Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

• Название: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1
• Автор: Александр Мартынов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-342-3; 5-86793-344-х

В воспоминаниях начальников Московского охранного отделения П.П. Заварзина и А.П. Мартынова, начальника Петербургского охранного отделения А.В. Герасимова и директора Департамента полиции А.Т. Васильева подробно описана «кухня» российского политического сыска конца XIX — начала XX веков, даны характеристики его ключевых фигур (С.В. Зубатов, Е.П. Медников, М.И. Трусевич, С.П. Белецкий и др.), рассказано об убийствах Плеве, Сипягина, Столыпина, Распутина, о нашумевших делах Гапона, Азефа и др.

Все представленные в сборнике мемуары (за исключением книги Герасимова) впервые публикуются в России, а книга Васильева вообще впервые выходит на русском языке.

В аннотированном именном указателе справки о жандармах подготовлены на основе служебной документации жандармского корпуса.

---

Вот эта-то литература в Саратове в изобилии изготовлялась тогда в разновременно возникавших и успешно мной ликвидировавшихся подпольных типографиях. Саратовский городской комитет Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) того периода, т. е. 1906 года, состоял, кажется, из десяти членов, являвшихся в свою очередь представителями шести районных комитетов, которые заведовали социал-демократической активностью в шести районах города. Это были: железнодорожный районный комитет, заведовавший организацией и пропагандой среди железнодорожных служащих и мастеровых, городской или ремесленный порайонный, обнимавший, как это и видно по его названию, городских ремесленников и мелких служащих; береговой районный, занимавшийся насаждением марксизма в его упрощённой форме среди грузчиков и пароходных команд судов Волги, и ещё три районных комитета, названий которых я теперь не упомню. В городской комитет кроме представителей районных комитетов входили ещё дополнительные члены, носившие звание секретаря, организатора и агитатора.

Если охранному отделению удавалось приобрести в качестве секретного сотрудника, скажем, одного из периферийных, не столь крупных по значению, местных эсдеков, знакомого с марксистскими установками и теориями не по многотомным изданиям и статьям полемического характера лидеров марксизма, а по упрощённой формулировке лозунга «Долой самодержавие!», розыскные меры сводились к тому, чтобы этому сотруднику проложить путь к тесному знакомству и, возможно, личной дружбе с одним из лидеров соответствующего районного комитета. Тогда, обыкновенно по достижении этого первого этапа, в охранное отделение начинали поступать сведения о деятельности данного районного комитета. Путём наружного наблюдения можно было установить одно из очередных заседаний комитета. Это очередное заседание могло быть «ликвидировано». Члены его и помещение заседания, со списками, адресами и протоколом заседания, могли быть обысканы, и присутствовавшие на заседании арестованы. В зависимости от результата обыска дело о незаконном собрании или разрешалось административным порядком, или шло в суд[117].

При разрешении дела административным порядком, в результате чего задержанным грозили неприятности административной высылки в места не столь отдалённые, являлась возможность после некоторых переговоров склонить того или иного не особенно устойчивого марксиста — эсдека или эсера — к оказанию услуг правительству в качестве постоянного и оплачиваемого секретного сотрудника. Над такими покладистыми революционерами мы шутили словами Франца Моора из «Разбойников» Шиллера: «Бедняга не родился быть мучеником за веру!»

«Мучеников» за марксистскую, как и за «эсеровскую», веру было, конечно, достаточно в истории русского революционного движения. Было, однако, и немалое количество бедняг, которым мученичество не улыбалось. Все эти последние и заполнили ряды секретных сотрудников охранных отделений.

Если охранному отделению удавалось заполучить одного из деятелей районного комитета в число своих секретных осведомителей, то после непродолжительного периода оно уже имело негласное, но постоянное осведомление о всём том, что планируется и проводится на заседаниях общегородского комитета. Это было верхом достижения в каждом местном розыске, а следовательно, и в саратовском.

Один из главных осведомителей саратовского охранного отделения, упомянутый «Иванов», находился в отсутствии как делегат саратовской организации РСДРП на партийной конференции в Финляндии.

Номер 16-й «Красного архива» среди других документов помещает справку Департамента полиции по поводу внесённого в 4-ю Государственную думу запроса о деле социал-демократической фракции 2-й Государственной думы; она гласит, что «из осмотра… книги, озаглавленной «Протоколы первой конференции военных и боевых организаций российской социал-демократической рабочей партии, состоявшейся в ноябре 1906 года» видно… 3) что в конференции приняли участие представители одиннадцати военных организаций (воронежской, казанской, кронштадтской, рижской и финляндской) и восьми боевых организаций (московской, петербургской, саратовской, технического бюро при центральном комитете, двух уральских, южно-технического бюро и финляндской…»[118].

