Малькольм Лаури - У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику

• Название: У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
• Автор: Малькольм Лаури
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Издательская аннотация отсутствует.

Со страниц «У подножия вулкана» встает аллегорическая и в то же время чувственно-конкретная панорама земного ада, в котором бьется, терзается и страждет человеческая душа (отнюдь не произвольны в тексте книги частые ссылки на великое Дантово творенье). Повесть же «Лесная тропа к роднику», напротив, видение о земном рае, самое ясное и просветленное произведение Лаури.(Из предисловия.).

---

— Учебные стрельбы, — объяснила Ивонна. — Опять начинается.

Над горами, как раскрытые парашюты, плыли облачка дыма; с минуту оба они молча глядели вдаль. Потом Хью вздохнул и принялся скручивать сигарету.

— Один мой знакомый англичанин сражался в Испании, и думается, он все еще там, живой или мертвый. — Хью лизнул языком бумажку, склеил края и прикурил, табак вспыхнул горячим, жадным огоньком. — Вообще-то о его гибели сообщали уже дважды, но всякий раз он появлялся целый и невредимый. Поехал туда в тридцать шестом. Когда ожидалось наступление Франко, он лежал в университетской библиотеке за пулеметом и читал Де Куинси, которого прежде у него не было случая прочесть. Правда, насчет пулемета я, кажется, заврался: вряд ли они имели хоть один пулемет. Англичанин этот был коммунистом, и лучшего человека мне, пожалуй, не доводилось встречать. Он очень любил красное анжуйское вино. А в Лондоне у него была собака по кличке Гарпократ. Тебе, верно, и в голову не приходило, что у коммуниста может быть собака по кличке Гарпократ?

— А тебе приходило?

Хью поставил одну ногу на перильца моста и созерцал свою сигарету, которая таяла на глазах, словно хотела, подобно человечеству, поскорей себя истребить.

— А еще один мой друг уехал в Китай, но не знал, на что китайцы ему нужны, а может, они не знали на что он им нужен, и тогда он отправился в Испанию добровольцем. Его убило шальным снарядом, в бою он даже побывать не успел. А у себя дома оба они жили припеваючи. Им незачем было грабить банк… — Он беспомощно смолк. — Кстати, знаешь ли ты, что я побывал в Испании?

— Нет, — сказала Ивонна, пораженная до глубины души.

— Да, представь себе. Меня вывалили там из санитарного самолета вместе с двумя дюжинами бутылок пива и пятью разнесчастными журналистами, которые торопились в Париж. Это было вскоре после нашей встречи с тобой. Понимаешь, когда стало ясно, что в Мадриде и впрямь вот-вот начнутся события, мне дали команду из редакции «Глоба» заняться этим… Ну, я и двинул туда сломя голову, но потом меня временно отозвали обратно. А в Китай я попал только после Бриуэги.

Ивонна искоса взглянула на него и спросила:

— Хью, надеюсь, теперь ты не поедешь в Испанию ни в коем случае?

Хью рассмеялся и тряхнул головой; осторожно разжав пальцы, он уронил догорающую сигарету в ущелье.

— Что толку? Сменить там доблестное воинство продажных шкур и спецов, которые разбежались по домам и изощряются в мелочных издевках с намерением опорочить все дело, как только вышло из моды быть поборниками коммунистов?.. No, muchas gracias[92]. И вообще с журналистикой покончено, я говорю это серьезно, ничуть не рисуясь.

Хью сунул большие пальцы за пояс.

— Так вот о чем говорил Джеффри, когда сказал, что ты «жаждешь действия» и все прочее… А какова таинственная иная цель, которая привела тебя сюда?

