Малькольм Лаури - У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику

• Название: У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
• Автор: Малькольм Лаури
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Издательская аннотация отсутствует.

Со страниц «У подножия вулкана» встает аллегорическая и в то же время чувственно-конкретная панорама земного ада, в котором бьется, терзается и страждет человеческая душа (отнюдь не произвольны в тексте книги частые ссылки на великое Дантово творенье). Повесть же «Лесная тропа к роднику», напротив, видение о земном рае, самое ясное и просветленное произведение Лаури.(Из предисловия.).

---

— А твой друг действительно скотовод или он тоже переоделся ковбоем?

— По-моему, он контрабандист. Я вижу, Джефф рассказал тебе про Вебера? — Хью усмехнулся. — Я сильно подозреваю, что он торгует оружием. Но как бы там ни было, мы с ним разговорились в погребке «Эль Пасо», и я узнал, что он как-то сумел поладить со скототорговцами и намерен доехать на их грузовике до Чиуауа, это было ловко придумано, а дальше лететь самолетом в Мехико. Ну, вот мы и полетели из какого-то городка со странным названием, что-то вроде Кусиуриачик, и, поверишь ли, ни на секунду не переставали спорить — он оказался из числа американцев полуфашистского толка, служил в Иностранном легионе и бог весть еще где. Вообще-то он хотел добраться до Париана, а поэтому велел летчику сесть вон на том поле, где мы и высадились. Недурное путешествие я совершил.

— Хью, как это на тебя похоже!

Ивонна с улыбкой смотрела на него снизу вверх, сунув руки в карманы брюк и широко, по-мужски, расставив ноги. Ее высокая грудь явственно обозначилась под блузкой, расшитой какими-то птицами, цветами и пирамидами, которую она приобрела или привезла специально ради Джеффа; и Хью, снова почувствовав щемящую боль в сердце, отвернулся.

— Пожалуй, надо было мне пристрелить этого bastardo[91] безо всяких разговоров; впрочем, он хоть и скотина, но не из самых худших.

— Париан иногда виден отсюда.

Хью пронизал воздух тоненькой струйкой дыма.

— Не правда ли, в том, что Джефф сейчас спит, есть какой-то неистребимый английский дух или что-то в этом роде? — Он шел по аллее вслед за Ивонной. — А вот здесь поработала моя машина.

— Джефф всю ночь был на балу в пользу Красного Креста. Бедняга, он валился с ног от усталости. — Они шли, покуривая, и чуть ли не на каждом шагу Ивонна мешкала, выпалывая какой-нибудь сорняк, а потом вдруг остановилась и долго глядела на клумбу, которую совершенно заполонили уродливые ползучие растения. — Господи, как прекрасен был раньше этот сад. Поистине райские кущи.

— Тогда давай уйдем подальше от ада. Прогуляемся, если ты не устала.

Он услышал храп, захлебывающийся, тяжкий, страдальческий, но сдержанный и краткий: безмолвный зов Англии, давно погруженной в сон.

Ивонна быстро огляделась, словно опасаясь, что Джефф, словно камень из катапульты, вылетит в окно вместе с кроватью, если он спит у себя, а не на веранде, помедлила в нерешимости.

— Я ничуть не устала, — сказала она весело и сердечно. — Прогуляемся… — И первая пошла по дорожке. — Пойдем, что ж ты стоишь?

Он невольно залюбовался ею, обнаженной, посмуглевшей кожей щек и рук, желтыми брюками, ярко-алыми цветами на блузке, завитками каштановых волос возле ушей, изящными, быстрыми движениями ног, обутых в желтые босоножки, которые, казалось, не ступали по земле, а танцевали, реяли в воздухе. Он догнал ее, и они снова пошли вместе, посторонившись, чтобы не наступить на длиннохвостую птицу, внезапно упавшую к их ногам, как стрела на излете.

Теперь эта птица важно шествовала впереди по обезображенной рытвинами дорожке, мимо сорванных с петель ворот, где ее настиг красно-белый фазан, словно пират, несущийся на всех парусах, и последовал за ней дальше, по пыльной улице. Они смеялись над птицами и могли бы сказать друг другу при иных обстоятельствах что-нибудь вроде: «Любопытно, где теперь наши велосипеды?» — или: «А помнишь кафе Робинсона в Париже, где столики расставлены под деревьями прямо на улице?» — но сейчас этого нельзя было вымолвить.

Они свернули влево, по дороге, которая вела за окраину города. Дорога круто сбегала под уклон. Внизу виднелись лиловые холмы. Почему я не чувствую горечи, подумал он, почему ее нет и в помине; но она была тут как тут: это новое, щемящее чувство впервые посетило Хью, когда остались позади стены дипломатических особняков и калье Никарагуа превратилась в труднопреодолимое нагромождение камней и скопище рытвин. Здесь Ивонне едва ли пригодился бы ее велосипед.

— Но чего ради, Хью, тебя понесло в Техас?

— На охоту за оклахомцами. Это тамошние сезонные батраки, вот я и двинул сперва в Оклахому. Решил тиснуть про них статейку в «Глобе». А уж оттуда перебрался в Техас, на это самое ранчо. Там я прослышал о беженцах из засушливых районов, их не пропускали через границу.

