Арнольд Цвейг - Радуга

• Название: Радуга
• Автор: Арнольд Цвейг
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1960

Большинство читателей знает Арнольда Цвейга прежде всего как автора цикла антиимпериалистических романов о первой мировой войне и не исключена возможность, что после этих романов новеллы выдающегося немецкого художника-реалиста иному читателю могут показаться несколько неожиданными, не связанными с основной линией его творчества.

Лишь немногие из этих новелл повествуют о закалке сердец и прозрении умов в огненном аду сражений, о страшном и в то же время просветляющем опыте несправедливой империалистической войны. Есть у А. Цвейга и исторические новеллы, действие которых происходит в XVII–XIX веках. Значительное же большинство рассказов посвящено совсем другим, «мирным» темам; это рассказы о страданиях маленьких людей в жестоком мире собственнических отношений, об унижающей их нравственное достоинство власти материальной необходимости, о лучшем, что есть в человеке, — честности и бескорыстии, благородном стремлении к свободе, самоотверженной дружбе и любви, — вступающем в столкновение с эгоистической моралью общества, основанного на погоне за наживой…

---

А теперь пора ему вернуться к импозантному великану господину Клаусу и делать вид, будто он, Винфрид, ничуть не переменился; более того, погрузиться в тот особый мир, мир Клаусов, где пока тоже господствуют раздоры, деление на партии, где стараются взять верх представители самых различных течений и где считается, что для немца-офицера в мундире его величества существует лишь одна возможность мыслить и жить…

И вот, сидя у генерала, где он нашел и почтенного господина фон Эллендта, Винфрид испытывал странное ощущение: ему казалось, что он противник этих двух людей. Они больше не подавляли его, он существовал сам по себе. Сегодня для него были существенны собственные его суждения, опыт, рассудок. Веселый великан с гладко выбритым лицом был превосходным солдатом, без сомнения, лучшим в немецкой армии, но Винфрид уже познакомился с людьми, убежденными в беспомощности всех вообще генералов, как только они оказываются вынужденными выйти за пределы военного искусства. Ну, а в оккупированных областях они несомненно вышли за пределы этой сферы. Однако было бы ошибкой со стороны Винфрида, если бы он позволил кому-нибудь разгадать его мысли. К счастью, человек не прозрачен и отчет он обязан давать только собственной совести, а не начальству, которое самовластно превышает свои права.

Радуясь новому переполнявшему его чувству уверенности в себе, Винфрид отвечал на вопросы непринужденно, скромно, слегка шутливо. Да, высланный викарий примирился со своей участью и не выказывает недовольства. Да, Мария-Лаах[25] — необыкновенно живописное местечко, ну, точно созданное для ссылки. Викарий все же рассчитывает пробыть там не слишком долго, ибо мир так или иначе не за горами. В Германии Винфрид столкнулся с подобными же настроениями среди народа, он убедился в этом, когда навестил семью своего тестя в Штутгарте, а потом в Берлине, где ему довелось провести всего несколько часов. Никто не сомневается в победе, но, как выразился в своей речи статс-секретарь, одной только силой оружия не добьешься мира, которого жаждут все народы, участвующие в войне. Настроение у всех бодрое, но бытовые трудности подтачивают силу сопротивления. В поездах, например, пассажиры называют грипп не иначе, как легочной чумой. Это и в самом деле какая-то чудовищная эпидемия. В сознании людей война и мор, голод и безумие всегда сопутствуют друг другу — совсем как в библии. Настало время перейти к мирной жизни.

Клаус сидел, скрестив руки, и вглядывался в своего собеседника. Молодой человек был по душе генералу. Путешествие явно не пошло ему на пользу. Демократический дух Южной Германии… юноша не привык к нему.

— Вашего статс-секретаря можете спокойно зажарить под кисло-сладким соусом, милостивый государь. Даю ему еще две недели сроку. Вы, может быть, читали о том, что его начальство, господин рейхсканцлер, вынужден был прямиком направиться в главную ставку с извинениями? Нет, он человек конченый! И тем не менее мне жаль его. Он умен, знает что к чему. Старался соблюсти декорум и действовать с нами заодно, да иначе и немыслимо. Но за ним нет сильных людей, у него нет опоры. Стоит верховному командованию мигнуть, и ни канцлер, ни рейхстаг не спасут его.

— Даже рейхстаг? — недоверчиво переспросил Винфрид.

— А вы не замечаете, что в некоторых высоких сферах строят кислые физиономии при упоминании о рейхстаге?

— Разумеется, — кивнул Эллендт. — Вечная помеха во всех делах. А как опора — полный нуль.

Клаус слегка похлопал в знак одобрения своими красивыми, сильными руками и начал рассказывать историю о том, как в июле 1917 года верховное командование сместило канцлера Бетман-Гольвега, хотя за него стоял кайзер, который считался лишь с решениями, принятыми большинством рейхстага — то есть четырьмя крупнейшими партиями, а не одним человеком.

