Арнольд Цвейг - Радуга

• Название: Радуга
• Автор: Арнольд Цвейг
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1960

Большинство читателей знает Арнольда Цвейга прежде всего как автора цикла антиимпериалистических романов о первой мировой войне и не исключена возможность, что после этих романов новеллы выдающегося немецкого художника-реалиста иному читателю могут показаться несколько неожиданными, не связанными с основной линией его творчества.

Лишь немногие из этих новелл повествуют о закалке сердец и прозрении умов в огненном аду сражений, о страшном и в то же время просветляющем опыте несправедливой империалистической войны. Есть у А. Цвейга и исторические новеллы, действие которых происходит в XVII–XIX веках. Значительное же большинство рассказов посвящено совсем другим, «мирным» темам; это рассказы о страданиях маленьких людей в жестоком мире собственнических отношений, об унижающей их нравственное достоинство власти материальной необходимости, о лучшем, что есть в человеке, — честности и бескорыстии, благородном стремлении к свободе, самоотверженной дружбе и любви, — вступающем в столкновение с эгоистической моралью общества, основанного на погоне за наживой…

---

Именно на это и рассчитывает длинноносый человек, о котором мы говорили вам в самом начале нашего рассказа. Он вас вталкивает в комнату, проскальзывает вслед и становится перед вами с картузом в руке. На его сдвинутых по-военному ногах кожаные гамаши, а с словоохотливых уст готовы хлынуть заманчиво скромные речи. На испорченном саксонском диалекте он излагает свое желание, о котором хотел бы поговорить с вами: заручиться вашим согласием на обработку почвы и устройство садика. Что до уплаты, поспешно объясняет длинноносый, он согласен лишь на треть того, что запрашивают крупные фирмы. Казалось бы, вы должны прийти в изумление, не так ли? Но этого отнюдь не происходит.

Страна пережила такое денежное наводнение, какого не бывало со дня сотворения мира. Во всех умах царит полная сумятица, соотношение цен и стоимостей подорвано на столетия вперед бессовестными или невежественными экономистами, дороговизна сельскохозяйственных и промышленных товаров вконец истощила покупательную способность населения. Откуда же может так быстро вернуться прежнее доверие к добропорядочности, к тому, что за работу просят столько, сколько она стоит?

Итак, вы поддаетесь не красноречию этого человека, этого Гайгеланга, который пристроился на краешке стула и уставился на вас своими круглыми, как у совы, глазами, а глубокому недоверию, с которым вот уже ряд лет приучились относиться к запрашиваемым ценам. Это забавное красноречие, конечно, от полуобразованности, которую вам нетрудно себе представить. Книжные инверсии, предложения с «поскольку» и «несмотря на то» или «не говоря уже о том» перемешаны с сокращенными словечками, которые как бы заимствованы у какого-нибудь из модных в то время прозаиков. «Хотя и являюсь начинающим, — говорит он, например, скромно избегая местоимения „я“, — но по всей справедливости осмеливаюсь вступить в конкуренцию с крупными компаниями, господин директор. Несмотря на то, что цена моя очень умеренная, — убеждает он, — даю полную гарантию, что товар доставляю первый сорт. Разумеется, здесь могут быть всякие махинации в ущерб уважаемому клиенту касательно неподходящих материалов, — допускает он, — но поскольку я саксонец и питаю живейшую надежду обзавестись делом…» Так, заверяя, что на него можно положиться, он просит любезно разрешить ему хотя бы набросать план нашего садика, Тут-то вы и попались в ловушку! Ибо благовоспитанность не позволяет вам утруждать кого бы то ни было всякими планами, но заключив с ним в конце концов договор.

Через несколько дней г-н Гайгеланг с двумя дюжими парнями помоложе приступает к работе. Получив от вас известную сумму для закупки удобрений и рассады, он начинает копать, «рыть» — как сказал бы берлинец, — убирать строительный мусор, делая «глубокую вспашку», выворачивать нижний слой грунта наверх и смешивать его с удобрениями, которые подвозят на тачках и подносят в больших пакетах. Как на грех, вы ничего в этом деле не смыслите, хотя вас и величают «господин директор». Вы, правда, замечаете, что в одном углу подготовленного участка груда удобрений подозрительно смахивает на остатки конских яблок, проще говоря — на конский навоз. Но откуда вам знать, что свежий конский навоз пережигает почву, а коровий навоз, который, по заверениям г-на Гайгеланга, уже зарыт глубоко в земле, существует главным образом на бумаге, в представленном счете? Некоторые из саженцев выглядят вполне прилично и радуют вас надеждой, другие же удивительно мизерны, это какие-то прутики и карликовые кусты; они докажут свою пригодность, лишь когда будут посажены и дадут листья и цветы; таковы, например, крыжовник, смородина, маленькие грушевые деревья, некоторые сорта роз. Дерн вскоре выпускает свои зеленые стрелочки, он и в самом деле принялся, как гарантировал г-н Гайгеланг, но чтобы разобраться, действительно ли этот дерн — лучшая тиргартенская смесь или же совсем обычная луговая травка, вы, господин директор, отнюдь не знаток; вам даже не ясно, что лучше — посадить зеленую изгородь или сирень, прутья которой торчат из свежевскопанной земли, напоминая обычные палки, — «а ведь все это, г-н директор, как раз и придает садику уют».

