Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

• Название: История воссоединения Руси. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Товарищество "Общественная польза"
• Жанр: История
• Год: 1874

К этому желчному и острому на язык писателю лучше всего подходит определение: свой среди чужих, чужой среди своих. С одной стороны – ярый казакофил и собиратель народного фольклора. С другой – его же беспощаднейший критик, назвавший всех кобзарей скопом «п’яними і темними», а их творчество – «п’яницькою бреходурнопеєю про людожерів-казаків».

П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом "української національної ідеології”, многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его "апостолом нац-вiдродження”. В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, "идеализировал гетманско-казацкую верхушку”. Мифологизированная и поэтизированная украинская история начала ХIХ в. произвела на молодого учителя слишком сильное впечатление. Но более глубокое изучение предмета со временем привело его к радикальной смене взглядов. Неоднократно побывав в 1850-1880-е годы в Галиции, Кулиш наглядно убедился в том, что враждебные силы превращают Червонную Русь в оплот украинства-антирусизма. Борьбе с этими разрушительными тенденциями Кулиш посвятил конец своей жизни. Отныне Кулиш не видел ничего прогрессивного в запорожском казачестве, которое воспевал в молодости. Теперь казаки для него – просто бандиты и убийцы. Ни о каком государстве они не мечтали. Их идеалом было выпить и пограбить. Единственной же прогрессивной силой на Украине, покончившей и с татарскими набегами, и с ляшским засильем, вчерашний казакофил признает Российскую империю. В своих монографиях "История воссоединения Руси” (1874-77) и "Отпадение Малороссии от Польши” (1890) Кулиш убедительно показывает разлагающее влияние запорожской вольницы, этих "диких по-восточному представителей охлократии” – на судьбы Отчизны.

Кулиш, развернув широкое историческое полотно, представил казачество в таком свете, что оно ни под какие сравнения с европейскими институтами и общественными явлениями не подходит. Ни светская, ни церковная власть, ни общественный почин не причастны к образованию таких колоний, как Запорожье. Всякая попытка приписать им миссию защитников православия против ислама и католичества разбивается об исторические источники. Данные, приведенные П. Кулишем, исключают всякие сомнения на этот счет.

Оба Хмельницких, отец и сын, а после них Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого - главы Ислама. С крымскими же татарами, этими "врагами креста Христова", казаки не столько воевали, сколько сотрудничали и вкупе ходили на польские и на московские украины.

На Кулиша сердились за такое развенчание, но опорочить его аргументацию и собранный им документальный материал не могли. Нет ничего удивительного, что с такими мыслями даже в независимой Украине Кулиш остается полузапретным автором. «Черная рада» включена в школьную программу. Но уже предисловие к ней, где автор говорит о политическом ничтожестве гетманов, ученикам не показывают. Что же касается исторических сочинений Кулиша, то их попросту боятся издавать.

Обращение к нему и по сей день обязательно для всякого, кто хочет понять истинную сущность казачества. 

---

124

В 3-м томе «Исторических Монографий» Н. И. Костомарова: (стр. 206) приведено место из Иоанна Вишенского о монашеском чоботище, по сравнению его с башмаками светского щёголя и, между прочим, приписываются автору афонских посланий следующие слова: «а ты, кривоногий башмачник, на своих тоненьких подошвах переваливаешься с бока на бок... оттого, что у тебя в носках, загнутых кверху, бес сидит». Слова, напечатанные здесь курсивом, принадлежат кому-то другому, но не Иоанну Вишенскому. Я перечитывал прилежно его послания, и не нашёл в них также и следующих курсивных слов, приведённых в той же книге (стр. 207): «случаются и пиры и пьянство, да за то не бывает у нас проклятой музыки; притом, если инок когда-нибудь напьется, то не разбирает и не привередничает, горькое или сладкое попадется ему, пиво, или мед, — все равно, лишь бы хмельно и весело было, а бывает это разве в большие праздники; зато в посты проживают очень воздержно, вкушают капусту и редьку, пищу покаяния достойную». Этот курсив придает Иоанну из Вишни что-то общее с Варлаамом и Мнсанлом в корчме на Литовской границе. («Борис Годунов», Пушкина). Мне и, надеюсь, моему читателю он представляется личностью разряда иного. Кстати уже заметить, что нет в посланиях Иоанна Вишенского и следующей болтовни: «По старосветски, собравшись в беседу, поесть, попить, повеселиться — это еще половина греха: дедовская простота соблюдается; человек не пристращается к земному; а вот выдумывать способы к веселью — вот первый грех!» (стр. 207).

125

Такие обширные выписки из источников, я знаю, не принято делать. Странный, обветшалый язык афонского апостола сделает чтение этих страниц тягостным. Это я также знаю. Но, во первых, предлагаемая книга, «в глазах автора, есть только набросок того, как, по его мнению, должна быть написана история его родины», — это не более, как подготовка к будущей работе, картон, по которому напишется картина, подмалевок, местами даже не проложенный. Во вторых, при таком извращении характера важнейших памятников нашей южно русской старины, какому подвергся «Апокрисис», названный сочинением, написанным по-казацки, и Иоанн Вишенский, низведенный, в переделке, до тривиального монашеского балагурства, необходимо было показать этого защитника беззащитной церкви русской документально. В третьих, наконец, автор имеет в виду не столько петербургскую или московскую публику, сколько ту (а она никак не малочисленнее и, по своему значению в вопросе, не маловажнее столичной), которая будет читать Иоанна Вишенского, вовсе не затрудняясь языком.

126

Один из наших историков говорит: «Не мудрено, если православию явились и литературные защитники так сказать в казацком духе, каким был Христофор Бронский, написавший знаменитую в свое время книгу „Апокрозис“ (это, конечно, опечатка), где, вопреки строгому подчинению духовным властям в делах веры, чего требовала издавна православная церковь, дозволял равное и свободное участие мысли светским людям наравне с духовными» и т. д. Написавший глубоко обдуманные строки сии должен последовательно распространить казацкий дух и на Иоанна Вишенского, который так согласен во взгляде на современную церковь по отношению к мирянам с автором «Апокрисиса», как будто оба они принадлежали к одной и той же монашеской общине. (В предисловии к почтенному труду Киевской Духовной Академии, изданию «Апокрисиса» в переводе на нынешний литературный язык, есть указание, что автор этого достопамятного творения действительно принадлежал к святогорцам). Никогда такие люди, как Иоанн Вишенский и Христофор Бронский, не пропедывали правил, не согласных с требованиями православной церкви, в то время, когда православная церковь имела законную иерархию, служащую ей органом. Но то было время предательства, в которое соблюдение указаннаго нашим историком правила как раз привело бы ее туда, куда желали привести ее иезупты. Называя такие подвиги благочестия, как сочинение «Апокрисиса», литературным казаческом, историк показывает, что понимает тогдашнюю полемику церковную не лучше тех, против кого она вооружилась. Скарга похвалил бы его за его суждение. «Oto mi czlowiek!» сказал бы он.