Жаклин Брискин - Все и немного больше

• Название: Все и немного больше
• Автор: Жаклин Брискин
• Издательство: ТКО АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-88196-755-0

Непростыми и запутанными оказались судьбы героев романа: разлуки и встречи, надежды и разочарования, горе и радость, мимолетные увлечения и большая любовь, пронесенная через всю жизнь… Роман отличают напряженность действия, глубокий психологизм, яркость и живость образов.

---

— Мистер Лиззауэр, — спросила она, — Джерри Хорак говорил вам, что куда-то отлучится?

Лиззауэр отвернулся. Его ассирийский профиль казался бесстрастным, однако худая морщинистая шея покраснела. С момента появления Джерри престарелый учитель обращался к Алфее с видом оскорбленного достоинства, как если бы она обманула его.

— Мистер Хорак больше не будет заниматься в институте, мисс Каннингхэм. — Говоря это, он запинался, но голос его звучал торжественно, хотя и несколько испуганно. — Он сегодня уезжает.

— Уезжает?

— Возможно, уже уехал.

С беглой улыбкой она вытерла о тряпку кисточку, прежде чем макнуть ее в баночку со скипидаром. Вот оно что, думала она. Он уехал, не сказав мне ни слова. В мгновение ока ее недавняя уверенность в себе растворилась, словно сахар в воде. Она снова почувствовала себя аутсайдером, никчемным созданием, которое не способно вызвать более или менее продолжительного чувства даже у простого работяги. Как она посмела забыть о том чувстве отчаяния, которое возникает при неудаче? Джерри смеялся надо мной, думала она, как и Генри Лиззауэр и вообще все в институте.

Лиззауэр показал на холст.

— Гм, гм… Фигура… Если вы поместите фигуру левее, мисс Каннингхэм, то получится треугольная композиция.

— Да, мистер Лиззауэр, это то, чего мы все хотим. Будет милая, понятная картинка-безделушка.

Лиззауэр неуклюже отошел к следующему мольберту.

Алфея задыхалась. Я должна удостовериться, здесь он еще или уехал, решила она. Оставив комочки краски засыхать на палитре, она бросилась вниз по пустынной лестнице. От жары асфальтовое покрытие размякло, и она чувствовала, как проваливаются ее каблуки, когда бежала мимо студенческих машин к обшарпанной двери.

Она забарабанила в дверь кулаками и испытала некоторое облегчение, услышав голос Джерри:

— Открыто.

В армейских брюках, с голым торсом, он заталкивал пожитки в вещевой мешок. Бинты с его груди сейчас были сняты, бордовый шрам бросался в глаза сильнее обычного. Он двигался быстро, и было такое впечатление, что еще не зажившая рана причиняет ему боль. Алфея знала, что с ним такое нередко случалось. Он был небрит, и густая черная щетина придавала ему грозный вид.

— Ага, стало быть, слухи верны, — с ехидством сказала она. — Наш славный работяга бежит от роскоши Беверли Хиллз.

— Я собирался прийти в студию, чтобы объяснить.

— Один представитель богоподобного народа уже сделал это.

— Ты выбрала дерьмовый способ наводить справки, — извиняющимся тоном произнес Джерри.

Алфея вопросительно взглянула на него.

— Ты и в самом деле собираешься мне все рассказать?

— Неужели ты думаешь, что я убегаю?

— Вчера ты ни единым словом не намекнул на отъезд.

— Лиззауэр пришел сюда примерно через час после твоего ухода. Этот несчастный трусоватый еврей вынужден был хлебнуть бренди, чтобы набраться смелости сказать, что отказывает мне в жилье.

— Он знает о том, что мы приходили сюда? — спросила Алфея и громко добавила: — Он шпионил за нами?

— Похоже, какая-то студентка приходила к нему и сказала, что ей не нравится, что здесь соблазняют молодую девушку.

— Не иначе, это была де Лизо! Калека несчастная! — взорвалась Алфея. Она уже давно испытывала чувство, похожее на ненависть, к Роксане де Лизо, которая весьма эмоционально и со знанием дела хвалила работы Джерри.

— Думаю, что это не она.

— Болтливая сука! — Однако под покровом гнева она прятала радостную мысль: Джерри не предал ее! — Выходит, герр профессор набрался храбрости и дерзнул в темноте на цыпочках выйти из своего дома?

Джерри закончил паковать свои немногочисленные пожитки и не без труда распрямился.

— Алфея, Лиззауэр оказывал мне любезность, давая возможность здесь жить. И верно то, что я не должен был приводить тебя сюда… Это было свинством с моей стороны так отблагодарить его… Я должен был предвидеть, чем все может кончиться… Ведь он спит и видит, что станет американцем. Если возникнут проблемы, связанные с нарушением морали, он может потерять шанс получить гражданство.

