Владимир Корнаков - В гольцах светает

• Название: В гольцах светает
• Автор: Владимир Корнаков
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Витимская тайга свела разных людей: Герасима — русского приискателя и Дуванчу — эвенка-охотника.

Трудным путем идет нелюдимый Герасим к «мужицкой правде», которую уже «нащупали» его товарищи по прииску Павел Силин и Иван Ножин. Но еще драматичнее складывается судьба молодого охотника-эвенка. Искренне считая, что русские отнимают у него «его тайгу», он слепо способствует шаману в злобных замыслах против русских и едва не приносит в жертву жизнь любимой девушки. Только целый ряд событий, неожиданных встреч, столкновений открывает ему глаза...

В романе показана витимская тайга 1906 года. Властный шуленга эвенкийского рода Гасан Доргочеев и голова инородной управы князь Гантимуров с помощью шамана и священника-миссионера еще крепко держат в руках народ тайги. Но уже гремит среди сопок эхо читинских революционных событий, будоражит рабочих приисков, проникает в юрты и сердца охотников...

---

— Правильно! — воскликнул Дуко. — Купец Черный должен отдать свою бороду Миколке Угодителю, а то борода крестителя облезла, как хвост старой вороны...

Люди развеселились. Торжествовал и Куркакан. Взглянув на отца Нифонта, он злорадно хихикнул:

— Нифошка тоже имеет облезлый хвост на месте бороды.

Отец Нифонт уже не в состоянии был снести такого богохульства, торопливо засеменил навстречу Аюру. Проходя мимо Куркакана, он, не таясь, сорвал на нем зло.

— Ирод. Антихрист. В аду кипеть тебе. Коса твоя поганая дьяволу на потеху. — Он готов был подобное пожелать и Аюру, но тот обезоружил его безвинной улыбкой.

— Мать царя на небе! Сам отец святого? Павел идет в твою юрту, чтобы надеть маленький крестик.

— Антихрист, — осторожно буркнул отец Нифонт, громко добавил: — Николай-угодник благословит тебя, сын мой!

Напустив важный вид, священник проследовал мимо разъяренного Куркакана. За ним торжественно прошагал Петька, следом — невозмутимый Аюр.

Охотники понимающе переглядывались, с любопытством и опаской посматривали на Куркакана.

Крещение больше всего доставило удовольствие Петьке. По приказанию отца Нифонта он с важностью принял голого малыша и трижды прошествовал вокруг большого туеса, наполненного водой. Отец Нифонт тоненьким голосом тянул «Верую», Пашка отчаянно дрыгался, Петька строго выговаривал:

— Эха, Пашка. Почему ты не слушаешь голос Миколки? Он поет, как большой комар на ухо: и-иии, ууу-ууу, ииий...

Петька принялся старательно подвывать, чем рассердил отца Нифонта. Прервав пение, тот выхватил из Петькиных рук мальчонку и с излишним рвением начал его купать.

— Окрещивается раб божий Павел... Аминь.

— Пусть скажет Нифошка. — Петька дернул отца Нифонта за подол рясы: — Русский Миколка пьет воду из этого туеса?

— Цыц, — огрызнулся тот. Поймав лукавый взгляд Аюра, возвысил голос: — Окрещивается раб божий Павел...

Крещение кончилось без осложнений. Священник выстриг у малыша немного волос, и он вернулся к отцу. В палатку пробивался хриплый голос Куркакана. Аюр торопился, но отец Нифонт, нарочито мешкая, возился с блестящим крестиком, повязывая на шею Пашки алую тесемку, и, как бы между прочим, сердито бормотал:

— Для пользы ихней души стараешься, к вере христианской приобщаешь. Не разумеют того, что духи эти дьявольские — тьфу — грабят ихние же души. Слушают богомерзкие речи этого ирода с бубном... Вон как расходился, иродов сын. Разрази его, господи, — священник перекрестился. — Распояснил бы ты этим заблудшим, сын мой, истину, повернул бы к церкви православной, вразумил бы этого сатанинского выродка.

— Да, я буду стараться для Миколки, — с готовностью согласился Аюр, по-своему оценивая предложение отца Нифонта.

Первым, кого он увидел, выходя из палатки, был Куркакан, точнее — его согнутая спина. Шаман бормотал, выкрикивал, потрясая длинными руками.

— Великий Дылача пошлет плохое лето. Духи отвернутся от людей. Они послали смерть дочери Тэндэ. Она нарушила обычай тайги, стала женой по обычаю Миколки. Они пошлют голод в каждую юрту, кто зайдет к Нифошке. Голод и ночь! Они пошлют черные стрелы. Многим пошлют!.. Вот тебе, — костлявый палец Куркакана повис в воздухе.

— Правильно говорит имеющий бубен! — крикнул Аюр. Палец Куркакана прыгнул вверх, рот открылся от изумления. Аюр приметил, как посерело лицо старого охотника, которого шаман избрал своей целью. «По себе выбрал дерево хитрая шапка. Трухлявое».

— Правильно говорит имеющий бубен.

Куркакан молчал.

— Правильно, — в третий раз подтвердил Аюр, прислушиваясь, как стенает за его спиной отец Нифонт. — Духи хотели отнять солнце у дочери Тэндэ. Однако она будет жить! Каждый из вас скоро увидит ее! Она будет жить! Так хочет русский Миколка! Миколка говорит: духи не станут обижать тех, кто уважает Чудотвора.

