Татьяна Рябинина - Полет бабочки. Восстановить стертое

• Название: Полет бабочки. Восстановить стертое
• Автор: Татьяна Рябинина
• Издательство: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93556-935-8

От нее в ужасе шарахаются прохожие, бывший муж смотрит с жалостью и презрением, личный врач не желает подавать ей руки. Она — изгой, ей не оставлено даже воспоминаний. Только грехи, о которых она не помнит, но за которые расплачивается каждый день.

А все началось с того, что встретились две женщины и им оказалось тесно в одном городе. Что они не поделили? Мужчину? Деньги? Карьеру? А может, всему виной маленькая белая бабочка, чья смерть стала пророчеством?

---

Баба Глаша, казалось, совершенно не обращала внимания на мое уродство. Сначала я сняла очки — в темноватом доме в них было плохо видно, особенно когда требовалось подмести или вытереть пыль. Потом парик, в котором было жарко. Волосы отрастали медленно, а на шрамах и вовсе не желали расти. «Это у меня гнездная плешивость», — пыталась развеселить себя я, но получалось не очень здорово.

От пластыря на носу образовалось стойкое раздражение, пришлось и от него отказаться. Из всего камуфляжа я оставила только пеструю косынку, низко надвинутую на лоб.

С жильцами мы практически не сталкивались, в комнатах я убирала только тогда, когда они уходили. Бабы Глаши я быстро перестала стесняться, но вот выйти на улицу, под перекрестный обстрел чужих взглядов… Или снова пытаться как-то замаскировать лицо? Конечно, люди уже видели меня без «грима» — в больнице, например. Но это было совсем другое.

Баба Глаша, которую я попросила купить что-нибудь из одежды, посоветовала деньги приберечь и принесла целую сумку очень даже приличных вещей.

— Это мне одна женщина в храме отдала, — пояснила она. — У нее дочка родила, и так ее разнесло, что даже если целый год будет на диете сидеть, все равно не влезет. Ты не беспокойся, они люди хорошие, чистые, в смысле, чистоплотные, не какие-нибудь там грязнули. И денег не взяли. Носи на здоровье да их поминай за здравие — Киру и Наталью с младенцем.

Каждую субботу вечером и в воскресенье утром баба Глаша влезала в юбку до пят, повязывала белый платок и отправлялась в церковь. Только не в кладбищенскую, а в городской собор, куда ходила уже лет сорок.

— Он намоленный и теплый, — объясняла она мне. — Хотя там зимой и холодно, но все равно. Туда еще бабушка моя ходила. Ему сто сорок лет. Закрывали его, правда, но, видишь, с Божьей помощью все устроилось. И батюшки там такие хорошие, и хор, и вообще. Может, со мной сходишь, хоть разок?

Я вздыхала и неизменно отказывалась. Бабкина логика была мне предельно понятна. Ты такое чучело, что тебе теперь только одно остается — молиться, молиться и молиться. Соглашаться с этим не хотелось. Если Бог и есть на самом деле, то обошелся со мной, мягко говоря, не лучшим образом. Неужели я что-то такое страшное натворила, что должна так расплачиваться? Но даже если и натворила, даже если и должна, униженно просить прощения все равно не хотелось. Надо же знать, в чем каешься. Впрочем, в существовании Бога я уверена как раз и не была. Уж слишком много мерзкого и несправедливого вокруг. И он это терпит? Ну и какой же он тогда Бог?

Однажды я даже высказала что-то подобное бабе Глаше. Та посмотрела на меня каким-то странно добрым взглядом, головой покачала, но ничего не ответила. Наверно, не могла ничего придумать, только и всего. А что придумаешь? Хочется людям хоть как-то себя утешить, вот и сочинили, что должны страдать, потому что Богу так угодно. Мол, так он их испытывает. Еще и спасибо за это говорят.

Однажды вечером я все-таки набралась решимости выйти из дома. Сколько можно откладывать! Накануне достала из сумки бумажки с адресами, которые дал Андрей, и одну из них отложила в сторону. Листочек с адресом своего мужа. Бывшего мужа.

Звали его Валерий. Валерий Петрович Слободин. Я так и сяк пробовала это имя на зуб, перекатывала его во рту, как леденец, пытаясь уловить хоть какие-то ассоциации. Ассоциации были странные — с черносмородиновым вареньем. Или с мелкими мыльными пузырями. Я долго пыталась выловить связанные с этим воспоминания, но с огорчением поняла: ассоциации эти чисто звуковые. Было ли со мной такое всегда или появилось после травмы, но я с удивлением обнаружила, что все мои чувства и ощущения как-то странно перемешаны. У звуков, оказывается, есть цвет, запах, вкус и температура, а цвета и запахи звучат! Например, мое имя было бледно-красным, как недозрелый гранат, тепловатым, слегка горчило и пахло смесью шерсти и корицы.

День был яркий, солнечный даже к вечеру, поэтому мои темные очки никого удивить не могли. Я повязала голову косынкой, надела подаренный плащ, длинный и широкий. Положила в карман немного денег и подошла к бабе Глаше с вопросом, как доехать до улицы Пирогова.

