Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века

• Название: Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
• Автор: Карел Чапек-Ход
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1978

В книгу вошли произведения известных чешских писателей Я. Гашека, В. Ванчуры, К. Полачека, Э. Басса, Я. Йона, К. М. Чапека-Хода, созданные в первой половине XX века. Ряд повестей уже издавался в переводе на русский язык, некоторые («Дар святого Флориана» К. М. Чапека-Хода, «Гедвика и Людвик» К. Полачека, «Lotos non plus ultra» Я. Йона) публикуются впервые.

---

— Пррошу!

«Все ясно! — подумал я.— Комфортабельный дом Жадаков просто-таки идеально соединяет под одной крышей старинный рыцарский зал с самыми современными удобствами. И такое сочетание исторических достопримечательностей с достижениями технического прогресса очень даже целесообразно. Мы не должны отставать от цивилизованного мира, и в то же время должны оберегать все то ценное и прекрасное, что оставило нам прошлое. Наши деды и прадеды умели показать благообразный фасад своего бытия — салоны и гостиные, украшенные макартовыми цветами {97} да картинками с альпийскими видами, но что представляли собой подобные помещения? Вспомнить стыдно! Да здравствует эпоха, которая так заботится о бытовых удобствах! Слава ей, трижды слава!»

— Знаменательно,— стал я уже вслух развивать свою мысль,— что технически совершенное оборудование подобных помещений пробивает себе путь в нашу все еще отсталую, правда, лишь в этом смысле деревню! Вы — подлинный пионер цивилизации! Вперед, сквозь дебри и чащи!

Тут я вспомнил многих своих пражских знакомых, построивших себе комфортабельные виллы на Баррандове, в Трое, в Страшницах или На Бабе {98}. Они и знать не знают, что такое настоящие салоны. Дома их имеют уже иные, вполне современные визитные карточки.

Стоит прийти к ним в гости, как они сразу же ведут вас в уборную!

И у Жадаков я заметил всевозможные технические новшества. Я опробовал сливной бачок новейшей конструкции, под названием «Ниагара», или «Миссисипи», или что-то в этом роде. Тронешь хромированный рычажок — и сразу же с оглушительным шумом низвергается целый водопад. Эта энергия! Этот напор! И идеальная чистота без всяких там традиционных щеток! Но что я вижу! Да ведь это настоящая жилая комната, отделанная под орех, с кафелем и гладким голубым сиденьем, вокруг которого стены обшиты японской соломкой. А у сиденьица, не высоко и не низко, чтоб руке было удобно, пристроен фарфоровый ящичек с мягкой туалетной бумагой, изящной пепельницей и книжной полочкой, где стоит несколько романов — чтобы даже здесь, не теряя драгоценного времени, духовно обогащать себя.

Покинув этот роскошный кабинет, мы прошли по коридору налево, остановившись возле корзины с войлочными туфлями.

— Переобуйтесь, пожалуйста,— сказал доктор и снял свои башмаки.

Потом он нажал ногой на какую-то кнопку у порога, раздался скрип, дверь приоткрылась, и мы вошли в детскую. Только когда доктор опять наступил на медную кнопку и дверь закрылась, я заметил, что она без ручек и открывается с помощью электромотора.

Худенький подросток, с завязанным горлом, по имени Адамек, и миниатюрное созданье женского рода по имени Евочка, оба в черных очках, сидели на полу, покрытом линолеумом, и играли в кубики. Увидев нас, они, как по команде, поднялись и, встав рядышком, поздоровались по-французски:

— Бонжур, месье!

Гувернантка в белом халате с поклоном сказала:

— Гутен таг!

Потолок и стены детской были покрыты белой масляной краской, как в операционной. Окна без перекладин и занавесок, чтобы ничто не препятствовало проникновению благодатных солнечных лучей, струили яркий свет, усиленный лампами горного солнца, низвергавшего свое чудодейственное сияние на детей, игравших посреди комнаты.

Гувернантка выключила рефлекторы.

Волоча ноги в шлепанцах, я поспешил к ней, собираясь поздороваться за руку.

— Bitte vielmals um Verzeihung [65] — сказала она на своем родном языке, подняв ладони, как бы отстраняясь, и улыбнулась. У нее было молодое, не по возрасту бледное лицо.

— Aus hygienischen Gründen — nicht wahr? [66] — сказал я, сообразив что к чему.

— Jawohl, Herr Meister! [67]

Я посмотрел на доктора, который стоял рядом с видом полнейшего равнодушия. Ухмылка исчезла с его лица, и нижняя губа отвисла, как у сонного мерина.

Хорошо вышколенная гувернантка стала рассказывать о достоинствах этой детской, начав с пола, покрытого линолеумом, который, как было доказано одним ученым, доктором Леманом, способствует быстрой гибели всех бактерий.

Пригласив меня поближе подойти к окнам, она пояснила, что вместо стекол в них вставлен плексиглас, который пропускает ультрафиолетовые лучи, способствующие выработке витаминов в организме.

Глядите, пожалуйста! Да ведь это настоящие школьные парты, оснащенные к тому же всевозможными рычагами, и педалями, и никелированными колесиками, чтобы у детей не было искривления позвоночника. И на каждой парте отточенный на точилке карандаш и золотое перо: стоит протянуть руку — и упражнение напишется само собой.

