Татьяна Рябинина - Полет бабочки. Восстановить стертое

• Название: Полет бабочки. Восстановить стертое
• Автор: Татьяна Рябинина
• Издательство: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93556-935-8

От нее в ужасе шарахаются прохожие, бывший муж смотрит с жалостью и презрением, личный врач не желает подавать ей руки. Она — изгой, ей не оставлено даже воспоминаний. Только грехи, о которых она не помнит, но за которые расплачивается каждый день.

А все началось с того, что встретились две женщины и им оказалось тесно в одном городе. Что они не поделили? Мужчину? Деньги? Карьеру? А может, всему виной маленькая белая бабочка, чья смерть стала пророчеством?

---

— Нет, слава богу. Вообще не написано, что уехала.

Андрей вздохнул с облегчением. Закончив разговор с разъяренным Кречетовым, он сразу же позвонил в Сочи бабе Глаше. Узнал, что все в порядке, хотел попросить ее позвать Марину, чтобы предупредить о возможной опасности, но не стал. К чему лишний раз пугать человека. Она и так, наверно, на всю оставшуюся жизнь напугана. Будет ходить, от каждого куста шарахаясь. Если что, все равно найдут, озирайся или нет.

* * *

Первое время я легко уставала. Работы по дому было много. Бабе Глаше исполнилось семьдесят, и, несмотря на свой цветущий моложавый вид, она частенько прихварывала. Ей давно уже хотелось найти какую-нибудь женщину, которая согласилась бы за умеренную плату убирать в комнатах жильцов. Так что я пришлась более чем кстати. Денег мне платить не надо было, ела я мало. За собой баба Глаша оставила только походы по магазинам и на рынок и стряпню. Правда, если я чувствовала себя плохо, а это случалось не так уж и редко, баба Глаша никоим образом меня не упрекала, поила лекарствами и отправляла в чулан отлежаться, а сама шла пылесосить ковры и перестилать постели.

Сначала я ее побаивалась, но потом поняла, что бабка она действительно добрая и видит во мне не бесплатную рабочую силу, а человека, который попал в безвыходную ситуацию и которому надо хоть как-то помочь. Еще в самый первый вечер, за чаем с конфетами и зеленым вареньем из местного фрукта фейхоа (баба Глаша называла его не совсем прилично) мне пришлось выложить о себе все. Точнее, все, что я могла вспомнить. Баба Глаша слушала, подперев щеку рукой, и горестно вздыхала.

— Если что, всем говори, что ты моя двоюродная внучка. То есть внучка моей двоюродной сестры. С участковым я договорилась, он тебя беспокоить не будет, но все равно, с чужими поменьше болтай. Если сын мой вдруг придет, Леонид, ему тоже так говори. Мол, внучка бабы Нины из Питера. Он ни сестру мою, ни родню ее никогда не видел. Впрочем, вряд ли он придет. Разве что на мои похороны.

— Почему? — удивилась я.

— Как дед мой помер, они с Лидкой, с женой, хотели меня в свою малосемейку выселить, а дом себе забрать. Знаешь, что такое малосемейка?

— Нет.

— Это такое общежитие. Маленькая комнатка с душиком и туалетиком. А кухня — общая на несколько семей. Иногда бывает и кухонька крохотная в комнате. Но чаще наоборот — не только кухня, но и туалет общий. И ты знаешь, я бы согласилась, если б они по-людски попросили. Много ли мне, старухе, надо? И уборки меньше, и платить тоже. Только вот пенсия у меня… Когда дед жив был, работать мне не разрешал. Мы ведь с ним греки, по нашим старым обычаям замужняя женщина работать не должна. Вот и не разрешал. Сейчас-то я с дома живу, с отдыхающих. А Ленька с Лидкой хотели сами в доме жить, ничего не сдавать. Я говорю: давайте мне хотя бы две тысячи в месяц и забирайте дом. Нет, пожалели. Чуть до суда не дошло. Представляешь, с собственным сыном за свой дом судиться! Не приведи Господи! Только дед мой хитрый был. Он, наверно, что-то такое предвидел, все мне завещал. Так с тех пор и не появляются. И внуку не дают со мной видеться.

— Им тяжело, наверно, втроем в одной комнате, — сказала я и тут же прикусила язык.

Но баба Глаша не обиделась.

— Вот и я говорю, тяжело. Что я, не понимаю? Я им предлагала, давайте дом продадим. Он дорогой. Им двухкомнатную, а мне две малосемейки. В одной жить, другую сдавать. Так нет же. Ждут, когда я умру, чтобы сразу все получить.

Об Андрее баба Глаша сказала так:

— Он хороший, Андрюшка, добрый. Я ж его больше тридцати лет знаю. Почти каждый год у меня отдыхает. Раньше-то с мамкой, с папкой ездил. Смешной такой был мальчишка, кудрявый. Любопытный. Как-то, лет пять ему было, у нашей Пальмы щенки родились. И Ленька одного случайно придавил. А может, и не случайно, не знаю, он с детства вредный был. И Андрюшка так плакал, все сидел рядом с ним, а потом, когда щеночек сдох, закопал в саду, веночек сплел на могилку. А Ленька над ним смеялся. Да он и сейчас хороший… Хотела сказать, мальчик, только какой он мальчик, дядька уже. Только вот с женщинами не везет ему. Не знаю, почему. Женился вот неудачно. Попрыгушка такая. Приезжал с ней, не понравилось ей тут. Надо было ему на той девочке жениться. Вот ее он, похоже, по-настоящему любил. Ты знаешь, нет?