— Они бы с удовольствием прирезали курочку, да крови боятся. А кровь означает: принять на себя всю ответственность, воззвать к народу, встать во главе войска, рискнуть взять в свои руки власть и посмотреть, за кем пойдут — за консерваторами, стремящимися к победе, или за большинством рейхстага, стремящимся к миру.

— А короче, — вмешался Эллендт, бывший сегодня, очевидно, в прекрасном настроении, — какой режим восторжествует в стране, авторитарный или мажоритарный?

— А вот никто и не рискнул, — удовлетворенно ухмыльнулся Клаус. — А почему? Аннексии всем хочется добиться: одним — военным путем, другим — дипломатическим. А при одинаковых целях всегда побеждает сильнейший, лучше умеющий повелевать. Вот почему это — гиблое дело и статс-секретарю крышка! А теперь поговорим об Украине, надо познакомить молодого человека со сложившейся обстановкой.

Да, на Украине творились дела, если послушать Клауса. В нескольких сжатых фразах он сообщил обоим господам из Пятого отделения штаба, что его величество, не долго думая, отозвал генерала Линзинга за то, что тот не сумел поладить с австрийцами, а на генерал-лейтенанта фон Лихова дополнительно возложил командование группой войск Линзинга, так что Лихов командует теперь тремя армиями. Эти армии косым клином врезались в территорию России до самого Кавказа, они двигаются вдоль линий железных дорог и медленно идут на север, ведя непрерывные бои с красными бандитами, которых русские называют партизанами. Стремясь умерить власть Лихова, ему в Киеве посадили на шею представителя верховного командования — генерала Кернера, шваба, специалиста по транспорту, который должен выцарапать обещанные Украиной запасы зерна и сырья.

— Этому-то Лихов будет рад, — с облегчением вздохнул Винфрид, и Клаус уверенно кивнул — он был того же мнения.

Плохо было одно: крестьяне не торопились отдавать хлеб. Неужели достопочтенные представители Рады в Брест-Литовске преувеличивали? То ли у них вообще не было сколько-нибудь значительных запасов, то ли крестьянам самим нужен их хлеб — во всяком случае, начались затруднения, пришлось вмешаться войскам; в деревне обнаружилась красная зараза, поставки превратились в реквизиции, из-за реквизиций начались крестьянские бунты. А это повело к ложным и опасным выводам. Новое правительство Скоропадского рассматривают как ширму для немецких генералов, от населения начали поступать жалобы на белый террор и на помещичье засилье, пошли сравнения между Москвой, раздавшей землю крестьянам, и Киевом, где у мужика грабили последнее зерно. Вся эта агитация, к величайшему сожалению, подняла бурю ненависти к немцам, а сама агитация вызвана неуклюжими действиями нижестоящих органов.

Что представляет собой Лихов, мне нечего вам рассказывать. Тяжело будет старому аристократу вешать на деревьях мужиков. Надо бы послушаться его, Клауса, и вовлечь в это дело купцов-евреев. Путем свободной торговли мы бы получили целые вагоны пшеницы, и все было бы сделано к обоюдному удовольствию и к взаимной выгоде.

Винфрид почувствовал, как у него вдруг что-то и окаменело и зажглось в душе, совсем как бетон, который становится горячим в процессе затвердевания.

— Вешать мужиков на деревьях? — спросил он, вытаращив глаза.

— Да это только разговоры, — отмахнулся Эллендт. — Не обращайте внимания. Просто образное выражение…

— Ничуть не образное, — кротко возразил Клаус. — Самые настоящие мужики и настоящие деревья.

— И самое настоящее повешение? — спросил Винфрид.

— Настоящее, — непоколебимо подтвердил Клаус, — повешение за шею — до наступления смерти.

— О, дядя… — тихо произнес Винфрид.

— Не прекратить ли нам этот разговор? — сдержанно, но решительно предложил барон Эллендт.

Но генерал Клаус, не спускавший теперь глаз с Винфрида, мягко и вежливо настоял на том, чтобы разговор все-таки продолжить. Если солдат должен превосходить врага силой, то том более должен он превосходить его знанием.

— Повяжите этому крестьянину красную тряпку вокруг руки, суньте ему винтовку и положите патроны в карман, и перед вами окажется враг, против которого сейчас идет с пулеметами наш ландвер. Тогда не только несколько мужиков будут качаться на ветвях, тогда вокруг будут валяться десятки трупов. Так не лучше ли запугать их, это человечней и сохранит больше жизней, не так ли?

— Боюсь, что в пути я видел слишком много крестьянских дворов, — дрожащим голосом возразил Винфрид.

— Так ведь это у вас дома, — равнодушно бросил Клаус, — туда враг не доберется.

— Крестьянин везде остается крестьянином, — подумав, упрямо сказал Винфрид.

— Что за вздор! — Клаус стал серьезней. — Красный крестьянин уже не крестьянин, он просто красный.

— Но ведь у нас мирный договор с Украиной, — чуть не умоляюще воскликнул Винфрид. — Лихов так радовался своему назначению, и только потому, что ему представлялась возможность заключить мир.

— Да он и заключил его, — ответил Клаус. — Так оно и было.