Таким образом, этим документом устанавливается присутствие на этой конференции секретного сотрудника Саратовского охранного отделения — «Иванова».

Другой осведомитель из среды железнодорожников, числящийся в организационном отношении где-то на периферии, казалось, не мог давать сколько-нибудь существенных сведений даже по своему району. Он оказался мало «прирученным» и держался при первых свиданиях дикарём, не обнаруживая особой склонности к продолжению своих обязанностей секретного осведомителя. Однако именно он дал мне одно из самых крупных и блестящих по результатам дел, которым по справедливости могло гордиться розыскное учреждение.

Ликвидация боевой железнодорожной конференции областной Поволжской организации РСДРП, осуществлённая мной вскоре после моего приезда в Саратов, а именно в июле 1906 года, и повлёкшая за собой арест всех двадцати участников её (кроме двух, из которых один был моим сотрудником), а затем суд, состоявшийся над участниками конференции и ссылка их на поселение в Сибирь, сразу укрепили моё положение в глазах местной администрации и судебного ведомства и вызвали одобрение со стороны директора Департамента полиции.

Историю этой ликвидации я расскажу ниже, когда дополню характеристику секретной агентуры отделения.

Несколько непартийных рабочих, охотно обещавших мне оказывать содействие, мало радовали меня. Хотя в то взбудораженное время всякий мало-мальски расторопный рабочий мог давать властям какую-то информацию о подпольной революционной активности, но не посвящённые в тайны партийной работы вышеупомянутые рабочие не могли планомерно осведомлять о работе местного подполья, не могли ни назвать главных лидеров этого подполья, ни охарактеризовать их, ни, тем более, рассказать о подготовлявшихся планах. После недельного ознакомления с этой незначительной по количеству и ещё более по качеству секретной агентурой, когда я приходил уже в пессимистическое настроение и перестал удивляться методам работы ротмистра Фёдорова, поспешившего повести самому наружное наблюдение за мифической личностью, один «хозяин» конспиративной квартиры пригласил меня на свидание ещё с одним, до того мне не представленным секретным сотрудником. На этот раз оказалось, что я должен встретиться с одним из местных максималистов.

Так как этот осведомитель, по словам моего подчинённого, являлся лицом ненадёжным, да ещё членом, попросту говоря, бандитских групп, только прикрывавшихся для революционного фасона именем максималистской фракции саратовской организации Партии социалистов-революционеров, свидания с ним происходили не на конспиративной квартире отделения, которую он по ненадёжности мог «провалить», а в одном из самых гнусных кабацких притонов. Помещение этого притона поздно ночью всегда возбуждало во мне отвращение, которое надо было преодолевать. Я никогда не забуду общего фона этих свиданий в притоне — а мне пришлось бывать там не раз и не два, и не только с этим сотрудником.

По предложению моих подчинённых, которые на свидания с этим полубандитом и полусотрудником ходили всегда вдвоём безопасности ради, я облачился в самый старый пиджак поверх ситцевой русской рубахи, на голову нацепил «заклёпку» (кепку самого замызганного вида), перемазал лицо в какие-то тёмные полосы и всячески демократизировал усы и бородку.

Было часов одиннадцать вечера. Втроём, с револьвером в кармане, мы подошли к мрачному двухэтажному зданию, стоявшему особняком почти на краю города, на большой пустынной площади, выходившей к вокзальной и тоже мало заселённой части города. Около подъезда дома, в нижнем этаже которого находился трактир, а в верхнем номера с кроватями «для приходящих», стояло два-три извозчика. В нижнем этаже было шумно, столики были заняты малопочтенной публикой, гремела гармоника, «летали» служители. Один из моих служащих, уже пожилой, но крепкий мужчина, в прошлом был жандармским унтер-офицером или даже вахмистром на местном вокзале, и, вероятно, до известной степени лицом популярным, по крайней мере, в местных низах. Думаю, что его знали в трактире. Во всяком случае, хозяин этого милого учреждения его, конечно, знал. Хозяин сам нас встретил и поручил «мальцу» проводить нас в лучший номер во втором этаже.

Мы заняли «лучший» номер и потребовали пару пива. Предупредив слугу, что поджидаем приятеля, который должен скоро прийти и спросить «Ивана Кузьмича», мы стали ждать. Я скоро заметил, что мои собутыльники похлёбывают пиво, держа стакан в левой руке, а правую предусмотрительно опустив в карман пиджака. Я невольно последовал их примеру и нащупал на всякий случай револьвер. Загадочный осведомитель появился вскоре и оказался высоким, крепко сложенным мастеровым кузнечного цеха, лет тридцати восьми, мрачного вида, с большими тёмными усами. Мне его представили, назвав кратко Савельичем.