Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

• Название: Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
• Автор: Игорь Синицин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-05745-7

Вокруг главного персонажа этих воспоминаний — Юрия Владимировича Андропова, посла в Венгрии, секретаря ЦК КПСС, председателя КГБ, члена политбюро, генсека — сложилось много мифов и легенд. Не делая окончательных оценок, автор предлагает новое видение этой выдающейся личности как человека, партийного и государственного деятеля, чекиста. Портрет «последнего большевика» рисуется на фоне событий 1970-х годов, деятельности генсека Брежнева и других кремлевских геронтократов. Читатель на основе некоторых малоизвестных фактов из жизни и функционирования советской верхушки может сделать свои выводы об Андропове и его времени.

---

Разумеется, шведская контрразведка, одна из сильнейших в мире, заподозрила в Б. не того, за кого он себя выдает. Шведы установили за первым секретарем очень плотное наблюдение. Довольно быстро им удалось засечь контакт советского дипломата с полковником Веннерстремом. Остальное было уже делом контрразведывательной техники.

Высокий штабной чин, полковник Веннерстрем жил в собственном особняке одного из пригородов шведской столицы. Хотя подчас в довольно обеспеченных шведских семьях нет постоянной прислуги, жена полковника, весьма светская дама, держала служанку.

Когда у шведской полиции безопасности СЕПО возникли подозрения по поводу Веннерстрема, в семью Викинга внедрили новую «горничную». Обыскав в отсутствие хозяев всю виллу, она обнаружила на чердаке хорошо запертое помещение.

Специалисты ловко вскрыли его и увидели великолепную фотолабораторию, в которой можно было проявлять микропленки и делать шпионские микроточки для дальнейшей их передачи связному. Однажды «служанка» увидела, как Веннерстрем принес с работы туго набитый портфель и уединился с ним в фотолаборатории…

Через несколько дней после новой тайной встречи первого секретаря Б. с полковником Веннерстремом начальник военно-воздушной секции командной экспедиции минобороны Швеции был арестован. Разразился один из самых громких шпионских скандалов в Скандинавии за десятилетия.

Советский военный атташе генерал Никольский и первый секретарь посольства СССР Б. были объявлены персонами нон грата. В течение суток, прячась от вездесущих фотокорреспондентов, на советском сухогрузе, случайно оказавшемся в стокгольмском порту, они покинули страну…

Помимо признаков, разоблачивших Б. в глазах шведов и советской колонии, я рассказал Юрию Владимировичу о том, что разведчики, работающие «под крышами» советских посольств и других представительств, в отличие от «чистых» дипломатов и сотрудников загранучреждений, получают неограниченные деньги на представительские расходы. Если я, например, на мою обычную зарплату советского журналиста за рубежом мог позволить себе сходить со своим шведским приятелем или коллегой в ресторан или кафе один-два раза в месяц, сотрудники спецслужб все вечера и дни проводят в злачных местах. Это, возможно, делается для того, чтобы в возможно большем круге их местных знакомых потерялись те, кто является настоящими агентами.

Вообще-то рядовые «чистые», как, например, я, совсем не получают представительских денег, которые использует их начальство. Заведующий бюро не выделял мне никогда представительских, хотя и имел на это определенную сумму. Опять же мы, «чистые» журналисты, не обязаны ежедневно поутру ходить в посольство. Но разведчики каждый рабочий день, а то и по выходным вынуждены собираться в своих душных резидентурах, оборудованных спецтехникой против подслушивания. Они получают инструкции, пишут записи своих бесед, готовят шифровки и почту…

Все это заинтересовало председателя КГБ, и он сказал, что дело с машинами и представительскими можно поправить. Он переговорит в ЦК, чтобы и дипломатам, и другим «чистым» сотрудникам их учреждения выделяли больше денег на автомашины и походы за казенный счет в рестораны и пивные. Но вообще-то сотрудникам спецслужб надо бы держаться скромнее.

Я, однако, не уверен, было ли принято положительное решение на Старой площади по этому вопросу. Думаю, что при вопиющей скаредности партийной бюрократии на действительно важные для дела расходы и при фантастической щедрости ее на свои собственные никчемные заграничные командировки, выписываемые якобы для укрепления связей с братскими партиями, проблема представительских для «чистых» осталась нерешенной до самой смерти ЦК КПСС.

