Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого

• Название: Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого
• Автор: Валерий Перевозчиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-87512-012-6

В судьбе Высоцкого, как и в судьбе любого другого большого поэта, есть и тайна, и дар. Тайна остается всегда, потому что «судьба не настигает людей извне, а рождается из глубин самого человека» (Рильке). Но судьба Высоцкого — это и дар. Дар всем и на все времена.

В. Перевозчиков

---

— А отношение к женщинам?

— Пусть меня найдет и плюнет мне в лицо тот, кто сможет доказать, что Володя когда-нибудь за глаза плохо говорил о женщинах. Уверена, что этого не было! Никогда никому не поверю, если кто-то будет это утверждать. Я никогда не слышала, что Володя хоть что-то неуважительное сказал про Изу.

Когда Иза приезжала в Москву, Володя ездил с ней встречаться, — иногда у тети Жени, а чаще у Карины Диа-доровой. И никогда Володя не чувствовал, что совершает неблагородный поступок по отношению ко мне. Я Изу совершенно не знала, — и не то чтобы ревновала, но — удивлялась. И зря удивлялась. Может быть, если бы я не удивлялась, Володе никогда в жизни не пришлось бы говорить мне неправду. И если ему приходилось это делать — это на моей совести, а не на его. Это я вам как перед богом говорю.

— Вернемся к детям. Дети — это много домашней работы: стирка, уборка, пеленки…

— Никогда никакой домашней работой Володя не брезговал. Он и пеленки стирал, и таскал их на руках, и бегал за молоком… Домашнюю работу он любил делать и делал это весело и артистично.

Скучал без детей, беспокоился за них. Как многие отцы, он беспокоился даже больше, чем я — потому что просто не знал, насколько прочны у ребенка руки и ноги. Никогда с детьми не сюсюкал. Не только с нашими, но никогда вообще. Никаких специальных детских словечек не было, — всегда серьезно, как с взрослыми, как с равными…

Сказать, что дети были очень сильно к нему привязаны, я не могу. Конечно, и Аркаша, и Никита больше были привязаны ко мне, к моей маме, к Нине Максимовне. Просто потому, что они Володю редко видели. Надо же понять, что театральный актер вечером дома не бывает. По выходным и праздникам — тоже не бывает. А гастроли, а съемки… Но все равно он всегда помнил про них. Аркашину фотографию он до дыр заносил. Никитина была маленькая, аккуратная, — она помещалась в бумажнике. Да что говорить, он действительно их любил.

А когда мы расстались, он приезжал, когда мог. Я, правда, не любила отпускать с ним куда-то детей. Не любила. Тут я должна объяснить одну существенную вещь. Скорей, ответить на замечание Нины Максимовны, что Володя очень переживал, когда дети учились в школе под моей фамилией…

Это действительно так: я об этом договорилась с директором школы… Они учились под моей фамилией до восьмого класса, пока не получили свидетельства об окончании восьмилетки. Не знаю, но мне кажется, что Володя это понял. Не то чтобы я спрашивала разрешения, — в любом случае я бы это сделала, — но я ему объяснила… Я это делаю, чтобы детей не коснулись сплетни. Злых языков и грязных сплетен именно тогда, в начале семидесятых, было много. И эти сплетни не коснулись детей. Наверное, Володя и был огорчен, — но он понял, что это правильно. А в восьмом классе ребятам дали их законную фамилию. Никита перешел в спортивную школу, а Аркаша в специальную математическую. Аркадий любил астрономию и математику, а Никита занимался баскетболом.

— А где вы жили?

— Первое время мы жили на Беговой, в квартире моего дедушки. Там жили: дедушка с бабушкой, сестра бабушки, моя мама и мы с Володей. Папа не все время там жил, потому что его мать — моя вторая бабушка, была очень больна. Квартира была двухкомнатная… Там же родился Аркаша, там же родился Никита.

Квартиру в Черемушках Нина Владимировна получила, когда Аркаше был год, — это было поздней осенью 63-го года. По-моему, новоселье мы праздновали как раз в Аркашин день рождения… Но там была все-таки совсем маленькая квартира. И мы жили на два дома: по временам у Нины Максимовны, по временам у моих родных. А окончательно к Нине Максимовне мы переехали осенью 65-го года и жили там до осени 68-го.

— Родители-с той и с другой стороны-помогали вам?

— Конечно! Мы бы без этой помощи просто не смогли прожить. Материально? — Ну, что могла Нина Максимовна с ее маленьким окладом… И сколько же она делала! И с какой любовью, с какой тщательностью она делала Аркашино приданое, Никитино приданое… В то время ведь трудно было с детским бельишком: не то что импортную — советскую распашонку невозможно было найти. И как Нина Максимовна ухитрялась при всей своей занятости где-то все это находить!?