— Это прескучное дело, — ответил Хью. — Просто я решил опять немного поплавать. Если все будет благополучно, что-нибудь через недельку я выйду в море из Веракруса. Ты же знаешь, что я матрос первого класса и бывший рулевой? Конечно, я мог бы наняться на корабль в Галвестоне, но теперь это стало не так-то просто. И в любом случае мне больше улыбается отплыть из Веракруса. Сперва зайдем в Гавану, потом, вероятно, в Нассау, а оттуда, представь себе, прямым ходом в Вест-Индию и Сан-Паоло. Мне давно уже охота взглянуть на Тринидад — когда-нибудь в Тринидаде начнутся веселые дела. Джефф немножко мне помог, порекомендовал тут кое-кому, но и только, я не хотел взваливать на него ответственность. Но не в том дело, просто я сам себе надоел до смерти и конец. Попробуй лет пять, а то и больше под чужими фамилиями уговаривать человечество во кончать самоубийством и мало-помалу начнешь понимать, что сами твои усилия только способствуют осуществлению этого замысла. Ну, скажи, что можем мы знать?

А про себя Хью думал: пароход «Ноэмихолеа», водоизмещением 6000 тонн, отплывет из Веракруса в ночь с тринадцатого на четырнадцатое (?) ноября 1938 года с грузом сурьмы и кофе, возьмет курс на Фритаун, Западная Африка, но, как ни странно, пойдет туда через Цукох на побережье Юкатана, забирая при этом к северо-востоку; тем не менее через проливы Наветренный и Извилистый он выйдет в Атлантику и после многих дней пути в открытом океане приблизится к гористому берегу Мадейры; далее, минуя порт Лиаути и держа якобы курс на Сьерра-Леоне, лежащую в 1800 милях к юго-востоку, он войдет, однако, если все будет благополучно, в Гибралтарский пролив. А потом, после успешных, как можно надеяться, переговоров со сторожевыми судами Франко, блокирующими выход из пролива, крайне осторожно поплывет по Средиземному морю, оставив за кормой сперва мыс Гата, затем мыс Палое, а там и мыс Нао; далее, держась в виду Питузских островов и тяжело кренясь, корабль пойдет по Валенсийскому заливу к северу, минует Сан-Карлос-де-ла-Рапита, пройдет устье Эбро, и наконец покажется скалистый берег Каррафа, а там, в Валькарке, все так же тяжело кренясь, в двадцати милях от Барселоны, он выгрузит тринитротолуол для изнемогающих в боях республиканских войск, после чего, всего вероятней, орудийный залп разнесет его на куски…

Ивонна смотрела вниз, в ущелье, волосы ее рассыпались, скрыли лицо.

— Я знаю, Джефф иногда болтает всякие гадости, — говорила она, — но в одном я с ним согласна: эти романтические помыслы об Интернациональной бригаде…

Но Хью стоял у штурвала: бродяга Фермин, или Колумб наоборот; под ним бак корабля в синей впадине меж волн, и медленные брызги летят через подветренные шпигаты в глаза матросу, бросающему лаг; на носу вперед смотрящий по знаку Хью пробил склянку, а матрос вытащил лаг; сердце Хью вздрагивало вместе с кораблем, и вахтенный офицер был уже не в белой форме, а в синей, потому что наступала зима, но еще и потому, что так прекрасна, так чиста была безбрежная синева моря…

Ивонна нетерпеливо откинула волосы и выпрямилась.

Хью вдруг засмеялся, негромко, безо всякого видимого повода: он тоже стремительно выпрямился и вскочил на перила моста.

— Хью!

— Бог ты мой! Там лошади! — сказал Хью, глядя вдаль с высоты своего воображаемого роста в шесть футов и два дюйма (хотя в нем было всего пять футов одиннадцать дюймов).

— Где?

Он вытянул руку:

— Вон они.

— Ах да, действительно, — задумчиво сказала Ивонна. — Я совсем забыла — это лошади «Казино де ла сельва», а здесь, кажется, пастбище. Мы можем туда дойти, если поднимемся чуть выше…

…Слева от них, на пологом склоне, катались по траве лоснистые жеребята. Сойдя с калье Никарагуа, они свернули на узкую тенистую дорожку, сбегавшую вниз по краю выгона. Конюшни примыкали к какой-то молочной ферме, которая содержалась в идеальном порядке. Ферма раскинулась за конюшнями, на равнине, куда вела травянистая, с глубокими колеями дорога, проложенная под высокими, как в Англии, деревьями. Поодаль довольно крупные коровы, до невероятия, как и техасский длиннорогий скот, похожие на оленей («Я вижу, — сказала Ивонна, — ты опять вспоминаешь своих коров»), лежали в тени деревьев. За конюшнями в ряд стояли подойники, ярко сверкая на солнце. Благоухание парного молока, ванили и полевых цветов пронизывало дремотный воздух. И все было залито солнцем.

