Альфредо Конде - Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

• Название: Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса
• Автор: Альфредо Конде
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00452

Новый роман одного из ведущих представителей современной галисийской литературы Альфредо Конде, автора знаменитого «Грифона», номинировавшегося на Нобелевскую премию. «Синий кобальт» — это удивительно яркое повествование о жизни и смерти реального человека — маркиза Саргаделоса, чей портрет писал великий Гойя, человек, который, подобно античному царю Мидасу, все, к чему бы ни прикоснулся, превращал в золото. Действие романа дано на фоне исторически достоверной панорамы далекой испанской окраины — Галисии — во второй половине XVIII века.

---

Визит старого друга Далримпла во дворец Рибадео застал Ибаньеса врасплох, хотя ему и было о нем известно заранее. Он пришел в некоторую растерянность и несколько месяцев после этого все еще смотрел на Лусинду взглядом, исполненным странной меланхолии, которую она отнесла на счет его возраста. Эта меланхолия родилась в нем с появлением англичанина, возможно, потому, что он узрел в нем свою собственную не такую уж далекую дряхлость.

Он мало говорил с английским военным о заводе или о кораблях, все больше о любви, поскольку всегда, с самого начала их знакомства, считал его шпионом. Неудача предпринятой Питтом военной операции, выступление Вильяма Далримпла в защиту доводов маркиза Энсенады, прямо противоречивших мнению Питта, были в этом плане единственным, чего они касались в своих беседах и что продолжало волновать англичанина, вызывая раздражение у Антонио.

— Его враги пытались представить все так, будто он выбрал Ферроль лишь для того, чтобы ублажить свою любовницу. Весьма обеспеченную любовницу, у которой были значительные имения в окрестностях города. Но ведь совершенно очевидно, что выбор места определило в действительности не что иное, как обдуманное решение. А посему, каковы бы ни были тайные побуждения министра, менее целесообразным выбор места от этого не становится, — приводил доводы англичанин, почти буквально повторяя рассуждения из своей книги, которую Ибаньес прочел уже довольно давно.

Им особенно нечего было сказать друг другу. Они просто болтали ни о чем. Вильям приехал осмотреться, познакомиться с важными людьми и оценить с помощью их суждений обстановку, а затем, без сомнения, передать все куда следует. И не более того. Впрочем, если хорошенько подумать, для его возраста это не так уж мало.

Они беседовали на крыше, вглядываясь в горизонт из высокой стеклянной башенки, наблюдая за проходившими мимо кораблями и легкими облаками, что часто приносит с собой закатный час. Антонио бросил на англичанина недоверчивый взгляд, что не прошло для того незамеченным. Англичане теперь были друзьями Испании, но Ибаньес в определенной степени оставался подозрительным селянином из Оскоса, обходительным, но весьма сдержанным по отношению к иностранцам, которых он привык незаметно и неназойливо, но весьма внимательно изучать. Это поведение заставило Вильяма Далримпла настаивать на выдвинутых положениях, но делал он это напрасно, ибо Ибаньес снова немедленно вспомнил эти самые рассуждения, также вычитанные им в книге британца.

— Ферроль, — говорил Далримпл, — чрезвычайно силен благодаря своему географическому положению, поскольку для того, чтобы приблизиться к нему с моря, необходимо войти в лиман шириной не более пятисот вар, хорошо защищенный несколькими фортами. Причем этот лиман можно в случае необходимости блокировать, установив бон[121] со стороны моря и соорудив эстакаду со стороны суши, и тогда враг должен будет произвести высадку и довольно долго идти до города… — добавил англичанин, вызвав любезную улыбку галисийца.

Ибаньес не мог забыть, что книга была написана почти тридцать лет назад с целью отговорить кого бы то ни было от самой идеи штурма Ферроля; а это означало, что поползновения к захвату были и в те времена, когда сынов Великобритании считали не менее дружественными к испанцам, чем теперь. По этой причине он и сейчас не упускал из виду, что все сказанное его гостем через какой-нибудь столь же небольшой отрезок времени может послужить чему-то прямо противоположному. Поэтому он молчал. Он взвешивал вероятность захвата города французами; если бы это в конечном итоге произошло, у него была бы возможность высказать свое мнение. А сейчас он ограничился предположением, что дальняя высадка, этот более чем вероятный подход к городу с суши, вполне мог бы сделать штурм реальностью. Он не знал тогда, что именно так и поступит несколько лет спустя один французский маршал.