Я покачала головой. Когда баба Глаша хвалила Андрея, мне стало так приятно, словно услышала похвалу в адрес своего мужа. Про жену как-то мимо ушей пропустила, тем более неудачную. А вот известие о девочке, которую Андрей, «похоже, по-настоящему любил», меня словно оцарапало. Я тут же отругала себя, но баба Глаша, кажется, что-то поняла. Она помолчала, словно думая, стоит ли рассказывать дальше, но все же продолжила:

— Была у него одна девушка, на двенадцать лет младше. Я-то ее не видела, только фотографию. Очень миленькая. Да и рассказывал он о ней так тепло. Но вот… не заладилось что-то. Он сглупил, она ушла, уж не знаю толком, что там у них случилось. Только он потом долго ее забыть не мог. Уже и на Тамаре женился, а все об Инночке своей вспоминал.

— Ее Инной звали? — переспросила я.

Что-то в этом имени было такое… негладкое. Что-то оно для меня значило. Что-то от него внутри замирало холодком. И совсем не потому, что так звали девушку Андрея.

* * *

Денис сидел в своем кабинете и наблюдал за вороной, которая упорно пыталась устроиться на каком-то штыре, торчащем из стены дома напротив. Штырь был слишком короткий, ворона на нем не умещалась, соскальзывала, обиженно вскаркивала и снова принималась за свое.

Надо было просмотреть кучу документов, но руки опускались на полпути к папкам. За последнее время он здорово запустил работу. В голове только Вера и Инна. А сегодня — и вовсе пустота. Противная, звенящая.

Вчера он твердо решил уйти. Вернуться вечером с работы, собрать вещи и уехать к себе. И спать на диване, на подушке, еще пахнущей Вериными духами. Подать заявление на развод, закончить с квартирой и ждать Веру. Только почему-то к концу рабочего дня решимость его потихоньку покинула, и вместо этого он поехал с приятелями в казино, проиграл там тысячу долларов, напился до полного одурения, а утром обнаружил себя в чужой квартире. Хорошо хоть не с женщиной. Один из приятелей пожалел его и приволок к себе домой. Кое-как Денис оделся, умылся и с гудящей головой на такси поехал в банк.

В вестибюле наткнулся на отца. Тот вскинул голову, посмотрел на часы на стене, показывающие начало двенадцатого, нахмурился, но обошелся без воспитательной работы. Только буркнул:

— Зайди ко мне после обеда, разговор есть.

Как-то вяло проползла в голове мысль, что ему уже тридцать лет, а он сам по себе никто, папин сынок, сидящий на теплом местечке исключительно благодаря родственным связям. И все его только так и воспринимают. И даже если б он после института устроился в другое место и делал карьеру исключительно своими силами, все равно все говорили бы: ага, это только потому, что у евойного папеньки свой банчишко.

Эх, все у него в жизни по-дурацки складывается. И всю жизнь ему кто-то завидует. Чему, спрашивается, завидовать? Это когда денег нет, кажется, что слаще ничего на свете не бывает. А когда они у тебя с пеленок не переводятся, это повседневность. Тогда мечтаешь о чем-то другом, недоступном за деньги.

Их так называемая «банковская история» была вполне банальна, если учитывать, что отец некоторое время был простым таким секретарем горкома партии, не первым, но одним из, да еще и жилищное строительство курировал. Слишком не зарывался, жил сам, давал жить другим, поэтому хоть на самые верха и не взлетел, но благополучно тяжелые времена пережил — с прибылью. Далее во всем продолжал держаться золотой середины, поэтому особых потрясений и не испытывал. Банк его хоть и держался во второй десятке, но был вполне стабилен и давал неплохой доход.

Денис с Яной мало чем отличались от большинства «золотых» деток. Няня, спецшкола, машина с шофером, домработница, дорогие шмотки, поездки за границу. И непоколебимая уверенность, что мир непременно должен под них прогибаться. Почему? Да потому, что они принадлежат к особой касте. Не к тем, кто кланяется, а к тем, кому кланяются. Им это дано от рождения. И даже то обстоятельство, что родители периодически пытались загрузить их домашним трудом, ничего не меняло. Они воспринимали это как «черепа чудят». Яна класса с шестого отчаянно красилась и курила, носила микроскопические юбки и бегала на свидания, в музыкальном училище начала баловаться косячками.

А уже учась в консерватории, она начала вести такую богемную жизнь, что даже мать, до сих пор смотревшая на их с Денисом «шалости» сквозь пальцы, ахнула. Денис всерьез и не без основания подозревал, что сестра колется, но вдруг она познакомилась с Саней, скромным и незаметным третьекурсником-виолончелистом. Парень был из небогатой верующей семьи, с детства прислуживал в алтаре и пел в церковном хоре. Они с Яной были словно с разных планет. И тем не менее через год обвенчались. Что произошло с Яной, каким образом Сане удалось отвлечь ее от наркотиков и привести в церковь, об этом она никогда не рассказывала. Мать сначала заартачилась, но все же родители смогли рассудить здраво: лучше отдать дочь за этого спокойного мальчика не от мира сего, чем потерять ее вообще.