Конечно, и Семен Владимирович, и тетя Женя тоже… Они иногда и деньгами помогали, хотя мы сами старались решать свое денежные проблемы. Хотя что говорить… Когда Володя регулярно стал получать на Таганке, — это было семьдесят рублей в месяц. Почти все это уходило на няньку, чтобы я постоянно могла быть рядом с ним. Во-первых, я сама хотела постоянно быть рядом, а во-вторых, и Володя в этом нуждался. А иногда в этом был смысл и для театра: я хоть как-то гарантировала, что Володя будет на спектакле, не опоздает и не пропадет…

— Значит, в театре Вы бывали часто?

— Очень часто. И только теперь я понимаю, как хорошо ребята ко мне относились. А тогда мне казалось, что они на меня косятся… Вот, таскаюсь за ним.

Чаще всего я сидела в первом ряду. Потому что боялась, что он забудет текст, и Володя этого боялся. Я сидела и автоматически шевелила ртом… В то время у меня была не такая плохая память, — помнила все его роли. И как «сурдоперевод» — сидела и шамкала ртом. А еще — по образному выражению Бори Хмельницкого — брызгала слезами им на коленки. Я была очень эмоциональный зритель, да и сейчас я такая… Больше всего я любила ходить на «Галилея», и до сих пор считаю, что этот спектакль не был по достоинству оценен. Это грандиозный спектакль!

— Общение Высоцкого в то время?

— Володя был страшно общительным человеком, и я думаю, что к концу его жизни этим многие злоупотребляли, — и как раз в тот момент, когда Володина общительность очень сильно пошла на спад…

Но тогда — в шестидесятые годы — он очень легко сходился с людьми. Володя мог и без этого обходиться, — бывало, что ему просто хотелось посидеть дома, поболтать о какой-нибудь ерунде… Но на общение всегда шел очень охотно.

Я прочитала у Виктора Шкловского о том, что Лев Толстой был не слишком верным другом, менял друзей… Но это надо точно и правильно понимать… Это можно отнести и к Володе. Тут еще надо вспомнить Гумилева:

«Только змеи сбрасывают кожу,
Мы меняем души — не тела».

Это не значит, что человек предает самого себя, это значит, что человек растет, развивается… И меняет его не седина в волосах, а душевная седина — в смысле мудрости… При этом — перерастая самого себя, а не друзей.

Да, Володя удалялся от каких-то прежних друзей, но никогда не уходил не по-хорошему. О своих друзьях иногда плохо говорил, и говорил заочно. О женщинах — никогда, о друзьях — бывало… Ругал, обижался. Но то же самое — лично мог сказать им в глаза. И как быстро возникала обида, так же быстро она проходила. Володя был очень отходчивым.

Он себя перерастал, а не их. Я думаю, что когда Володя стал совсем другим, чем был в школе-студии, — он все равно чувствовал родство, когда встречал студийных ребят. Не подыгрывая, не пытаясь общаться на одних воспоминаниях. Он вырастал, он уходил куда-то далеко. Но уходил не «от», а именно «куда-то»… И все свое прошлое он тащил с собой: и то, про которое рассказывал, и то, про которое не рассказывал.

А друзья менялись, конечно. В то время, когда мы только познакомились, казалось, что у него никогда не может быть более близких друзей, чем компания Левы Кочаряна. Куда входили и Володины одноклассники — Володя Акимов, Гарик Кохановский. Через некоторое время я познакомилась с Жорой Епифанцевым и с кругом Володиных студийных друзей. И был какой-то период, коэда он чаще видел студийных, чем Левкиных… Сейчас все склонны несколько переоценивать Володину дружбу с Андреем Тарковским и Васей Шукшиным, — с теми людьми, которые тоже стали великими. Но такой близкой, каждодневной, легкой, развеселой дружбы, как с Гариком Коханов-ским, или Толяном Утевским, или с Геной Яловичем, — с Андреем и Васей у него не было. Во-первых, была разница в возрасте. Во-вторых, — разница в профессиях… И у них был свой круг близкого общения. Хотя и Андрей, и Вася очень хорошо к нему относились, что тут говорить… Но близости и простоты отношений у них не было. И не был Володя им необходим как актер… Но это их право, как режиссеров. А от для Гены Полоки он был актер. Что бы Гена делал в «Интервенции» без Володи, — я не знаю…

— А с кем из актеров Театра на Таганке общался, дружил Высоцкий?

— Таганский круг на какое-то время оттеснил все остальное. Коля Губенко ночевал у нас, на паршивом железном диване… И Валера Золотухин с Ниной Шацкой приходили… Но это чуть позже. А когда Володя только пришел в театр, он был очень дружен с Эдиком Аратюняном, Борисом Буткеевым и с Эдиком Кошманом. Вот такая была компания… Но она существовала недолго. Не то чтобы Володя их вдруг запрезирал, — нет. Но он сознательно себя сдерживал. Все-таки они были пьющие ребята. Зину Славину любил, боялся за нее. Боялся, что Зину могут обидеть. Все мечтал для нее какой-то необыкновенный спектакль поставить. К Пушкареву он очень нежно относился, — очень. Но потом как-то очень быстро их развела жизнь. Не обида, а жизнь…