Отец Нифонт поспешно выступил вперед:

— То же самое сказали бы уста самого Николая-угодника, сын мой. Господь защитит вас от напастей поганых идолов и ихнего пастыря. Как сказано в Библии, от святого...

— Тебе, — крикнул Аюр, обращаясь к старому охотнику, и поднял палец, — русский Миколка говорит: хочешь, чтобы духи не послали слезы или не отняли солнце, принеси в мою юрту своего сына.

Лицо старого охотника просияло. Он заворочался, нерешительно посматривая то на Куркакана, ярость которою не знала меры, то на Аюра, то на отца Нифонта.

— Русский Миколка будет охранять счастье твоего очага. А он сильнее духов, как вода Гуликана сильнее огня. Правильно сказал Аюр?

Отец Нифонт не заставил себя ждать.

— Николай Чудотворец благословляет вас, сыны мои.

— Голод пошлют духи. Горе, — прошептал Куркакан.

Но никто не смотрел на него. Все взоры были устремлены на Аюра, с которым творилось что-то непонятное. Крепко прижимая сына, он опустился на колени и, подняв голову к небу, беззвучно шевелил губами. Так, с глубоко таинственным видом, простоял долго. Неторопливо поднялся, изобразив на своем лице досаду и смирение, повернулся к Куркакану.

— Пусть скажут духи: когда уйдут волны Гуликанов на свое место? Когда люди могут охотиться за зверем и рыбой?

Шаман ожег его взглядом. Стараясь избежать коварства этого человека, медлил.

— Пусть скажут духи, когда в юрте будет много мяса и рыбы?

— Правильно, духи должны знать.

— Духи должны сказать, когда волны Гуликанов уйдут на свое место.

Охотники наседали, Куркакан юлил, выискивая тропку среди гибельной трясины.

— Он потерял голову! Каждый знает, что надо много бить в бубен, тогда можно сказать.

— Когда духи скажут, что хочет знать каждый? — не отступал Аюр.

— Солнце успеет уйти в сопки и вернуться обратно, — прохрипел шаман.

Аюр хлопнул себя по коленкам, рассмеялся.

— Айя! Духам Куркакана надо два солнца, чтобы открыть рот два раза. А русский Миколка сейчас сказал; «Я отправлю волны Гуликанов на свое место! Пусть люди хорошо охотятся! Пусть купец Черный придет на берег Гуликанов. Волны уходят!»

Куркакан аж подскочил на месте. Почва уходила из-под его ног, однако он продолжал яростно цепляться:

—Твой язык болтается, как хвост плохой собаки!

— Волны Гуликана уходят. Так хочет Миколка. Так он сказал. Пусть люди посмотрят сами, — повторил Аюр.

Желающих проверить его слова нашлось много, хотя каждый из них еще недавно видел Гуликан своими глазами. Но Аюр знал, что говорит. Отправляясь к отцу Нифонту, он приметил, что реки начинают свертываться. А кому знаком нрав горной реки, он знает, что она спадает сразу, в одночасье.

С реки донеслись возбужденные голоса, визг детворы, топот. Впереди всех мчался Дуко.

— Волны Гуликанов уходят! Уходят! — кричал Дуко, размахивая руками. Его крик отозвался многоголосым эхом. Люди выходили из юрт, торопились на берег.

— Русский Миколка знает больше духов!

— Он хочет, чтобы люди не мочили глаз. Он оставил жизнь дочери Тэндэ.

Люди, взволнованно гудя, окружили Аюра и отца Нифонта. Старый охотник не без труда протиснулся сквозь живую изгородь, с сияющим лицом потрогал крестик на шее Пашки.

— Красивый. Светит как солнце. Сын моей жены будет иметь такой же.

— Твоя голова станет умнее, — одобрил Аюр.

— Моей жены дочь тоже будет иметь подарок Миколки...

— И моей...

Всеми забытый Куркакан топтался в бессильной злобе.

3

Вода в Гуликанах спала. Темные волны так же быстро укладывались в свое русло, как и взбухали, оставляя за собой подъеденный яр, ослизлые плавни, холмики замытого песка и галечника. Яр у слияния двух рек теперь заканчивался длинным хвостом ребристой отмели.

Время от времени на отмель наплывало руно окуней, и тогда вода закипала от множества проворных зеленоватых рыб с огненными плавниками.

— Большая рыба идет, — с радостью отметил Аюр, наблюдая, как косяки окуня торопливо поднимаются против течения. Крупной рыбы не было видно, но он чувствовал ее, чувствовал, как по речной борозде шел таймень и ленок. До слуха то и дело доносились мощные всплески.

Аюр ощущал зуд в руках. Закончив скоблить черенок остроги, он легко поднялся на ноги, провел ладонью сверху вниз по гладкому древку, удовлетворенно улыбнулся. Взяв на прицел толстую щепку, он коротким уколом пригвоздил ее к земле.

— Руки не разучились держать острогу за дни, когда я ходил по русским деревням, — с удовольствием отметил он, играя легким черенком с массивным железным наконечником.

Он произнес эти слова довольно громко. Потому что Адальга, которая возилась под яром у берестяной лодки, повернула к нему раскрасневшееся лицо и ласково улыбнулась. Она уже закончила починять берестянку — темные бока посудины желтели яркими заплатами распаренной бересты. Адальга накладывала в лодку смолистые щепки для костра; подготовка к ночному промыслу подходила к концу.