Валерий Вьюгин - Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

• Название: Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
• Автор: Валерий Вьюгин
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0182-6

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

---

Кабинет звучащей речи производит фонозаписи различных ораторов, писателей, поэтов, ставя себе задачей изучить на основе не содержания, а формы, способа произношения классовую принадлежность говорящего, задача по меньшей мере не выполнимая, если не сказать больше. Тут также отсутствует план.

Наиболее планомерно организована работа фольклорного кабинета, ведущего работу по собиранию фольклора, но кабинет за все время существования почти совершенно не разрабатывал собранных материалов.

Простое перечисление работ каждого кабинета показывает отсутствие какого-либо плана работы отдела в целом. Во главе каждого кабинета, также и большинство сотрудников, стоят формалисты, весьма квалифицированные, но абсолютно отрицающие в какой бы то ни было форме применение даже социологического метода в изучении литературы.

Марксистское руководство осуществлялось только формально. Коммунист тов. Назаренко плыл по течению, периодически наскакивая на формалистов на словах, но сохраняя в то же время в неприкосновенности всю их работу, без всякого контроля и направления.

Работа ЛИТО с другими отделениями Института не связана.

ИЗО (Отдел Изобразительных Искусств)

Несмотря на то, что по написанным планам по собиранию материала работа отдела могла бы быть очень ценной, однако отсутствие планов, четкой целевой установки, недостатку марксистского руководства, работа отдела не может быть признана положительной. Стихийное собирание материалов, исторически-описательное изучение искусства в кабинете истории искусства — такова практическая работа отдела. Собранные в фототеке и диатеке материалы собираются беспланово данными, характеризующими современность <так!>, историческая секция, которая могла играть роль руководящего центра отдела, является базой разработки методологических проблем изо-искусства, в коренном счете ничего не сделала, не дав ни одной работы, несмотря на то, что ее возглавляет также коммунист Исаков.

Связь с другими отделами, за исключением кабинета массового искусства, отсутствует, последний при изучении массовых празднеств — демонстраций, олимпиад — в некоторой части связанный с МУЗО и ТЕО.

ТЕО (Театральный Отдел)

Ведет относительно более активную работу, всего отделом издано трудов: 24 по современному теа- и кино-искусству и 11 по истории театра. Однако, несмотря на известную продуктивность работы, необходимо и здесь указать на бесплановость, изданные работы явились результатом индивидуальных работ работников отдела, а не представляют собой результата планового направления работ отдела. Отдел, поставивший наряду с задачей изучения истории театра также и задачу изучения современного Советского театра, не связался, однако, не только с рождающимся пролетарским театром, но даже с академическими театрами, пытающимися в настоящее время найти новые способы оформления спектакля. Экспедиционная деятельность по изучению русской деревни, поставленная в плане изучения современного теа-искусства, не связанно <так!> было с экспедиционной деятельностью кабинета фольклора ЛИТО.

Отдел не имеет ни одного марксиста, хотя некоторые работники пытаются искать путей применения марксистской методологии, делают в этом отношении кое-какие шаги. Бесплановость, разбросанность, обилие тем, которые пытается разработать отдел, ведет к тому, что и здесь преобладает работа собирательского характера и слабость исследовательской работы.

МУЗО (Отдел изучения музыкального искусства)

Собрал значительное количество крупных специалистов в области музыковедения. Отдел развивался стихийно, работает без плана и руководства; каждый кабинет ведет свою работу. Направление работ, выбор тем определяется индивидуальными склонностями отдельных работников. Широкий охват вопросов и относительно слабая их разработка. Марксистов работников нет. При ряде положительных моментов необходимо признать, что работа не дает результатов. Связь отдела с другими отделами, а также учреждениями, занимающимися аналогичными вопросами, отсутствует.

5. Совместительство, как правило, охватывает почти все 100 % сотрудников не только по линии педагогической: работники ЛИТО одновременно работают в ИЛЯЗВ’е (Институте по изучению литератур и языков Запада и Востока, кстати помещающегося в здании ГИИИ), работники ИЗО работают в ГАМК’е, музеях; меньше совместительства в ТЕО и МУЗО, хотя и там совместительство имеет место.

6. Аспирантура, как правило, подбиралась с курсов, ее социальный состав не удовлетворителен. Руководство слабое. Планы есть, но выполнение плана осуществляется слабо.

