Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

• Название: Хемлок Гроув [любительский перевод]
• Автор: Брайан МакГриви
• Жанр: Ужасы и Мистика

В Хемлок Гроув семейство Годфри является почти градообразующим, молодой его представитель – Роман – избалованный и привлекательный молодой человек со странными и порой пугающими наклонностями. Питер Руманчек – молодой цыган, недавно приехавший в этот городок и сразу ставший объектом слухов. Внезапно город сотрясает трагедия – найден труп, точнее его часть, молодой девушки, изодранной неизвестным зверем. И Питер, и Роман жаждут найти убийцу и объединяются для расследования. Вскоре этот союз перерастает в странную дружбу, и молодые люди узнают, что город, в котором они живут, не так прост, как кажется.

В 2012 году по книге был снят одноименный сериал.

---

– Я скучаю по временам, когда он был малышом, – сказала она. – Если бы я могла нажать на выключатель, я бы лучше жила в мире, полном младенцев.

Вскоре Дестини дала ему то, что просил Питер, но задержала, когда он собрался уйти. Она стояла перед ним, сосредоточив взгляд на верхушке его головы, затем закрыла глаза. Через минуту она снова открыла глаза и сказала, что все в порядке.

– Что? – спросил он.

– Твоя Сахасрара, – она держала руку над своей собственной макушкой, указывая на нее. – Иногда она светится.

* * *

Они зажгли пять восковых свечей, по их периметру начертили концентрический круг мелом. Роман вытряхнул содержимое сумки в центре круга, сделал горку из пепла коры ивы и порошкообразной тли – недвижимая точка посреди вращающегося мира.

Они взялись за руки, нервные окончания на их ладонях слегка вспыхивали с определенной частотой, и Питер произнес древние-древние слова, пока они трижды обходили круг. Вроде все, хотя Роман не знал, должен ли он ощутить какую-то перемену в балансе вещей, он не обладал чувствительностью, как у Питера.

– Мы… в деле? – спросил он.

Питер не ответил. Роман помолчал, ему не понравилось выражение, которое он только что прочел на лице Питера, как и самому Питеру. Питер опустился на колени возле скамьи. Затем выпрямился и вернулся, держа в руках Фетчита. Вошел в круг. Огни свечей пугали кота, он пытался высвободиться, но Питер держал его крепко, даже когда сопротивление усилилось, и в ход пошли когти и странный вой, похожий на человеческий вопль.

Но… я доверял тебе, подумал кот.

– Что ты делаешь? – спросил Роман.

– Возможно, ты захочешь отвернуться, – ответил Питер.

– Что ты делаешь? – повторил Роман.

Питер посмотрел на него. Роман отвернулся, уставившись на орган, и звуки кошачьих воплей резко оборвались хрустом, как при вывихе плеча. Это было наихудшим, что он когда-либо слышал.

– Все кончено, – сказал Питер.

Но Роман не поворачивался. Он теперь ненавидел еду в своем животе. Он ненавидел невысказанное облегчение тем, что это действительно была битва Питера. Он услышал, как Питер открыл перочинный нож.

– Я выйду на минуту, – сообщил Роман.

– Хорошо, – ответил Питер. – Это нормально.

Роман вышел и сел на ступени у входа. Над головой плыли тучи, словно кто-то стоял на холме и разбрызгивал черную краску на холст неба. Роману было любопытно, каково сейчас тем, кто летит в самолете над облаками, закрывают ли они свои окна от слепящего солнца? Роман порылся в карманах куртки и вынул контейнер для мятных конфет. Открыл его, достал Ксанакс, прожевал и, задержав массу на языке, проглотил. Немного позже, дверь позади открылась, и появился Питер.

– Что ты творишь? – удивился Роман. – Тебе нельзя появляться снаружи.

Но Питер не смотрел на него, и Роман заметил: его глаза стали волчьими, и эти глаза не желали поддерживать разговор. Он ушел к линии деревьев и исчез. Роман разжевал еще немного Ксанакса, полотно облаков осветилось, на мгновение став цвета яркого синяка, беззвучно озарившись блеснувшей молнией.

Роман ждал на ступенях.

– Какого черта, – сказал Роман, и его глаза стали горячими от слез. – Чертов кот.

Несколько минут спустя из-за деревьев появился Питер, он сел рядом с Романом на ступени и ничего не говорил. Он просто смотрел в пустоту, как человек, который только что съел огромный сэндвич с начинкой из дерьма. Роман ждал, пока он что-нибудь произнесет.

– Бекон, – наконец вымолвил Питер.

Роман ждал, что он скажет больше.

– Мне нужен жир от бекона, – сказал Питер.

– Так ты победишь его? – спросил Роман.

– Ага.

– И это… цена? – спросил Роман.

Питер почесал лицо.

– Это мое лицо, – ответил Питер. – Цена – мое человеческое лицо.

Роман поднялся, положил руки в карманы, словно хотел пройтись, отдышаться. Но остался на месте. Он просто стоял тут, на ступеньках, рядом с Питером, и держал руки в карманах.

– Николай, правда, пересек океан с листьями кувшинок на ногах? – спросил Роман.

– Нет. Он украл машину на ближайшей ферме и продал ее за билет на самолет.

– О, – удивился Роман.

– Мне понадобится жир от бекона, – сказал Питер. – Много.

– Ладно.