Юрий Владимирович был тогда лишь кандидатом в члены политбюро, и его отделяло от самой вершины власти столько препятствий, что он еще задумывался не о том, как прорваться наверх, а об укреплении позиций Брежнева. Мечтая вернуться в ЦК КПСС на должность секретаря ЦК и продвигаться дальше в верхушке партии, он, возможно, размышлял о том, как успешнее всего можно рассечь становившийся слишком влиятельным КГБ, уберечь генерального секретаря и других секретарей от возможных «случайностей». Тогда мы пришли к выводу, что самым оптимальным было бы разделение огромного КГБ на независимые друг от друга спецслужбы — контрразведку, политическую внешнюю разведку, электронную разведку, охрану правительства и обеспечение безопасности важнейших подземных объектов, военную контрразведку, службы подслушивания и наружного наблюдения. Совершенно отдельными от КГБ имелось в виду сделать пограничные войска, которые тогда входили в штатную структуру Комитета госбезопасности.

Я думаю, что Юрий Владимирович обсуждал эту проблематику и с другими своими молодыми друзьями в такой же неформальной обстановке, как и со мной.

К сожалению, когда он стал членом политбюро и приблизился к вершине власти на расстояние протянутой руки, он забыл эту нашу дискуссию, а принялся всеми мерами укреплять и расширять КГБ, что и привело страну к ГКЧП в 1991 году… Кстати, через двадцать лет, с началом реформ, именно такой подход к монстру КГБ, который мы обсуждали с Андроповым, и был принят.

Другой темой наших постоянных споров была проблема колхозного строительства. Юрий Владимирович вспоминал и положительно, и отрицательно потуги Хрущева изменить советскую деревню. Я же, опираясь на опыт стран Северной Европы, ратовал за постепенный переход от колхозов к сбытовой и закупочной кооперации. Я рассказывал Андропову о том, что финские и шведские крестьяне объединяются в сбытовые кооперативы, небольшой аппарат которых занимается по заявкам хозяйств доставкой и сдачей молока на молокозаводы, заключает контракты с фирмами на поставку всякой другой сельхозпродукции, приобретает для своих членов кооператива по их заявкам и со специальной скидкой промышленную продукцию, то есть машины, удобрения, корма… В Финляндии действует по всей стране и большой социал-демократический потребительский кооператив «Эланто», вроде нашего тогдашнего Потребсоюза. Члены этого кооператива — горожане и сельские жители — получают каждый небольшую прибыль в конце года и товары в магазинах «Эланто» со скидкой…

Зная об интересе Андропова к Финляндии, я привел ему случай из пропагандистской практики Совинформбюро. В 1958 году крупнейшая и считавшаяся крайне реакционной газета «Ууси Суоми», дотоле почти не бравшая наших заметок хотя бы о спорте, вдруг на первой полосе опубликовала наш благостный очерк о колхозе «Путь к коммунизму». В нем, в частности, говорилось об огромном повышении надоев от каждой коровы с 1000 до 1500 килограммов молока в год.

Разумеется, наш начальник отдела, получив из хельсинкского представительства СИБа экземпляр газеты, немедленно помчался к руководству докладывать об историческом успехе. Однако вернулся он расстроенный. Оказалось, что, когда он перевел начальству с листа этот материал, наши коллеги в Финляндии, рапортуя, не заметили под сибовской публикацией в «Ууси Суоми» всего одну строчку собственного комментария газеты к статье Совинформбюро. Она гласила: «У нас бык больше дает!»

Я пояснил Юрию Владимировичу, что среднегодовые надои в Финляндии стабильно составляют 6000 килограммов от одной коровы, при жирности молока в четыре с половиной процента…

Выслушав эту историю, Юрий Владимирович грустно посоветовал:

— Не рассказывай ее больше никому. Хотя это, судя по всему, и факт, но он больше похож на антисоветский анекдот…

Он терпеть не мог антисоветские анекдоты, видимо не только из-за их сути, ниспровергающей то, что для него было святым. Человек, приобретший жизненный опыт и политическое воспитание в кровавые 30-е годы, он хорошо представлял себе, что такой анекдот, рассказанный даже с глазу на глаз ближайшему другу, мог стоить не только карьеры, свободы, но и самой жизни. Так продолжалось до середины 50-х годов. Во всяком случае, когда я поступил в 1949 году в Институт международных отношений, мой отец дал мне единственное напутствие:

— Никогда не рассказывай никому и сам не слушай антисоветских анекдотов!.. А не то к тебе подведут агента, а таковым может оказаться твой лучший друг, и ты загремишь в лагерь по контрреволюционной статье…

Как я позже узнал, в МГИМО такие истории бывали. Хотя бы с будущим профессором-американистом, ныне покойным Николаем Яковлевым, сыном маршала артиллерии Н. Яковлева. Только то обстоятельство, что его отец был любимцем Сталина, спасло его, студента МГИМО, от репрессий за якобы антисоветские разговоры и «создание нелегальной антисоветской организации». Его не посадили, а только исключили из КПСС, и он стал на всю жизнь «невыездным».

В эту «организацию» входили, очевидно, те, кто его слушал. Всех наказали одинаково, за исключением одного — кто «настучал»…