Павел Перец - От косяка до штанги

• Название: От косяка до штанги
• Автор: Павел Перец
• Издательство: Амфора
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-483-00048-Х

Подлинная история жизни культового питерского (а теперь и московского) персонажа Павла Перца, рассказанная им самим. Павел Перец – журналист и музыкант. Работал грузчиком, манекенщиком, продавцом кроссовок, Дедом Морозом, менеджером, столяром, диджеем, супервайзером, главным редактором газеты и гламурного журнала. Его книга "От косяка до штанги" – первый российский straight edge манифест и ярчайший пример современного идейного романа. Это путь от транквилизаторов к велосипеду с алюминиевой рамой, от водки к пятнадцатикилометровым пробежкам, от марихуаны к турнику в тренажерном зале. Подростковая проституция, сбор конопли в Астрахани, любительское драгдилерство, крысиные укусы, социальная реклама, похороны гранжа и хардкора, клубы "Тоннель" и "ТаМтАм"… Все это фон. На переднем плане – реальная история человека, который смог изменить себя, руководствуясь принципом "stay punk – stay clean".

---

При выходе с военной кафедры висела красная табличка «Сдай секретную тетрадь». Это была special тетрадь, куда мы записывали сведения, утратившие свою секретность еще при Брежневе. Нам выдавали ее в начале лекции и отбирали в конце. Преподаватели (полковники и подполковники) рассказывали, как один плохой мальчик забыл сдать тетрадь, унес ее домой. Жил он загородом, без телефона. Блюстители государственных тайн из ФСБ поставили на уши всю группу, выясняя местонахождение преступника. У парня были серьезные проблемы, к счастью, без тяжких последствий.

Перед началом лекций класс произносил:

– Здравия желаем, товарищ полковник! (если преподаватель был полковником).

В конце фразы в аудитории зависали две одинокие буквы «ст», последний слог неопознанного воинского чина. Это я баловался с озорством гоголевского семинариста, заменяя слово «полковник» на слово «педераст». Полифония студенческого хора позволяла вносить в нее малый диссонанс так, что он был не заметен в потоке голосов, чеканящих армейское гав-гав-гав.

В одном из номеров журнала «На связи» я прочитал подборку студенческих баек, в частности было там достаточно россказней на тему военной кафедры, как полковник показывал студентам диафильм. Для чего на доске был повешен экран, а в конце аудитории установлен проектор. Первый кадр получился не совсем удачным – картинка вверх ногами. Студенты заржали. Полковник подошел к доске, снял экран и, перевернув его, повесил обратно. Изображение осталось прежним. Студенты заржали еще больше. После чего полковник реверсивным движением перевернул экран еще раз.

Бездомная сирота, Российская армия, питается подачками и вшивеет, распродает свои внутренние органы, еле сводя концы с концами. Удручающая картина действительности может вызвать праведный гнев у малосольных патриотов, но только в том случае, если они в этой армии не были. Потому что стоит хотя бы одним глазком увидеть изнанку призывной кампании, как любые воззвания к укреплению военной мощи страны утонут в потоке информации, полученной из воинской части, допустим, в Карелии. Когда-то Плеханов высказал мысль о том, как следует поступить гражданину России: посидеть месяцок в тюрьме, чтоб стало понятно, в каком государстве ему приходится жить. Перефразируя Плеханова, можно сказать, что достаточно потратить месяцок, съездив на военные сборы, как это сделал я, и как это делают ежегодно тысячи российских студентов.

Наша часть располагалась в местечке Лахденпохья. Прибыли уже под вечер. Сто человек «курсантов» обмундировали в утиль времен Второй мировой войны. Вслед за формой борцов с гитлеровскими захватчиками интендантам следовало бы вынести аркебузы или пищали, выкатить лафетные пушки и призвать к осаде Выборга. Выглядело бы вполне органично.

Товарищам с 46-м размером ноги не хватило сапог. Им разрешили ходить в кедах. Я тоже ходил в кедах, несмотря на свой вполне ликвидный 42-й. Отмазывался, что и мне сапог не хватило. С щедростью мецената прапорщик выдал еще одни. Я смастерил из них ефрейторские пуанты, оторвав каблуки, и продолжал ходить в обуви, которую можно зашнуровать, предпочитая носки портянкам.

Представьте себе мародера. Или дезертира. Вот такой у меня был внешний вид, равно как у всех. Лишь на присягу, нам семерым, кому не досталось кирзовых изделий, выдали яловые офицерские сапоги, удобные и легкие как кроссовки «Nike». Но после клятвы на верность Родине их отобрали.

Раз в неделю курсанты меняли постельное белье. При сдаче его в стирку наволочки полагалось увязывать отдельно, пододеяльники и простыни тоже. Дневальный отнес три тюка в прачечную, а вечером принес их обратно. Прачечная не работала. Пришлось воспользоваться армейским секонд-хэндом и сыграть в рулетку, забыв про идиому о грязном белье, в котором никому не хочется копаться. Как вы думаете, что я ощущал ночью, гадая, на чьей же простыне мне пришлось лежать?

Смысл нашего пребывания в части заключался в пахоте. Именно в пахоте, а не в пехоте. Нас строили после завтрака и разводили по работам, затем после обеденной рекреации, дав чуть отдохнуть, снова строили и разводили по работам. Сто пчелок-землероек с бритыми затылками. Это мы.

