Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

• Название: История воссоединения Руси. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Товарищество "Общественная польза"
• Жанр: История
• Год: 1874

К этому желчному и острому на язык писателю лучше всего подходит определение: свой среди чужих, чужой среди своих. С одной стороны – ярый казакофил и собиратель народного фольклора. С другой – его же беспощаднейший критик, назвавший всех кобзарей скопом «п’яними і темними», а их творчество – «п’яницькою бреходурнопеєю про людожерів-казаків».

П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом "української національної ідеології”, многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его "апостолом нац-вiдродження”. В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, "идеализировал гетманско-казацкую верхушку”. Мифологизированная и поэтизированная украинская история начала ХIХ в. произвела на молодого учителя слишком сильное впечатление. Но более глубокое изучение предмета со временем привело его к радикальной смене взглядов. Неоднократно побывав в 1850-1880-е годы в Галиции, Кулиш наглядно убедился в том, что враждебные силы превращают Червонную Русь в оплот украинства-антирусизма. Борьбе с этими разрушительными тенденциями Кулиш посвятил конец своей жизни. Отныне Кулиш не видел ничего прогрессивного в запорожском казачестве, которое воспевал в молодости. Теперь казаки для него – просто бандиты и убийцы. Ни о каком государстве они не мечтали. Их идеалом было выпить и пограбить. Единственной же прогрессивной силой на Украине, покончившей и с татарскими набегами, и с ляшским засильем, вчерашний казакофил признает Российскую империю. В своих монографиях "История воссоединения Руси” (1874-77) и "Отпадение Малороссии от Польши” (1890) Кулиш убедительно показывает разлагающее влияние запорожской вольницы, этих "диких по-восточному представителей охлократии” – на судьбы Отчизны.

Кулиш, развернув широкое историческое полотно, представил казачество в таком свете, что оно ни под какие сравнения с европейскими институтами и общественными явлениями не подходит. Ни светская, ни церковная власть, ни общественный почин не причастны к образованию таких колоний, как Запорожье. Всякая попытка приписать им миссию защитников православия против ислама и католичества разбивается об исторические источники. Данные, приведенные П. Кулишем, исключают всякие сомнения на этот счет.

Оба Хмельницких, отец и сын, а после них Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого - главы Ислама. С крымскими же татарами, этими "врагами креста Христова", казаки не столько воевали, сколько сотрудничали и вкупе ходили на польские и на московские украины.

На Кулиша сердились за такое развенчание, но опорочить его аргументацию и собранный им документальный материал не могли. Нет ничего удивительного, что с такими мыслями даже в независимой Украине Кулиш остается полузапретным автором. «Черная рада» включена в школьную программу. Но уже предисловие к ней, где автор говорит о политическом ничтожестве гетманов, ученикам не показывают. Что же касается исторических сочинений Кулиша, то их попросту боятся издавать.

Обращение к нему и по сей день обязательно для всякого, кто хочет понять истинную сущность казачества. 

---

В следующих строках отшельник Иоанн изобразил историю упадка духовенства под влиянием патроната, который легко уступал место подкупу, как учреждение только по виду охранительное для русской церкви, при испорченности самих патронов.

«Покажите ми, о бискупы, кто давал за вами свидительство от внишних, як есте на той степень достойни и як есть житием добрым исполнили вси тыи добродители, Павлом реченыи? Подобает бо, рече, ему и свидительство имити от внишних, да не в поношение впадет и в сить неприязнену. Хто ж давал за вами свидительство от православных, скажите ми? А если показати не можете, тогды я вам показати хощу, хто давал за вами свидительство. Первое, вам посвидчили румянци, то есть червоные золотые з билыми великими тяляры, полталярками, орты, четвертаки и потройники. Ато як? Ото так, што славнийшим секретаром и рефендаром похлибцем и тайным лгаром его королевскои милости, абы ся причянили и свидчили, як годный человик на панствовання бискупских доходов и пожитков и своволного и вшетечного мешкання на тых иминиях и селах, бискупу належачих, за которую причину тому особи, завивши в папирець сто, или як ся трафить, чирвоных золотых, в руку тыць! другому зась тых же шафранцюв очелюбных, завивши также, в руку тыць! Одправивши же румянолюбцюв, потом ступимо до понеславнийших особ: тым зась ворочки понаповнявши, овым великих билых талеров, овым зась полталярков, овым ортов и четвертаков, тому в руку тыць! овому тыць! и сёму тыць! а писаредрачи юж не бракуют, и потройники з грошами беруть и деруть. Тыи ходатаи, панове бискупи, за вами свидчили, як есте годни на свовольное житие сел епископских; свидчил зась поклон, никоторая тысяча чирвоных в кишеню королевскую; а до того свидчили вам ваше злое сумниння, иж есте обищали виры отврещися и антихристу поклонитися, што и скутком есте постигли и желаемое исполнили».

