Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

• Название: Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
• Автор: Валерий Вьюгин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0182-6

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

---

Письмо это не случайно, — оно результат 8 летней работы над Вашими книгами, результат 20-летней жизни…

Вот вывернул себя перед Вами и легче стало, свободней.

Это исповедь человека, вновь обретающего жизнь, обретающего с вопросами, которых не может разрешить, который мучается ища их решения. Не художественна она потому что писана отрывками между делом, в палатке, где не умолкаем шум. <…> С лит-приветом от Астафьева.

Адрес: С.С. С. Р. Уральская область, г. Магнитогорск. Главная почта. Абонементный ящик № 70 <1931 г.>

(ед. хр. 240, л. 14–18)

Письма-покаяния не часты, но встречаются. Они привлекали внимание редакции «Литературной учебы». Уже в первом номере журнала обсуждалось послание одного раскаявшегося комсомольского поэта, который описывал свой жизненный путь следующим образом: «…благодаря моим ораторским способностям, умению приспосабливаться и умению сочетать черное с белым, я печатался во всех периодических изданиях городов Николаева, Одессы и Херсона…»; «…благодаря громкому делу об изнасиловании одной начинающей поэтессы мною и еще двумя поэтами, я вылетел из комсомола…»; «…написал нашумевшие (особенно в Одессе и Николаеве) порнографические поэмы и снова попадаю под судебную ответственность. Но зато уже после всего этого наступает капитальный переход к лучшему»[998]. «Литературная учеба» с известным сочувствием отнеслась к человеку искусства, чьи уголовные «шалости» не квалифицировались как политические.

Несмотря на оптимизм, выраженный М. Рыбниковой, найти «идеологически выдержанные» тексты в присылаемых рукописях гораздо сложнее, чем нарушающие стандарты. Вот варианты «мягкого» приговора литконсультантов девятнадцатилетнему беспартийному горняку, автору рассказов:

Товарищ ОТРАДНЫХ!

Получили Ваше письмо и рассказ «Ванька». Очень жаль, что Вы бросили учиться. <…>

Рассказ «Ванька» написан беспомощно. Попытаемся Вам это разъяснить. В какое время происходит описанное в Вашем рассказе? Если выбросить слово «сельсовет» из письма Ванькиной матери, и заменить его именем — отчеством какого-нибудь «сердобольного» кулака, к которому она обратилась за помощью — ничто в рассказе не изменится. Современности в нем совсем не ощущается. Классового расслоения в деревне, судя по Вашему рассказу, не существует. Упорная борьба с кулачеством проходит мимо Вашего поля зрения. <…> Главный герой — Ванька — в Вашей подаче — кулачок, который думает только, как бы побольше заработать, на которого завод не оказал никакого влияния <…>.

Рассказ производит впечатление, что автор недостаточно знаком с жизнью и бытом деревни.

(ед. хр. 220, л. 7) Товарищ ОТРАДНЫХ!

Присланный Вами рассказ «Непонятное», собственно, рассказом назвать нельзя: в нем нет ни темы, ни композиции, ни характеристики действующих лиц.

Основная Ваша ошибка — неудачно выбранный материал. В наши дни, дни горячей борьбы за социалистическое строительство, неуместные и ненужные самодовлеющие описания любовных переживаний и душевных мелодрам.

Рассказ лишен не только социальной, но и художественной ценности.

Пошленькие разговоры о певицах, о весенних романах и настроениях чрезвычайно далеки от занимающих и волнующих советского читателя вопросов.

(ед. хр. 220, л. 7)

Еще один пример критической оценки:

Товарищ ПОЛОНСКАЯ.

Ваша повесть «Нетолла», ввиду ее серьезных идейно-художественных недостатков не может быть принята к печати. <…> на основании вашей повести, можно с большим трудом поверить, что дело идет о женщинах национальной Республики, и именно, Абхазии. <…>

Ваша основная героиня Натолла <sic> — дочь богатого крестьянина (кулака). Из нее вы захотели сделать передовую советскую женщину, женщину-коммунистку <…>. Это ваша центральная коллизия, из которой вы приходите к выводу о благородстве стремлений девушки из кулацкой семьи, о ее нравственном превосходстве перед членами бедняцкой горской семьи <…>. Представителей бедняцкой семьи вы подаете — как тиранов благородной чистой девушки <…>, как людей морально-развращенных (Асан), как эксплоататоров и пьяниц. Вам должно быть понятно, что такая трактовка образа Натоллы и ее сопоставления с бедняцкими героями — идеологически неверны. <…> Дочь кулака Нат<о>лла неустрашимый, последовательный большевик, организатор колхоза — в финале, и бедняк Асан, как противник коллективизации.