— Чудесная ферма, правда? — сказала Ивонна. — Кажется, правительство проводит тут какие-то эксперименты. Вот бы мне такую ферму.

— А не хочешь ли взять напрокат пару этаких здоровенных антилоп?

Как выяснилось, за лошадь нужно было платить два песо в час.

— Мuу correcto[93].

Взглянув на ковбойские башмаки Хью, конюх насмешливо блеснул глазами и ловко подогнал для Ивонны длинные кожаные стремена. А Хью этот конюх не известно почему напомнил про одно местечко на Пасео де ла Реформа в Мехико, где он стоял, бывало, ранним утром, глядя, как снуют, торопятся на работу люди, бегут по солнцепеку мимо памятника Пастеру...

— Muy incorrecto [94].— Ивонна поглядела на свои брюки; она подпрыгнула, подпрыгнула еще раз и ловко села в седло. — Ведь мы с тобой еще ни разу не катались вместе верхом, да?

Наклонясь вперед, она погладила лошадь по шее, и они тронулись.

Лошади иноходью бежали по дороге, а вслед им трусили двое жеребят, которые увязались за матками с выпаса, и дружелюбная, лохматая беленькая собачонка с молочной фермы. Дорога вскоре вывела их на шоссе. Они были уже в Алькапансинго, обширном городском предместье. Сторожевая башня, теперь близкая и высокая, красовалась над лесом, и среди зелени уже вырастали тюремные стены. Слева, по другую сторону, показался дом Джеффри, он был виден отсюда, словно с птичьего полета, совсем крохотный, припавший к земле под сенью деревьев, за ним длинным, скошенным клином спускался сад, вокруг, сверху и снизу расползались по скатам еще сады при соседних особняках с лазурными овалами бассейнов, так же круто спускаясь к ущелью, а выше, где кончалась калье Никарагуа, земля возносилась к поднебесью, и там, господствуя над окрестностями, горделиво стоял дворец Кортеса. Неужели вон та белая точечка — это Джеффри? Минуя ворота публичного парка, быть может потому что там они очутились бы почти над домом, они свернули направо и рысью стали спускаться по другой дороге. Хью было приятно, что Ивонна сидит в седле по-ковбойски, словно влитая, не чета тем наездницам, что любят «выпендриваться», как говорил Хуан Серильо. Тюрьма была уже позади, и он представил себе, как там, на вышке, бинокли, зорко обшаривая даль, нащупали их, скачущих тряской рысью; «Guapa»[95], — обронил, должно быть, один полицейский; «All, muy herniosa»[96],— откликнулся другой, восхищаясь Ивонной, и причмокнул губами. Недреманное полицейское око беспрестанно озирает мир в бинокль. А жеребята, еще не подозревавшие, что дорога куда-то ведет и служит для передвижения, что это не какая-нибудь лужайка, где так привольно пастись и кататься по траве, то и знай ныряли в подлесок справа и слева. Лошади призывали их тревожным ржанием, и они возвращались, с треском прокладывая себе путь. Но вскоре лошади утомились, смолкли, и тогда Хью стал звать их особым свистом, которому выучился уже давно. Про себя он решил оберегать этих жеребят, но по-настоящему всех оберегала собака. Натасканная, должно быть, на змей, она забегала вперед, потом возвращалась, петляя по сторонам, и, удостоверившись, что опасности нет, вновь скачками летела вперед. С минуту Хью следил за ней взглядом. Просто не верилось, что эта собака сродни приблудным псам, этим чудовищным тварям, которые рыщут по городу и неотступно как тени следуют по пятам за его братом.