Наконец прямодушный апостол говорит и о себе: «А если бы зась хто... на мене од зависти потвар вложити хотил, мовячи: яко доразливе и ущипливе в том писанию мовить, — на тое вам так отповим: научилемся од Христа истины без похлибства, лож лжею, вовка вовком, злодия злодием, разбойника разбойником, диявола дияволом звати... Нехай же Теды Дух Святый тыи уста затворить и онимити дасть, которыи бы тое писание мое завистию хулити хотили, которыи от источника истинного начерпавши, тот поточок малый од мене в ваши предила пущен есть; але, хоч же ся видить малый, однак, чаю на Бога, як алчущих и жаждущих правду видити достаточне напоить, наситить и удовлить. О сем дозди. Будеть зась и тая похвалка у противных — волно ти, мовлячи, там заочне в далеком кути, хоч же и правдою, о нас так безпечно ширмовати; але колибы еси тут был, и тоби бы есмо тот язык, яко и Никифору, затворили и прописиути не дали. На тое вам так отповим: не для далекости од вас будучи, я вправду смиле мовлю и правдою вас постигаю, але за правду и умрети изволяю, аще Бог дарует, да знаете и помолитеся Богу, да вас сподобить и зраковидне од мене реченое слышати: аз бо желаю, но еще воли Божои на сие нисть; а о соби наскаковати безстудне песски, якоже вы, на поповство без воли Божои не хощу: научих бо ся благоговити к благоговииному и од оного повелиния ожидати, аще и братская любов православных християн с предилов естественных ми вытягает, яко и анафема, — молюся за них быти по Павлу, аще бы в чесом на православии пострадати мили, желая з ними всегды ся знаходити, и если бо аще и не плотию, но вирою, любовию и духом, обаче тилесным совокупленнем не у воля Божия быти присци; будет же, и скоро, дасть Бог, точию да очистять и изметуть церков Христову, по реченому им. Але то чуднийшая, иж ся вы послуханнем правды не хвалите, але кривдою и звитяжеством правду хелпите, хвалитеся затворами темничными, битием и убитием, хвалитеся обелженнем мирским, яко Июдее, мнимаючи обелжити Христа... Таковый бо нам и ключ к отверзению царства небесного Христос оставил, яко да от погибельных сынов в вици сем страждемо, мовячи: «А ще Мене изгнаша, и вас изженуть; аще Мене обезчестиша, и вас обезчестять; аще Мене убиша, и вас убиють, яко нисть ученик над учителя, ниже раб над владыку; довлиеть бо вам тое ж страдати, што и Я страдал», рече... Не холпитеж ся (не величайтесь) тым, латинници, антихристове племя и наслидие, як вы православных мучити, катовати, биду творити и безчестити силу, власть и начальство от антихриста вам дарованое имате, кгдыж вы тым тиранством побидити терпииння нашого не можеше, виры нашои православнои од нас выстрашити и нас в свое поганство уволочи всуе и прожне мыслите».

Четвертое послание посвящает Иоанн догматам веры, в назидание русской безпастырной пастве, но под конец изображает положение церковных братств, трудное положение, в котором, однакож, они отстояли незвисимость родной церкви.