7. Представленный Правлением ГИИИ и утвержденный коллегией РАНИМХИРК’а новый план организации Института в сущности оставляет те же ячейки, какие существуют и в настоящее время, группируя их несколько иначе. Предполагаемое разделение Института на сектора: Методологии и художественной политики, Марксисткой истории искусств, разрушает имеющееся деление по отделам. Однако лаборатории остаются в том же виде, как и в настоящее время. Стремление провести реорганизацию, опираясь на формалистов, изгнав особо злостных из них, обречено на неудачу, т. к. сохранение кабинетов в их настоящем виде сохранит и весь тон работы.

8. В Институте имелось, хотя и небольшое, партийное ядро — фракция ВКП(б), однако никакого влияния этого ядра на работе Института не чувствуется, наоборот, фракция служила в конечном счете защитным цветом для процветания формализма.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ

1. Учитывая, что ГИИИ ни в настоящем его виде, ни при предлагаемой реорганизации не может выполнить задач, выдвигаемых перед искусствоведческими научно-исследовательскими учреждениями СССР, особенно в связи с ростом тяги к вопросам искусства народных масс трудящихся, дальнейшее существование Института признать нецелесообразным и Институт распустить.

2. Признать необходимым создать при Лен. Отд. Ком. Академии секции по изучению проблем искусствоведения.

3. Признать необходимым, чтобы вопрос об использовании имущества Института был разрешен Центральной Комиссией по чистке совместно с Президиумом ЛОКа и ГИИИ.

4. Признать необходимым лабораторию Малевича передать на производство.

5. Признать необходимым создать для т. Шолпо возможность продолжать свои работы, для чего его опытную лабораторию передать в Физико-технический институт[420].

6. Обратить внимание на волокиту Госфонда по приему имущества Института.

7. Констатировать полное отсутствие руководства со стороны Главнауки и Главискусства работой Института.

8. Вопрос о работе фракции членов партии в ГИИИ передать на рассмотрение парторганов.

Секретарь Центральной Комиссии <подписи нет>[421].

Следует заметить, что Институт в летние месяцы не работал, совещаний не было, руководство и большинство сотрудников были в отпусках. Однако уже 29-м июля 1930 года датированы циркуляры из Института, подписанные замдиректора С. М. Цыпориным и зам. ученого секретаря Н. П. Извековым и разосланные «вычищенным» сотрудникам Института с оповещением об этом. Такой циркуляр сохранился в фонде Эйхенбаума: «Настоящим сообщаем, что согласно постановления Подкомиссии по чистке ГИИИ от 4.07.30 г. Вы подлежите снятию с работы в Институте. Приложение: Выписка из Протокола Подкомиссии по чистке». Здесь же сохранилась и эта «выписка»: «Снять как идеологически не пригодных для руководства и подготовки кадров: Павлинову, Бернштейна, Казанского, Тынянова, Эйхенбаума, Шимкевича, Балухатого. С копией верно: Зам. Ученого секретаря Извеков»[422]. Подобная же «Выписка из Протокола Подкомиссии», видимо сделанная под копирку и разосланная всем упомянутым в ней сотрудникам, сохранилась и в фонде Б. В. Казанского[423]. Особенно значимым представляется хранящийся здесь же черновик письма в вышестоящие инстанции (остается неизвестным, было ли оно послано и в какую инстанцию), в котором Казанский пытается себя реабилитировать. Начинается оно с указания, что полученное с опозданием «извещение» было для него «полнейшей неожиданностью, тем более, что ни в одном из собраний по чистке» его «имя вовсе не упоминалось». Очевидно, большинство жертв этой ранней волны научных репрессий, действительно, не могли взять в толк, в чем их «идеологическая непригодность». Формулировка и имена в выписке естественно наводили на мысль, что их обвиняют в формализме. И Казанский всячески старается отмежеваться от своих коллег: «Отдел Словесных искусств являлся, как известно, в большинстве группой представителей „формального метода“ <…> Я не мог быть в их числе уже потому, что круг занятий Отдела ограничивался русской литературой XVIII–XX веков, моей же основной специальностью является классическая филология. Поэтому ни в изданиях Института, ни в руководстве аспирантами, ни в чтении курсов на Курсах я мог иметь роли лишь побочные <так!>». И далее: «Деятельность моя в Институте Истории Искусств за последние годы ограничивалась работою по биографии Пушкина и чтению <так!> курса по истории античного театра на отделении ТЕО. Уже последнее обстоятельство свидетельствует о том, что моя идеология не может быть заподозрена: Разряд ТЕО и его отделение на Курсах являются наиболее советскими и марксистски поставленными в Институте, и А. А. Гвоздев никогда бы не допустил меня к преподаванию, если бы это было не так»[424]. В конце этого письма автор останавливается на своих наиболее «материалистических» статьях, делая особый акцент на статье в сборнике «Язык Ленина» и подкрепляя правоверность своих мыслей в ней отзывом Крупской.