Мюриел Болтон - Золотой дикобраз

• Название: Золотой дикобраз
• Автор: Мюриел Болтон
• Издательство: Локид
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00134-7

Это роман о любви и ненависти, дружбе и верности, вероломстве и предательстве. Все это происходит в эпоху раннего французского Ренессанса, в благодатной долине Луары, где расположены замки, служившие ареной острых исторических коллизий и поворотов, описанных в этой книге, охватывающей почти весь XV век.

---

— Мой бедный мальчик! Мне даже не хочется думать о том, сколько раз ты мог быть уже умерщвлен, если бы не моя предусмотрительность. А до меня — твоего отца. Даже ты, такой неискушенный и неопытный, должен видеть, что в своем предательстве Людовик зашел слишком далеко.

Карл попытался защитить кузена, он ему очень нравился.

— Но Людовик только сражался за свое право быть моим регентом. И мне кажется, я был бы много счастливее, если бы он победил. Ты до сих пор считаешь меня ребенком.

— Если ты не ребенок, то должен понимать, что те, кто бунтуют против меня, бунтуют и против тебя.

— Но они все бунтовали. И Оранж, и Бретонец, и Лотарингец, и Дюнуа и Ангулем — все. Но все они на свободе, кроме Людовика. Почему его предательство хуже других?

Анна внимательно посмотрела на него. Боже, неужели где-то есть еще большие кретины.

— Потому, мое бедное дитя, — произнесла она жалостливо, так как говорят с идиотом, — что ни Оранж, ни Бретонец, ни Лотарингец, ни Дюнуа, ни Ангулем и никто другой не являются после твоей смерти наследниками трона. А Людовик — наследник. Его цель — убить тебя и захватить трон.

Медленно приходило к Карлу понимание, и так же медленно высыхали слезы. Анна продолжала давить.

— Думала я когда-нибудь о себе самой с тех пор, как умер твой отец, да и задолго до этого? Нет, я не думала ни о чем и ни о ком, кроме тебя. Все время я заботилась только о тебе. Так это или не так, я спрашиваю тебя, Карл?

— Но я не был счастлив…

— А я? Разве я счастлива? Ты еще ребенок, твое счастье впереди. Я же много старше, и мое счастье в том, чтобы тебе было хорошо. Чтобы ты был, по крайней мере, жив. И никакой радости от того, что Людовик в тюрьме, я не испытываю.

О том, что он там в железной клетке, об этом не знал никто.

Анна тяжело вздохнула.

— Раньше я тоже, как и ты, восхищалась им. Но твоя безопасность для меня прежде всего. Я и тебя упрячу в тюрьму, если буду знать, что это единственный путь сохранить тебе жизнь.

— Но все же, что заставляет тебя думать, что он собирается меня убить?

Анна выдвинула ящик стола и принялась в нем рыться.

— Где-то здесь были бумаги, доказательства. Он сам признался в этом. Я буду охранять тебя, приложу все силы, но, если ты откроешь двери его тюрьмы, я с себя ответственность снимаю.

Она отказалась от поисков несуществующих бумаг, подошла к Карлу и, положив ему на плечи руки, притянула к себе.

— Мне так жалко тебя, мой бедный маленький братик.

Эти ласковые слова высушили слезы на его щеках, и он положил свою большую голову ей на плечо. Как это печально жить в таком мире, где кузен, которого он обожал, желает его убить, а та, единственная во всем мире, от которой зависит все его существование, держит его на расстоянии, большом расстоянии, от настоящей жизни. Ну, а если бы он действительно был королем, разве было бы лучше? Вот Анна, она сейчас все равно что король, но ведь она несчастна. Вид у нее несчастный. Усталые глаза и темные тени под ними. А по обе стороны рта по две черточки, совсем недавно их не было. Нет, нет счастья в этом мире. И слезы снова наполнили его глаза, и он был рад почувствовать, как знакомые руки обнимают его. Анна, удовлетворенная тем, что он снова оказался под полным контролем, успокаивала его, как могла.

Инцидент с Карлом был не единственным, касающимся заточения Людовика. Под давлением Жоржа и епископа Орлеанского осуждающее письмо ей прислал Папа Иннокентий VIII. Но она оставила его без внимания. Новый Папа слишком нуждался в поддержке Франции против Фердинанда Неаполитанского, чтобы проявлять твердость в этом вопросе. Друзья Людовика делали все возможное для его освобождения, но кто действительно удивил Анну, так это Жанна, которая в спешке прибыла в Тур, как только до нее дошло известие о том, что Людовик в тюрьме.

— Анна, как можешь ты быть столь жестокой, чтобы заточить Людовика в тюрьму? Когда ты намереваешься его освободить?

Большие, прекрасные глаза Жанны на безобразном лице пытливо глядели на сестру.

Она была одета, как обычно, в мрачные черные одежды и большой темный плащ, который носила всегда, независимо от погоды. Никто не знал, что к тонкой золотой цепочке на ее шее, снизу под одеждой, прикреплен перстень Людовика. Ночью, одна, она радостно улыбалась, примеряла его на палец, а чаще всего на два пальца сразу. А еще она любила по ночам перечитывать его письма, которые он регулярно присылал ей до тюрьмы. И на пальце у нее тоже было его кольцо, то, что он надел ей в день свадьбы. Она с гордостью носила его, зная, что хотя он никогда не был и не будет ее мужем, но добрыми друзьями они останутся навсегда.