* * *

В Доме Годфри Роман стоял над чугунной сковородой, полной бекона, скворчащего и плюющегося жиром, как на мини-шабаше у костра, когда почувствовал, как пара рук массажируют его шею.

– Полагаю, – начала Оливия, – тут достаточно холестерина, чтобы впасть в старческий маразм.

Роман поправил лопаткой бекон на сковороде.

– Все закончится сегодня, – сказал он. – Сегодня мы убьем его.

Она пожала плечами. – Включи вытяжку, а то свининой воняет просто невозможно.

Закончив, Роман вылил жир в банку, а бекон завернул в вощеную бумагу и отложил для Шелли. Он направился к своей машине, Оливия последовала за ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней и постыдился своей мягкости в церкви, обернувшейся черствостью здесь, с ней. Он собирался помочь Питеру. Ничто не помешает ему помочь Питеру.

– Ты не мог бы уделить секунду своей матери? – спросила она.

Он изучал ее лицо, сохраняя суровое и жесткое выражение. Она держала тонкий черный кейс.

– Пожалуйста, Роман, – сказала она.

Он положил банку на пассажирское сиденье, она взяла его за руку и повела назад в дом. Она перетащила большое напольное зеркало из гостевой спальни в патио. На его овальной поверхности был изображен волк, простыми линиями прорисованный белым лаком для ногтей, с красной точкой на груди. Сердце. Она вручила ему кейс и сказала открыть. Внутри находился маленький декоративный топорик с двойным лезвием. Он был сделан из серебра, ручка выполнена в виде двух переплетенных змей с расплющенными у режущей кромки головами. Топор был отполирован до блеска, но это следствие косметического ухода: без сомнений, он был очень-очень древним. Она подвела его к зеркалу и встала позади. Положила руки ему на плечи и сказала посмотреть в стекло, что он и сделал. Она спросила, что он видит.

Он не понимал.

– Я вижу нас, – ответил он.

– Приглядись.

Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его зрение, все потемнело. Но был еще звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех нервных окончаниях, и взглянул снова: он видел сквозь покровы теней, как солнце пробивается через облака, и знал, что стоит на пороге, что реальность – это зеркало, и сердце волка в нем, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.

Это было его Убийство.

Роман поднял топор над головой и почувствовал затылком улыбку матери, и опустил топор прямо в нарисованное, но бьющееся сердце.

Разбившееся стекло привело Романа в чувство, он отшатнулся, задыхаясь и потея на морозном воздухе. Оливия вынула топор из расколотой деревянной рамы и, положив его обратно в кейс, вручила Роману.

– Постарайся не потерять его, – сказала Оливия, – он многое повидал.

Роман не знал, что сказать. У него не было слов для благодарности. Она приложила ладонь к его лицу и произнесла:

– Нам не нужны слова.

Ты Пошевелилась

Закат в 16:55. Наверное, ты захочешь это знать.

* * *

16:12

Шассо очнулась и увидела ангельские крылья. Они были нарисованы на стене над ней, цвета ржавчины и предзнаменования, одновременно проклятие и благословение для глаз смотрящего. Она попыталась пошевелиться, но обнаружила, что запястья и ноги скованы ее собственными наручниками. Перекатилась на бок. Пол, на котором она лежала, был покрыт бумагой и осколками, несколькими ярдами дальше виднелась дверь, ведущая на основной этаж сталелитейного завода, часть котла Бессемера просматривалась над перилами лестницы. Она перекатилась на другой бок. Там, на полу, была другая пара крыльев, и еще больше таких же на потолке. Нехотя, она восхитилась увиденным: художественный дух в его чистейшем проявлении, не предназначенный для глаз живых. Но, что было более актуально для ее разведки – сам художник отсутствовал, оставил ее на какое-то время одну, а совсем близко было западное окно, улыбающееся осколками битых стекол, как сломанными зубами, через которые виднелось заходящее солнце, изумительно обрамленное верхушкой холма и полотном облаков, как выглядывающий Божий глаз, удивительный и неповторимый взгляд, как каждый закат в ее жизни. Итак, ей дан еще один дар, два краеугольных элемента сценария «убежать и скрыться»: время и возможность.

Она перекатилась на живот и подползла к стене. Вдруг ей пришло в голову, что она больше не ощущает запах мочи, которую использовала для маскировки следов, и теперь, что важнее, для своего предполагаемого бегства, значит, она была без сознания день или больше. Она была вымыта, ее одежда постирана. И она чувствовала между ног странное, но знакомое присутствие: продукт женской гигиены, слишком длинный и неподходящий для нее, не самая любимая марка. Значит, по меньшей мере, два дня, если это было правильное время ее цикла. Она не могла соединить свои последние воспоминания с нынешним положением, но теперь не важно как она попала сюда, важнее – как выбраться. С трудом она смогла встать на трясущиеся колени, подтянуться на подоконнике и перевести себя в стоячее положение. Начала поворачиваться, для устойчивости упершись локтем, затем поднесла пластиковые наручники к осколкам стекла и принялась совершать ими пилящие движения. Руки. Те скромные придатки без зубов и когтей, обеспечившие маловероятное доминирование обезьяноподобного гомо сапиенса над другими хищниками. Она представляла руки, что вымыли ее, переодели и засунули в нее тампон, те, что она собирается вырвать из плечевых суставов и, прости Господи, прибить их к входной двери. Возьми же меч: его свет дает веру…