„Якоже прежде, во время идолопоклонства, от нечестивых царей християне понуждаеми были, глаголюще: «Пожри Ваалу, Аполону или другому коему идолу, богу поганскому?» «Аще не хощуть, то имите их и мучте, иминия разграбите; аще же ни тако преложитися не хощуть, и до конца убийте»; сице и ныни Латина християном православным творять, одновляюще прежде бывшее идолопоклонство и гонение, глаголюще: «Поклонися папи, приими его самосмышленний закон, календар новоутвореный и почитай, ветхий же одступи и всю прелесть нашея вири честно почти, на нас истины ничтоже не глаголи, лжи и прелести нашои не хули; аще же не хощете, то имите их и мучте досадами и бидами. Вы, войтове, бурмистрове, лантвойтове, власть мирская градская, и повсюду не дадите руси ни едино пространство в жизни их; в судех по руси не поборяйте, паче же и кривдите; в сусидстви любви не показуйте, ниже з ними ся общите, паче же их ненавидите; в куплях, торгах, ремеслах русин с папежником волности единой да не имать; в цехах ремесницьких русину быти не достоить, доколи ся не попанежить; на власти войтовства и бурмистранства и прочих строительств от руського народа да ся не поставляють, доколи ся у папежа не увирують. Аще же сим руси не досадите и своеи християнскои вири отступити и папи идолопоклонитися не хощуть, набоженство им розорите, на праздники старого календаря звонити не дадите, новый же святити и праздновати з силою понудите и виною запретите; аще же и еще не послушають, сакрамент Христов обезчестите, на землю пролийте и ногами поперите и потопчите, церквы запечатуйте и од всих стран бидно творите и досаждайте, да поне сими бидами и досадами повинуться поклонитися папи и костелови римському; аще же ни и сими досадами им не одолиете, в темницях затворяйте и без вин вины на них налагайте, бийте, безчестите и убийте в имя найсвятшого папы: прощение и разришение от него приимете и в чисцю за то и за вся беззакония посмерти очиститеся». Видите ли, погибели сынове, за што ради таковый прелестный и поганский чистець соби по смерти соградили, яко да погански житие сего вика суетно поживши, по смерти в чистець входять, из чистця зась в царство небесное выскакують?.. Видиши ли, православный християнине, латинскои правды плоды — поганское безвирие, мучительский идолопоклонный нрав? Видиши ли, яко ты истинный пуркгаториум в жизни сей от досад латинських плывеши, да очищен скорбми и бидами достоин в царство небесное внийти будеши, Латина же, досаждающе и заповиди Христовы дилом разоряюще, по смерти в геенни вичний чиститися изволяють; но они убо своеи прелести да послидують и на чистець по смерти уповають; ты же, православниче, в жизни сей чистець изволи проплыти, идиже и твой Законоположник проплыл сам и Ему послидующии ученици, в котором чистцу, доколи есмо в плоти сей, и нас понуждають и учать, абысмо ся пуркговали и чистили, ибо подвиг велий настоить...»

Да, великий настоял подвиг единственным представителям воюющей церкви, мещанам с их убогим духовенством без пастырей! Что от панов нечего было ждать поддержки, это сознавал ясно их путеводитель и засвидетельствовал поголовным обличением всех, стоявших на высоте знатности власти и богатства; а что сельские хлеборобы были не помощники мещанам в их трудном подвиге, это видно из его молчания. Даже о гонениях на поселян за веру не сказал защитник православия ни слова. Они, как трава под ветром, как низкорослые заросли под налетевшею бурею, как беспомощные стада овец под убийственным градом, склонялись и гнулись к земле; они потупясь ожидали пассивно и безнадежно конца жизни, но не конца напасти. Вместе с ними безответно, беззащитно, безнадежно терпели и их загнанные, угнетенные донельзя, подневольные наравне с ними пастыри. Оставались одни казаки. Но о казаках будет речь впереди; а теперь оглянемся на зловещую картину, нарисованную перед нами могучим пером афонского апостола. В своих посланиях он изобразил то житейское море, воздвизаемое бурями напастей, о котором так поэтически поет утреннюющая церковь. Он, глядевший на житейское море и его напасти с подоблачной горы своей, изобразил его так выразительно, что перу историка не осталось ничего делать с его рукописью. Среди бури напастей, в бушующем житейском море, только его пустынный голос, голос отошедшей на гору церкви Христовой, покрывал стихийные начала жизни, в их беспорядочном борении между собою. Все голоса, молящие, грозящие, все вопли жертв и крики притеснителей, призывы к отпору и перекличка между раскиданными частями братского воинства, все пробивается неясно сквозь грозный рев и гул, точно крики потерявших дорогу среди степной метели. Его голос был явственно слышен; он давал сбившимся с дороги направление; он ободрял, он пророчествовал, и так действительно сталось, как он пророчествовал среди бури.