Этот неожиданный наскок сестры Анну даже немного напугал. Жанна, с которой Людовик так презрительно обращался, именно Жанна вдруг проявляет о нем такую заботу.

— А тебе-то что за дело? Ты-то что всполошилась? Насколько мне известно, он не был тебе таким уж преданным супругом, а ты явилась сюда как его любимая жена.

— Я его любящая жена, — тихо произнесла Жанна. — А то, что отец сделал меня его женой, за это он ответит перед Богом. И ты, Анна, ты тоже когда-нибудь будешь держать ответ перед Богом за свои деяния.

— Очень хорошо, я отвечу перед Богом, но не перед тобой! Хватит дискуссий на эту тему. Возвращайся в Линьер и оставайся там.

Жанна запахнула свой плащ и встала. Не глядя на Анну, она решительно направилась к двери, настолько решительно, насколько ей позволяли ее больные ноги.

— Я буду говорить с Карлом, — бросила она через плечо.

Анна быстро подошла к ней и, крепко схватив за руку, остановила у двери.

— Ты этого не сделаешь! У меня и без того полно хлопот с этим дураком.

Жанна слушала, не веря своим ушам. Это невероятно, чтобы Анна так бесцеремонно обращалась со своими братом и сестрой. Боже мой, что же такое сделалось с Анной!

— Ты имеешь в виду, что я не могу увидеть моего брата? — спросила она удивленно.

— Я имею в виду, что ты не увидишь Карла!

Они посмотрели друг другу в глаза. Очень тяжелый взгляд. И Анна первая отвела глаза. Она кликнула стражу проводить Жанну к ее экипажу, не оставляя той ни малейшего шанса для непослушания. И Жанна, униженная, поволоклась прочь, чтобы проделать длинный ухабистый путь обратно в Линьер, мучаясь стыдом за грубость Анны и сожалея, что ничего не удалось сделать для Людовика.

Анна удвоила усилия по наблюдению за Карлом, чтобы ни один из друзей Людовика не имел возможности с ним встречаться. Много раз просил ее принять Дюнуа, и в конце концов она была вынуждена уступить.

Она взглянула на него через стол, на крепкую, статную фигуру кузена Людовика и поняла, что ненавидит его. А он стоял перед ней в своей характерной позе, твердо расставив ноги и скрестив руки на груди. Ни следа почтения, которое должно было бы быть оказано фактической правительнице страны, только воинственная враждебность. Он явился сюда не испрашивать милости, его холодные серые глаза обвиняли.

— Ну, так что? — начала она, и обычное в подобных случаях высокомерие, к большому ее удивлению, куда-то улетучилось. Неясная тревога вдруг охватила ее. Конечно, Дюнуа мог разрушить ее планы не больше, чем Жанна. Но перед ним, как и прежде перед сестрой, она чувствовала себя обнаженной. Оба они видели ее мотивы, что были скрыты от других.

— Ну, так что, — повторила она, — для меня не так уж трудно догадаться, по какому поводу ты явился. Из-за своего кузена, конечно.

— Да. Я думаю, что эту комедию давно пора кончать.

Густые черные брови Анны взметнулись в вежливом недоумении.

— Комедию? Может быть, ты мне сейчас разъяснишь, что смешного в предательстве?

Дюнуа совсем невежливо хмыкнул.

— Знаешь что, прибереги эту свою песенку о предательстве для неискушенных ушей, не для меня. Ты сама должна знать, когда это действует, а когда нет. А все очень просто: ты захватила место Людовика, он стал бороться и проиграл. Он не будет сражаться снова: не имеет никакого смысла, особенно если учесть, что король уже более чем совершеннолетний и никакого регентства над ним не требуется.

Он многозначительно улыбнулся, и она покраснела.

— Так вот, отпусти Людовика!

Анна вскочила на ноги вне себя от ярости.

— Это уже слишком. Ты просто обнаглел. Убирайся прочь, и чтобы я никогда тебя больше здесь не видела ни по этому, ни по любому другому поводу.

Она двинулась, чтобы дернуть шнур звонка. У него в запасе было всего несколько секунд, прежде чем войдет стража.

— Значит, я обнаглел? Нет, это ты перешла все границы разумного. Но почему? Он ни разу в жизни не сделал тебе ничего плохого. Он любил тебя, это правда. Любил, и больше ничего. Так почему же? До сих пор не могу понять почему. Да у тебя души не больше, чем у тряпичной куклы. Самая дешевая шлюха в самом грязном квартале Парижа в десять раз благороднее и порядочнее, чем ты. По крайней мере, она хоть что-то дает. А ты… ты только берешь. Ты забрала у него все — его сердце, его жизнь. А теперь ты бросила его на погибель в темницу. Многие годы ты держала его на привязи своей лживой клятвой, ты отобрала у него регентство, ты спровоцировала его на мятеж, и вот теперь он нужен тебе, чтобы издеваться и получать от этого удовольствие. Ты собираешься его убить? Я спрашиваю тебя! Если да, то помни — ни во Франции, ни во всем мире не будет для тебя такого места, где бы я не смог отыскать тебя! Помни! Называй это предательством, если тебе так нравится, если это слово так прилипло к твоему лживому языку!