(ед. хр. 226, л. 4)

Дав решительную отповедь политическим интенциям автора, рецензент переходит к обсуждению художественных несовершенств литературного произведения, которые, разумеется, обусловлены той же ошибочной общественной позицией. Нетрудно заметить, что каждый раз речь идет о категории «заблуждающихся», а не о категории сознательных врагов советской власти. «Заблуждение» же, по сути, выражается в том, что начинающий писатель не выдерживает (как будто по К. Кларк) некий «соцреалистический сюжет». Форма и идеология связаны очень прочно.

Осознавать несвоевременность своего творчества может начинающий литератор, ощущающий, что избранные им форма и сюжет противятся общественно значимой проблематике. Так, тов. Тудоровская откровенно признается: «Лирическое направление своих стихов, считаю нежизненным» (ед. хр. 239, л. 29). Критичен по отношению к собственным поэтическим опусам и тов. И. Н. Силонин:

Иван Н. Силонин, проживающий в г. Н.-Новгороде в Ф<абрично->З<аводской>ШК<оле> по Арзамасскому шоссе надзорский корпус кв. № 56.

Рождения 1910 г. по социальному происхождению крестьянин-бедняк, беспартийный русский окончил 7 гр<уппу>. городской школы в 1930 г. В настоящее время работаю электромонтером в ВЭО <Всесоюзном электротехническом объединении>. В литературной организации не состою, писательством не занимался, но желание к этому ремеслу огромное.

5/III 1931 г.

Врятли мое следующее стихотворение будет полностью отвечать современной пролетарской поэзии и врятли оно образно написано, но поскольку оно у меня написано первым еще весной прошлого года, то поэтому я его посылаю в консультационный отдел с целью указать на недостатки моего стихотворения.

            Весна идет
Выше солнце поднимаясь,
Греет землю все теплей.
Вихри снежные взвиваясь,
Воют, плачут все сильней
      Ветер теплый с юга дует
      С собой гибель им несет
      Землю дождиком омоет,
      Грозно молния блеснет
Весну новую встречая
Птицы песни запоют
Деревья ветвями качая
Зелень первую дадут
      И беря пример с совхоза
      Заработает смелей
      Трудовой народ колхоза
      Дружно, бодро, веселей.

(ед. хр. 249, л. 14–15)

На фоне почитания государственных институтов литературы вообще и журнала «Литературная учеба» в частности контрастным выглядит случай, который вольно или невольно подчеркивает абсурдность сложившейся в СССР ситуации с писательством. Неизвестный автор прислал в редакцию «предупреждение», полное самых решительных настроений:

<Машинописная копия без указания имени>.

ТОВАРИЩИ.

Вам, как партийному органу и посылаю свои стихи и предупреждаю: я их послал во все Ленинградские газеты и в «Резец» в полной уверенности, что их не напечатают не потому, конечно, что они слабы по форме или содержанию — нет, а потому, что в них я не крашусь в тогу попутчика, а прямо заявляю: я рабочий поэт — таким меня извольте встретить. Они же на эту дикую (по их мнению) дерзкую выходку «спаси боже» — пойти не могут. Они раболепствуют перед пролетариатом — они возносят его на все лады, чуть-ли не как святыню — «Христа спасителя»… Они ж привыкли хоть палке, сучку… но кланяться…..Они впрочем ну их…..

Я потому и посылаю им всем — пусть поморщат нос.

Мне же рядиться нечего: я рабочий — простой… серый…

Вот только все же я ошибку делаю: надо бы показать их САЯНОВУ — этот наш, правда, есть и еще много наших, но толпа: им надо расти до моих стихов…..Стихотворение же которое я написал…. я не могу с ним молчать…..я не могу ожидать полгода в «РЕЗЦЕ», когда их там рассмотрит, какой-то «попутчик» — ему до них надо расти. Потому я их и посылаю не с невинной просьбишкой рассмотреть, а прямо делаю вызов.

Мое стихотворение достойно печати… Оно ставит вопрос аналогичный УОТ УИТМЕНА, только не с пацифистской идеологией общечеловечности: на данном этапе истории человек не всякого может любить… Это ясно. У нас период классовых битв. Могильщик старого общества Пролетарий шагает в моих стихах… Это я шагаю… Это я пролетарий.