— А прямо туда та самая маршрутка идет, на которой мы с вокзала ехали, шестерка «а», — ничуть ни удивясь, ответила она. — Поднимешься наверх, встанешь у гаражей. Когда поедет мимо, помаши ей. Хотя там всегда кто-то выходит, и так остановится. Проедет мимо вокзала, потом свернет на Платановую аллею. Потом будет мост через реку, после него снова свернет, мимо парка поедет. Хотя, ладно, просто попросишь остановиться на второй горбольнице, только и всего. А там уже спросишь, куда идти. А то запутаешься. Смотри аккуратнее.

Она поправила мне воротник плаща и перекрестила меня.

Выйдя за ворота, я словно подобралась в комочек. «Ну и плевать! — твердила она себе. — Пусть смотрят!»

Карабкаться в гору партизанской тропой не хотелось — уж больно круто. Прошла по узкой улице до лестницы, никого не встретив. Лаяли за заборами собаки, прогудел где-то вдалеке поезд. Теплый ветерок ласково гладил по щеке. Хотелось радоваться жизни и ждать чего-то светлого, но… не получалось. И так от этого было обидно, что я чуть не расплакалась.

Когда я была уже почти на самом верху лестницы — раскрасневшаяся, расстегнувшая плащ, едва передвигающая ноги, когда навстречу попалась женщина с пуделем на поводке. Посмотрев на меня, она вздрогнула и быстро отвела взгляд.

Я проглотила колючий комок, сцепила зубы. Перевела дыхание и пошла дальше. Неприятно, но… терпимо. Лиха беда начало.

Пропетляв между частными домами и гаражами, я вышла к тому месту, где останавливалась маршрутка. Там уже стояли две женщины с мальчиком и пожилой мужчина. Я внутренне напряглась, готовая снова кричать про себя: «Ну и пусть, наплевать!» Первая реакция людей, увидевших мое лицо, была в общем-то одинаковой: они либо вздрагивали, либо просто замирали, как это бывает, когда увидишь что-то неожиданное, неприятное. Потом одни отводили взгляд — вежливо или с плохо скрываемым отвращением, другие, наоборот, начинали разглядывать меня со злорадным любопытством. Встречались и такие, которые вздыхали с жалостью, но от этого было едва ли не тяжелее.

Снова подул ветерок, и я, только что зло твердившая про себя «плевать», словно услышала чей-то голос, теплый, зеленовато-золотистый, пахнущий нагретым на солнце виноградом: «Потерпи». И — странно! — мне сразу стало легче. Я как будто мгновенно оказалась за высокой стеной, где чужие любопытные взгляды уже не могли меня достать.

Маршрутка ехала по городу, я жадно смотрела в окно. Гостиница «Москва», фонтан, кинотеатр «Спутник», парк «Ривьера». Нет, ничего. Вот начали подниматься в гору мимо утопающих в зелени санаториев и коттеджей за высокими заборами.

— Горбольница, пожалуйста. — Водитель притормозил на остановке у дома, похожего на небольшой замок. — Пирогова — через дорогу и вниз.

Я перешла на другую сторону, удивившись, что машины послушно остановились перед пешеходами, пересекла небольшой рынок и оказалась на улице Пирогова.

— Шестой дом — там, — замахали руками в разные стороны бабульки, торгующие у магазина воблой и семечками.

Шестых домов оказалось целых три — немного облезлые двенадцатиэтажные «свечки», разукрашенные цветными прямоугольниками, вполне авангардно. Нужный, с которого начиналась нумерация квартир, оказался почему-то в середине. Я поднялась на крыльцо и оказалась в узком проходном коридоре с обшарпанными стенами. В конце коридора обнаружилось что-то вроде огороженной площадки, с которой небольшая лесенка спускалась к запасному выходу. Здесь же была и квартира номер один с грязноватой металлической дверью.

Звонок не работал. Пришлось стучать. Какое-то время за дверью было тихо, потом глазок вспыхнул светлой точкой.

— Кто? — спросил бодрый тенорок.

— Я к Варе… к Валерию Петровичу. — Я моментально вспотела и запуталась языком.

Дверь приоткрылась, из-за нее выглянул высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти, одетый в синий спортивный костюм. На резинку штанов нависало аккуратное «пивное» брюшко, хотя сам по себе мужчина был довольно худощав. В волосах, кудрявых и пушистых, как одуванчик, со лба и до самой макушки прогрызли ходы коварные залысины.

Это мой муж?!

— Слушаю вас, — с долей сомнения сказал Валерий, вежливо и старательно глядя куда-то в район моего живота.

Я совершенно растерялась, внезапно прочувствовав до конца абсурд ситуации, и пробубнила невнятно:

— Я, наверно, Марина.

— Марина? — Валерий вскинул брови к самым залысинам. — Какая Марина? И почему «наверно»? Вы что, не знаете, кто вы? Что за бред?

— Валерик, кто там? — донесся из квартиры тоненький женский голосок.

— Это ко мне.

Валерий вышел на площадку, прикрыл за собой дверь и прислонился к ограждению.