А сколько в этом углу дорогих игрушек! Куклы, железная дорога, машинки!

— Les lunettes! [68] — крикнула гувернантка детям, с любопытством устремившим на меня две пары темных стекол. Дети послушно сняли их со своих носиков, бережно отложили в сторонку и опять согнулись над своими кубиками.

— Стены, окна, полы, мебель, игрушки, sehr geherte Herr [69], ежедневно подвергаются дезинфекции,— поясняла гувернантка.

Я подошел к изящным весам, которые позволяют установить прибавку веса у детей, потом к ингалятору — на случай, если бы у мальчика или у девочки заболело горлышко.

А вот железный шкаф, выкрашенный белой краской, как в поликлинике, да еще с красным крестом на матовом стекле.

Мне показали пузырек с йодом — вдруг бы ребенок порезался; баночки с гормональными препаратами, бинты, гоффманские капли — если бы разболелся животик; присыпки, коробочки с пургеном для нормализации стула; пинцеты — не дай бог, в глаз попадет соринка.

Стоя у окна, откуда вся комната была видна как на ладони, я увидел, как доктор Жадак, согнув в три погибели свою фигуру, опустился на корточки на расстоянии нескольких шагов от детей и, обнажив лошадиные зубы в улыбке, вытянул костлявые руки к сыночку Адамеку и доченьке Евочке.

Дети прервали игру и растерянно стали смотреть на отца — они как будто не были уверены, что он не причинит им вреда.

Первой опомнилась девочка. Изобразив на бледном личике какое-то подобие улыбки, она сделала к нему несколько шагов. И в ту же минуту в соседней комнате скрипнул паркет.

Воспитательница испуганно оглянулась и, увидев, что Евочка, улыбаясь, идет к отцу, а Адамек имитирует его нескладную позу, подскочила к доктору Жадаку и зашептала умоляюще:

— Nein, nein, Herr Doktor, bitte, nein! [70]

Дети так и не посмели дотронуться до отца, который был — чему я охотно верю — рассадником всевозможных микробов.

Доктор Жадак выпрямился, подошел к окну, сунул руки в карманы и, повернувшись к нам спиной, неподвижно простоял так все время, пока мы были в детской.

Я невнимательно слушал пояснения гувернантки о том, что руки являются главным разносчиком всяческой заразы и поэтому несколько раз в день дети должны мыть их патентованным мылом «Уран»,— вы чувствуете? — радиоактивным урановым мылом, очень полезным при борьбе с кожными паразитами.

— Au revoir! [71] — попрощались дети, когда доктор, наступив на кнопку, открыл дверь.

В коридоре нам попалась горничная.

— Хозяйка уже ушла? — тихо спросил доктор Жадак.

— Да, сударь, в городскую управу.

— Пррекрасно!

По молчаливому соглашению мы уже не стали так внимательно осматривать остальные комнаты — супружескую спальню с лепным потолком в стиле рококо и гарнитуром цвета слоновой кости, столовую в духе ренессанс и готический музыкальный салон, где стояли концертный рояль, виолончель в футляре и вдоль всей стены — орган с деревянной резьбой, жестяными трубочками и местом для органиста на возвышении.

— Это вы играете?

— Я не игрраю!

— Значит, пани Мери?

— И она не игррает.

— А кто же тогда играет?

— Никто не игррает.

Больше я этого невежу ни о чем не спрашивал.

Я подумал о детях Жадаков.

Кто завидует богачам, что столы их ломятся от яств, что спят они в теплых, мягких постелях, что живут они в роскоши, кто думает, что в этом счастье, тот, по сути дела, совсем не знает людей: ни тех, кто ходит в шелках, ни тех, кто одет в рубище.

Крестьянской девушке Марженке фортуна выделила из своего рога изобилия дом со всеми удобствами, над которым трудилась целая армия архитекторов, продумывая все до мелочей, чтобы все было в полном порядке — надежно и удобно.

Создать такой комфорт — совсем не просто. Должна быть некая организующая сила, умная голова, которая бы знала, чего хочет, и, не считаясь с расходами, строила бы уютное гнездышко для новобрачных, которое бы пришлось им по душе. Чтобы кто-то нашел там свое счастье. Кто же именно? Марженка, крестьянская девушка из деревни Драсовки!

Представляю, как вошла она в этот дом, глазам своим не поверив! И как ей пришлось привыкать к комфорту, учиться обхождению со всеми этими вещами, учиться жить среди них. Представляю, каким терпеливым и добрым учителем был пан новобрачный. Он все показал, все объяснил своей молоденькой жене, сам — на свою голову! — обучил ее языкам, истории, литературе, изящным искусствам и философским наукам. Влюбленные — самые талантливые педагоги, и никто не сравнится с ними в изобретательности и терпении. Сколько на земле влюбленных — столько и прекрасных педагогов, не подвластных ни земским школьным советам, ни министерствам. Если супруг — врач, жена очень скоро начинает взирать на людей, как медик; если он электрик — ловко вертеть выключателем; если археолог — она овладевает мироощущением археологов; если он купец, чрезвычайно быстро развиваются ее врожденные коммерческие способности; если он специалист по классической филологии,— она на следующий же день после свадьбы твердо знает, что есть колонны дорические и есть ионические; если муж историк, то прекрасное создание без запинки выложит вам все о Перикле, Августе, Кроке, Воене {99} и других исторических личностях.