Вы, конечно, договорились с г-ном Гайгелангом, хоть он и саксонец, что выплатите ему остаток причитающихся денег лишь тогда, когда все растения, пускающие здесь корни и тянущиеся ввысь, докажут на деле свою добротность. Но что поделаешь, если он вдруг является к вашей жене, когда вы в отъезде, и, сославшись на то, что работа закончена, а у него крайняя нужда в деньгах, выклянчивает оставшуюся сумму? Клубника растет на славу, розы принялись, и ваша молодая жена, хорошо знакомая с неожиданными поворотами судьбы, уступает просьбам г-на Гайгеланга. И на том он исчезает из вашего поля зрения. Когда вы возвращаетесь из путешествия, среди дерна пестреют плеши, и соседи, проникшись к вам доверием, самым решительным образом предостерегают вас от конского навоза и садоводческих экспериментов.

Увы, многое оказывается диким кустарником. Некоторые ягодные кусты, видимо, просто подобраны на свалках больших садоводств; но опять же другие кусты — яблоньки, вишни и персики — совсем недурно зеленеют; короче, убогий садик обошелся вам гораздо дороже, чем посадочный материал Гайгеланга, а сам он больше не показывается. Разумеется, ему положено заменить и снова посадить все, что не принялось, но этому господину то надо ехать в Голландию за саженцами, как заверяет он вас по телефону, то готовиться к речи на торжественном освящении знамени их союза. Местожительство он сменил.

Как вам сообщают более осведомленные люди, ему пришлось согласиться на бесплатный стол и квартиру в исправительной тюрьме Тегель, так как он обманул и других застройщиков, менее терпеливых и юмористически настроенных, чем вы. В первое же лето вы проникаетесь нежностью к своему несколько растрепанному садику, как владелец собаки — к своей дворняжке, которая, правда, отличается ясным умом и веселыми глазами, однако упорно стремится сочетать туловище терьера и короткие ножки таксы. Затем с глубоким раскаянием вы поручаете солидной садоводческой компании восстановить за умеренную цену нанесенный ущерб и порой, то досадуя, то забавляясь, вспоминаете вытянутую физиономию плута Гайгеланга, его совиные глаза, картуз, сдвинутые пятки и нелепую старомодную речь. Он живет в вашем сознании, его имя всплывает вдруг в ваших беседах и навсегда закрепляется за чахлой сиренью, которую вы попросту называете Гайгелангом, и вы даже не подозреваете, что человек этот, который все еще вас забавляет, давно уже расстался с белым светом.

Этот Гайгеланг был сущим вредителем, он нападал на беззащитных, грабил доверявших ему людей, приносил огорчения вместо обещанной пользы, и все это вполне сознательно. И должен же он был в конце концов наткнуться на человека, который отплатил ему за все прежние плутни и притом неразменной монетой.

Отто Мюльгакер, широкоплечий мужчина с мрачным взглядом, был в глубоком огорчении. После войны у него от левой руки остался обрубок, на котором лазаретные врачи искусно укрепили так называемый протез — стержень с крючками, пригодный для всяческих работ. То была память о ручной гранате, которую после упорных, жестоких боев и перебежек от воронки к воронке в болотистой местности фландрского фронта швырнул под ноги ему и двум его товарищам приземистый бретонец.

В свое время Мюльгакер, рискуя попасть в тюрьму и обманывая английскую пограничную охрану плавной голландской речью, с большим трудом пробивался из Бразилии в Германию, ибо не хотел покинуть в беде родину, боровшуюся за свое существование. Когда же он натянул на себя серый мундир и узнал, чем пахнет война, его прекрасные, благородные порывы подверглись суровым испытаниям и, разочаровавшись, он глубоко раскаялся в своем решении.

Прусский солдафон и на войне сумел показать свой волчий оскал. И только дружба с товарищами по судьбе, с такими же людьми, как он сам, была возмещением за поруганную справедливость, за грубое непонимание того, что человек, которому ежедневно приходится лежать под пулеметным огнем, по приказу подниматься в атаку, а ночью из своей траншеи перепрыгивать во вражескую, — что такой человек заслуживает уважения. Претерпев всяческие превратности судьбы и отлежав много месяцев на госпитальной койке, Отто Мюльгакер постепенно научился обходиться с помощью одной руки. После упорной борьбы за получение работы, после кошмара инфляции ему удалось наконец вернуть свой капитал, оставленный в Бразилии у надежных друзей; и теперь он мечтал лишь о маленьком домике с садом; там, на досуге, покончив с обязанностями скромного чиновника пароходной компании, где пригодилось его знание Южной Америки и нескольких языков, он станет прививать яблони, груши и прекрасные розы. Наш Гайгеланг сумел вкрасться к нему в доверие, когда товарищество «Сверчок на печи», в духе времени сокращенно называвшееся «Эс-эн-пэ», приобретало участки уже в другой местности, ставя там на сходных условиях дачные домики и обязывая разбивать сады. У «Эс-эн-пэ» нашлось бы немало оснований предостеречь клиентов от г-на Гайгеланга, но этот садовник Гайгеланг ухитрился зарекомендовать себя как политический единомышленник членов «Эс-эн-пэ», произнося речи в одной из ее секций и выдавая себя за жертву клеветы партийных врагов. В тогдашней Германии партийная принадлежность уже являлась более веской рекомендацией, чем знание дела и личные способности. Под гладкой поверхностью господствующего государственного единства трещины и расселины, которым предстояло в будущем стать непроходимыми пропастями, уже разделяли народ. Поэтому, хотя и с известным недоверием, длинноносого человека с круглыми глазами оставили в покое.