— Как ты можешь защищать врага?

Он вздохнул.

— Тебе семнадцать… По закону то, чем мы здесь занимаемся, называется изнасилованием… Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. Лиззауэра тоже могут обвинить — полицейские в Беверли Хиллз цепляются по любому поводу.

Алфея не читала о гитлеровских фабриках смерти. Суровые откровения, еще не погасшие всполохи войны в Тихом океане, создание Организации Объединенных Наций — все прошло мимо нее, и причиной тому был этот коренастый, полуобнаженный человек, стоящий сейчас перед ней.

— Неужели миссис де Лизо поедет в своей инвалидной коляске в городскую ратушу, чтобы заявить обо всем в полицию?

— Господи, Алфея, не надо приписывать это ей. Вероятнее всего, натрепала эта чопорная девица, миссис…

— Джерри! — испуганно перебила его Алфея. — Если мистер Лиззауэр попадет в беду, ты можешь угодить за решетку?

— Я?

— Да, за изнасилование, ты ведь сам сказал!

— Со мной ничего не случится, — сказал он, сжав ее плечи, чтобы успокоить. — Я собираюсь поселиться у однополчанина.

— А что будет с нами?

— Будем, как обычно, заниматься делом. После обеда и во время уик-энда я буду приезжать в «Бельведер» и работать над портретом.

— Если мы будем заниматься любовью, ты подвергнешься опасности.

— Ну и что, Алфея? Я не такой, как ты, не испугаюсь.

До тебя я всегда пугалась, подумала она. Как-то сама собой у нее вырвалась фраза:

— Все будет законно, если мы поженимся.

После этого она сжала тонкие ладошки в кулаки и отвернулась. Девушки не предлагают. Девушки ждут. Девушка будет ждать, если надо, очень долго, когда мужчина скажет ей, что хочет быть с ней. Как же неосторожно она раскрылась!

Пружины койки заскрипели, когда Джерри сел.

— Мы принадлежим друг другу, — медленно произнес он. Мы естественны и счастливы так, как я даже не мог себе представить. По некоторым причинам порознь — мы гадкие выродки, а вместе — мы красивы.

Она кивнула, с удивлением впервые осознав правоту его слов.

— Но существуют и твои родители.

— Эти! — презрительно сказала она.

— От этого не отмахнуться… Я ведь голодранец, который ест с ножа… Сыновья работяг со сталелитейного завода не женятся на дочерях Койна.

— Джерри… — Она понизила голос до шепота. — Ты… отталкиваешь меня?

Он покачал головой.

— Нет. Я легкий на подъем парень, увлеченный работой. Я никогда не стремился к чему-то постоянному. Но ты не такая, как другие… Я ведь сказал — мы созданы друг для друга. Я имею в виду не только постель. Я хочу, чтобы мы были вместе всю жизнь.

— Тогда пусть тебя не волнуют мои родители. Я сама решу этот вопрос.

— Я их пока не видел, но попомни мое слово: когда дело доходит до женитьбы, все богатые выродки действуют по своим законам, которые могут посрамить само гестапо. Они скорее готовы увидеть меня в аду, нежели тебя моей женой.

— Ты так говоришь, будто уже имел дело с какой-нибудь другой богатой наследницей.

— Имел, — коротко сказал он.

— Что касается моих родителей, то тут несколько иное дело. Я имею некоторое влияние на них. Кое-что их может напугать.

Говоря это, она испытала острую ностальгию по тем временам, когда шорохи в ее комнате пробуждали лишь мысли о духах и привидениях из детских книжек. Съежившись на некрашеной табуретке, Алфея расплакалась.

Она никогда не плакала в присутствии Джерри, и эти всхлипывания с приступом икоты сблизили их еще больше, чем секс. Он прижал ее мокрое от слез лицо к своей израненной груди и стал молча гладить ей волосы.

Когда Алфея успокоилась, он сжал ее лицо в ладонях.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Несколькими минутами позже они погрузили вещевой мешок, холсты и большой, еще влажный портрет на заднее сиденье фургона. Она отвезла Джерри в Сотелль — старую часть Лос-Анджелеса — дремотное местечко, большая часть которого состояла из обветшавших домишек. Приятель Джерри жил в старой, облупившейся хибаре. Зато стены и крыша были увиты алжирским плющом.

Алфея вернулась в институт к последнему часу занятий. Лицо ее было надменным и холодным, когда она наносила на холст контуры модели.

На следующий день было очень жарко, и лишь к пяти часам стало чуть прохладнее. Алфея и Джерри находились в оранжерее. Джерри, без рубашки, сосредоточенно и быстро наносил краску в углу огромного холста, Алфея стоя позировала. Она услышала звук приближающейся со стороны ворот машины, которая остановилась у главного входа.

— Странно, — сказала она. — Парадным входом пользуются только мои родители.