Первой моей воинской повинностью стала процедура вязания веников в близлежащей роще. Не самое напряжное занятие. А вот потом последовало рытье канав. Возводить фортификационные сооружения явно не стратегического характера не было ни малейшего желания, тем более по жаре в тридцать неалкогольных градусов. Поэтому я был запевалой в строю. Подойдя к этому делу творчески, разучил со своим взводом песню «Гоп-стоп», которую мы исполняли, ритмично ударяя двадцатью тремя парами кирзачей и тремя парами кроссовок (состав роты) по плацу, поднимая настроение местным милитаристским узурпаторам. Я был редактором боевого листка и воспевал в стихах вырытую взводом траншею, трансформируя ее посредством высокого слога в равелин или крепостную стену.

Прошел слух, что раньше в этой части существовал ансамбль, и даже осталась аппаратура. Прапорщик повел меня на склад демонстрировать реликты rock-n-war. После того, как он нежно выкатил ногой обод от рабочего барабана, я перестал мечтать о возобновлении музыкальной деятельности в электрическом варианте. Аппаратура существовала только в виде деревянных коробок, из которых были вынуты все внутренности. Все транзисторы и динамики были растащены завхозами на личные коммунальные нужды.

Удалось договориться о подготовке концерта unpluged. В две гитары. А для этого требовались репетиции. Репетировали мы в клубе в рабочее время, сложив головы на пилотки. Стены были построены еще белофиннами, изоляция на высшем уровне. Храп наш никто не слышал. Потом концерт был заснят на видео, и после его просмотра сложилось такое впечатление, что за спинами выступающих не хватает надписи «На свободу с чистой совестью», как будто дело происходит на зоне. Два кореша (среди них один по имени Павлик) в лесоповальном тряпье (отглаженном!), навевающем отдаленные ассоциации с гимнастеркой, исполняют композиции «Ехали на тройке с бубенцами» и весь остальной таперский репертуар.

Мы делали все, чтоб не пахать. Два человека на букву «д» (Диня и Дэн) в течение двух недель пытались изобразить на стенде надпись, своей стилистикой напоминающую дебют живописца-передвижника Остапа Бендера: «Воин, гордись службой в рядах войск радиоэлектронной борьбы». Рядом с ней новоявленные баталисты с взмокшими подворотничками изобразили эмблему этих самых войск – что-то среднее между двуглавым царским орлом и цыпленком табака. У них с собой был стакан марихуаны, и перед каждым актом творчества баталисты выкуривали по косячку, малюя затем стенд плавными, неспешными движениями. Может, Бретон и оценил бы тот минимализм, с которым они подошли к решению художественной задачи, поставленной замполитом. Но замполит, дитя современности, был сторонником поп-арта: чтоб быстро и понятно. Поэтому, тасуя армейский жаргон и технические термины, он обратился к Дине и Дэну с призывом закончить блядь, на хуй, ебаный в рот рисовальню в два дня. Иначе наряды вне очереди. Баталисты поняли, что шанс избежать лопатной тренировки ускользает из их рук с проворностью уклейки.

Жара стояла невыносимая. Мыться можно было только раз в неделю, все остальное время, ради Бога, плещись в рукомойнике, оголив торс и обмотав штаны полотенцем, чтоб в трусы не натекло. Подмышки оставались чистыми, в то время как член продолжал источать животные запахи. Эту армейскую традицию – мыться по пояс, я до сих пор не понимаю. Павлик набирал воду в пластиковую бутылку, и обливался из нее прямо в умывальнике, благо там был водяной сток. Я был прозван эксбицианистом, но мне до этого было параллельно. Хотелось ложиться спать с чистыми ногами и гениталиями.

В первый день после обеда курсанты отнесли в мойку тарелки с недоеденными веществами, называемыми пищей. В памяти еще витал аромат маминых блинов, испеченных сынкам на дорожку. На следующий день все тарелки сдавались пустыми. Голод – не тетка. Я, привыкший к кашам еще в городе, воспринимал армейский рацион стоически. Кулинарные блюда советской столовой меня никогда не смущали. Тем более что всегда можно было попросить добавки этой самой каши, и набить ею пузо под завязку. Белый хлеб с маслом воспринимались как десерт. Соленую рыбу, прежде чем подать к столу, всегда жарили. За каким хреном, непонятно.

В нашем взводе был персонаж по фамилии Столяров. Он был помешан на идее, что ему не хватает еды, просто желудочная клептомания какая-то. Столяров слонялся по казарме и задавал вопросы, нет ли у кого печенья или батона. На обед он всегда носил с собой банку консервов, которую там же и приканчивал вместе со всеми причитающимися солдату обеденными ингредиентами. Каждое утро начиналось с того, что Столяров с двумя оцинкованными ведрами, предварительно их отдраив, обливался водой прямо на улице. Ангина не пощадила любителя моржевания, и он слег в лазарете с температурой длиной в сорок ртутных делений. Но все равно продолжал обливаться, говоря, что может вылечиться только так! Был издан неофициальный указ: за поимку Столярова с ведрами начальство обещает небольшое вознаграждение. Мне вспомнились крысы на корабле, за поимку которых тоже обещалось вознаграждение.