К тому времени Антонио Раймундо Ибаньес уже решил для себя, что не стоит иметь дело ни с французами, ни с англичанами, ни от тех ни от других не следует ничего ожидать и добиться чего-то можно, рассчитывая лишь на себя. Он хранил преданность своему королю, своему народу и Святой матери Церкви, своему семейству и делам, ибо он всегда верно служил им. Но как объяснить это англичанину? И стоит ли? Как объяснить это кому бы то ни было? Лучше хранить молчание, и пусть за него говорят его дела, подумал он в порыве неосознанного простодушия. Именно им, делам, он и посвятит себя в будущем. Только благодаря этому память о нем будет жить в веках. Беседа с Далримплом перестала интересовать его. Этот англичанин даже о женщинах не умел говорить с необходимым изяществом.

«Наши враги полагали, что нам никогда не сравниться с иностранцами в изысканности вкуса, элегантности и изяществе. Вот невежи! Это означает отрицать возможность взаимопонимания в области наук и искусства и постыдно признать себя дураками, не способными улучшить свою судьбу».

Ибаньес вспомнил, что именно так сказал он однажды Ховельяносу. А может быть, он написал это в письме, возможно седьмом по счету; но он совершенно определенно говорил, что если он не лучше, то уж никак и не хуже, чем кто бы то ни было, и это было верно в отношении как всех, так и каждого в отдельности из его соотечественников, благородных или плебеев; и еще он был уверен, что богатство народов обеспечивает им возможность жить в условиях свободы. Судьба каждого зависит от его собственных усилий. Это относилось и к англичанину. Так что тому следовало приложить определенные усилия, если он хотел, чтобы Ибаньес что-то ему объяснил, или самому сделать соответствующие выводы.

На открывавшемся на севере просторном горизонте не было видно ни кораблей, ни даже стаи китов, которые бы показывали свои мощные спины или страшные хвосты, готовые опрокинуть осмелившиеся приблизиться к ним лодки. Ибаньес устал предаваться воспоминаниям о визите Далримпла. Эти воспоминания уже потеряли для него всякий интерес. Он встал и вернулся домой подземным переходом.

Жизнь подчас подобна темному проходу, и никому не ведомы ни длина, ни глубина его. 1804 год был черным годом для соседней Астурии. Экономическое общество друзей страны в Овьедо и аналогичное в Компостеле, основателем и секретарем которого был Фрейре Кастрильон, ныне новообращенный святой муж, а некогда, в понимании Ибаньеса, просвещенный проходимец, в течение трех месяцев роздали триста пятьдесят тысяч продовольственных пайков несчастным голодающим, которыми кишели город и его окрестности; эти люди влачили нищенское существование, не имея даже куска хлеба. Белая фасоль, овощи, лук, чеснок, сладкий или горький перец, оливковое масло, уксус, соль и хлеб распределялись среди голодающих крестьян; предварительно еда готовилась в печах, созданных по модели Румфорда[122], из прочного камня, способного выдержать постоянный интенсивный огонь, позволявший приготовить сотни и сотни порций, поставляемых на общественные пожертвования благодаря поддержке самых богатых людей, которых не затронул кризис.

Капуста для похлебки на полдюжины человек в самые голодные годы едва стоила пять сантимов, и некоторые из богачей таким простым способом, в обмен на несколько тысяч сантимов, обеспечивали себе дорогу на небеса. «Маркиз Вильяалегре и дон Антонио Эредиа совместно с управляющим судебным округом Овьедо, которые своими собственными руками раздавали миски с едой беднякам, ласково утешая их, вызывая у них чувство благодарности, призывая к сдержанности, предлагая свою защиту и подавая всем им выдающийся пример достойного отношения к несчастным», были именно такими людьми, как сообщил Антонио господин епископ в письме, датированном 10 апреля того страшного 1804 года. По прочтении письма Ибаньес был страшно возмущен и в ярости вопрошал, не лучше ли было бы, чтобы хозяева земли вкладывали свои капиталы в строительство промышленных предприятий, которые бы дали беднякам работу, и еще в рационализацию сельскохозяйственных процессов, распределяя пустующие земли среди своих собственных арендаторов. Однако ни то ни другое предложение не вызвало ни у кого особенных симпатий. Но ведь и священника, который в ответ на просьбу о молебне о ниспослании дождя совершенно серьезно посоветовал своим прихожанам рыть колодцы, тоже восприняли не очень-то хорошо, утешил себя Ибаньес уже почти в самом конце своего неспешного пути из темноты к свету.

Возвращаясь по подземному проходу от Лусинды к занятиям, которые ему готовил новый день, он продолжал размышлять над этими вопросами, предположив, что взморье Луго пострадало все же не так, как соседняя Астурия, хотя положение здесь, как, впрочем, почти повсюду, было весьма тяжелым. По вине плохого урожая цены на продовольствие выросли втрое; помнится, похожую ситуацию ему удалось несколько смягчить в свое время.