовского гетмана выразился осторожно, что оно отличалось непослушанием своему предводителю. По его рассказу, Наливайко, идучи вниз Днепра, бросился из Рогачева по каким-то советам и опять явился в Петриковичах, из Петрикович выступил в Туров, потом в Городок и вернулся на Волынь [22].

Ни боркулабовский священник, ни новогродский подсудок не упоминают о пребывании Наливайка в Речице над Днепром, откуда, в январе 1596 года, послал он к Сигизмунду III жалобу на панскую неподельчивость куском хлеба. К жалобе подохотил казацкого «царя» шляхтич Нишковский, самозванный королевский посол к белорусскому герою. Оставляя в стороне рассказ о представителе «шляхетского народа», ревностном пособнике «народу казацкому», приведу здесь только Кондиции, которые он подал королю от имени Наливайка.