Всюду ты суешь свой нос!

Я прилетел во Фриско перед самым Мюнхенским соглашением.

Хью взглянул налево, в сторону Алькапансинго, где вдали над тюрьмой вдруг выросла зарешеченная сторожевая вышка и две крошечные фигурки дозорных с биноклями, направленными на восток и на запад.

— Детская забава. Местная полиция любит напускать на себя таинственность, совсем как ты. А где ты был до этого? Да, вероятно, мы разминулись во Фриско.

Ящерица юркнула с дороги в густую зелень бугенвилеи, за ней другая. У обочины зияло полузасыпанное отверстие с остатками сгнивших креплений, по-видимому, оно тоже вело в шахту, а справа, по крутизне, сползали поля, распластанные вкривь и вкось на обрывистых склонах. Вдали, за полями, он разглядел в кольце гор старую арену и вновь услышал голос Вебера, который в самолете кричал, надрывая глотку, прямо ему в ухо, когда они передавали друг другу граненую бутылочку гаванского рома: Вот и Куаунауак! Во время революции женщин здесь распинали на арене и натравливали на них быков. Шутка сказать! Все уличные канавы были полны кровищей, а посреди рынка поджаривали на вертеле собак. Сперва наделают дел, а потом уж разбираются! Ты прав, черт тебя побери… Но теперь в Куаунауаке не было революции, и безмятежные лиловые склоны гор, расстилавшиеся перед ними, поля, даже сторожевая вышка и арена дышали миром, словно тут поистине были райские кущи.

— Совсем как в Китае, — сказал он.

Ивонна обернулась к нему с улыбкой, но взгляд у нее был тревожный и растерянный.

— А война? — спросила она.

То-то и оно. Когда я вывалился из санитарного самолета, а мне на голову посыпались три дюжины бутылок пива и полдюжины журналистов, тут-то я и решил, что климат Калифорнии будет мне полезней. — Хью с опаской покосился на козла, который долго шел следом за ними по правой травянистой обочине дороги, вдоль проволочной загородки, а теперь остановился и взирал на них в своей ветхозаветной гордыне. — Нет, воля твоя, а все это низшие существа, кроме, берегись! Господи, так я и знал... Козел ринулся на них, и Хью почувствовал вдруг, ужасаясь, теряя голову, резкий толчок; тело Ивонны, прильнувшее к нему, опалило его, а козел с разбегу проскочил мимо, вздымая пыль, круто взял влево, по дороге, за поворот, миновал низкий каменный мостик и скрылся за холмом, волоча оборванную веревку. — Ох уж эти козлы, — сказал он, решительно отстраняя Ивонну. — Подумать только, какой они наносят урон даже в мирное время, когда никто не воюет. — Он произнес это с каким-то тревожным чувством, все еще омрачавшим их общую радость. — Это я уже не про козлов, а про журналистов. Нет такой казни на земле, чтобы достойно их покарать. Разве только швырнуть всех в Малебольхе… Вот, кстати, и Малебольхе.

Так называлось извилистое ущелье, рассекавшее всю окрестность, здесь оно было совсем узкое, но такое величественное, что они сразу же забыли досадную историю с козлом. Они стояли теперь на каменном мостике, переброшенном через теснину. Внизу, под ними, зеленели кроны деревьев, которые росли на крутизне, прикрывая листвой жуткую пропасть. Со дна долетало негромкое смеющееся журчание ручья.

— Если Алькапансинго вон в той стороне, — сказал Хью, — тогда где-то здесь, неподалеку, Берналь Диас со своими тласкальцами переправился и захватил Куаунауак. Великолепное название для джаз-банда: «Берналь Диас и его тласкальцы»… Или ты не успела проштудировать Прескотта, когда училась в университете у себя на Гавайях?

— М-м-м… — невразумительно промычала Ивонна в ответ на этот нелепый вопрос, потом заглянула в ущелье и поежилась.

— Пожалуй, тут у самого Диаса голова закружилась.

И не мудрено.

— Тут незримо витают призраки издохших газетчиков, они вездесущи, как при жизни, лезут во все щели и уверяют самих себя, что делают это во имя подлинной демократии. Но я позабыл, ведь ты не читаешь газет. Правда? — Хью рассмеялся, — В сущности, Ивонна, журналисты — те же проститутки, только мужского пола, у них продажные перья и продажные языки. Тут я совершенно согласен со Шпенглером. Ого. — Хью встрепенулся, услышав ненавистный, давно знакомый звук — казалось, где-то вдали разом выколачивали тысячу ковров; потом грохот, словно извергнутый жерлами вулканов, как-то незаметно стал зримым, застилая горизонт, и сразу же его настигло пронзительно-визгливое эхо.

— Учебные стрельбы, — объяснила Ивонна. — Опять начинается.

Над горами, как раскрытые парашюты, плыли облачка дыма; с минуту оба они молча глядели вдаль. Потом Хью вздохнул и принялся скручивать сигарету.