Станислав Мыслиньский - Из одного котелка

• Название: Из одного котелка
• Автор: Станислав Мыслиньский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

«В книге я постарался рассказать о годах нашей совместной борьбы за свободу и независимость, воссоздать образы только некоторых из тех многих, кто ковал победу: воинов Красной Армии, с которыми я делил трудности фронтовой жизни. В боях с гитлеровскими оккупантами родилась вечная и нерушимая дружба между нашими народами».

В этих словах автора — офицера Войска Польского, — в годы Великой Отечественной войны сражавшегося в рядах Красной Армии, заключается содержание его воспоминаний.

Книга представляет интерес для широкого круга читателей.

---

Следующие автомашины ненадолго остановились перед высотой. Дорогу расчистили, убрали трупы. Снаряды падали теперь в болотистую топь. Грузовики двинулись в гору, за ними бежали солдаты. И снова взрыв…

— Эх, черт! — выругался Грицко. — Угодил прямо под машину!

А грузовик вдруг резко свернул в сторону, съехал вниз и перевернулся… Дымящиеся черные обломки, труппы людей…

«Эх, дорожка фронтовая!..»

«Черт возьми, неужели здесь, среди этих болот, вдали от родины, и меня ждет такая же судьба?» — задал я себе мысленно вопрос, чувствуя, как больно сжимается мое сердце. Каждый был занят своими собственными мыслями. Не знаю, задумывался ли кто-нибудь из нас над тем, что мы сидим на ящиках со снарядами.

— Машины вперед! — послышались резкие команды командиров расчетов. Наконец-то! Ведь самое худшее для солдата — это неопределенность ожидания.

Черная пелена дыма от разрывов снарядов снова закрыла от нас высоту. Сразу потемнело.

«Эх, дорожка!..» — опять вспомнились мне слова припева фронтовой песня.

Где-то впереди шел бой. Возможно, там, за высотой, ждали нашей помощи. Позади нас колонна автомашин, тягачей, людей. Мы снова двинулись. Я смотрел по сторонам, видел тела убитых. Солдаты расчищали дорогу. Сейчас не было времени на скорбь по погибшим.

Итак, я стал очевидцем трагической солдатской судьбы, выпавшей на долю моих товарищей на этой фронтовой дороге. Не знаю, предчувствовали ли они, что их ждет такой конец. А ведь каждый из них хотел жить, умел когда-то работать и отдыхать, хотел и дальше наслаждаться жизнью, с которой ему пришлось распрощаться, увидев в последний раз огненные вспышки взрывов…

— Скорей, скорей! — кричал на водителя командир нашего расчета. Яша нажимал на газ. Он знал, что от него зависела теперь жизнь всех нас. «Сталинец» набирал скорость, но нам всем казалось, что он ползет как улитка, что мы чуть ли не стоим на месте.

— Ложись! — скомандовал сержант Сорокин.

Мы бросились на ящики. Белые доски пахли смолой и порохом. Мы прижались к ним, крепко обхватили руками. Если бы в них попал хотя бы один осколок!.. При одной мысли об этом меня пробрала дрожь. Каждый из нас предпочел бы, чтобы осколок попал в него, а не в ящик, ибо иначе на воздух взлетели бы мы все. Я приподнял голову и увидел, как от взрывов снарядов вздымается поверхность болота.

Наконец мы достигли подножия высоты. Наш «Сталинец» медленно взбирался по ее пологому скату, а затем осторожно спустился вниз. Здесь тоже выли снаряды, однако они пролетали уже над нашими головами и разрывались где-то позади.

А впереди виднелась какая-то станица, горели дома. Там наши части встретили противника, появившегося неизвестно откуда, чтобы отрезать нам дорогу к горам.

И вот долина. Итак, мы добрались благополучно. Никого из нас даже не ранило. Некоторые артиллеристы из других расчетов получили легкие царапины. Только борта прицепов были все в полосах, словно кто-то провел по ним тупым ножом, а ствол нашего орудия в нескольких местах, где отлетела краска, поблескивал благородной сталью.

Мы смотрели друг на друга. Все были бледны. Я чувствовал, что у меня все еще дрожат губы.

Из кустарника выскочили на дорогу два офицера-пехотинца. Тягачи остановились. Командир нашей батареи и офицеры развернули карту, обменялись какими-то репликами, наметили цели, которые предстояло поразить.

На землю опустились вечерние сумерки. Отчетливее стали видны следы трассирующих снарядов, перекрещивавшиеся в воздухе над горящей станицей.

— Батарея, к бою! — раздалась команда старшего офицера батареи. Мы спрыгнули на землю. Стволы 76-миллиметровых пушек плавно поднялись вверх, уставившись своими черными жерлами на видневшуюся вдали станицу.

— Готово! — услышал я голос командира нашего расчета.

Мы готовы к бою, — значит, мы живы! Смерть на этот раз пощадила нас. Возможно, потому, что она была слишком близко, в этих вот ящиках со снарядами.

С тех пор прошло уже много лет, а я все еще не могу в это поверить. А ведь все было тогда именно так, причем такое случалось не один раз и не только там.

МАЯК АККЕРМАНА

Темная ночь. Завывает ветер, срывая с деревьев остатки листьев и унося их на север, на склоны недалеких уже Кавказских гор.

Воет ветер. Хальняк[21], как на свой манер называют его наши польские гурали[22]. Хлещет резкий дождь. Земля, истосковавшаяся по дождю, как мы по отдыху, питается водой — всюду стоят лужи. Последние два месяца землю терзало солнце, нас, солдат, — горечь отступления.

И вот уже кавказские предгорья. Вот куда забросила нас солдатская судьба!

Через небольшое окошко стараюсь заглянуть в глубь этой осенней ночи. На небе висят черные тучи, а вокруг — непроглядная темень. Ветки невысокой березки монотонно стучат в окно.

Слабый свет керосиновой лампы освещает только часть низкой каморки. В ее душном воздухе слышно сонное похрапывание. Это, прикрывшись плащ-палатками, на глиняном полу, застланном соломой, спит расчет батареи. У ног спящих стоят кирзовые сапоги. Сушатся пропитанные дождем и потом портянки и белье. Из-под плащ-палаток торчат приклады карабинов. Расчет отдыхает. Сегодня нам позволено спать без сапог. До сих пор такое случалось нечасто.

Снова приподнимаю ветхий платок, заменяющий занавеску. Небо за окном по-прежнему затянуто черными тяжелыми тучами. Льет дождь. Дует ветер.

Наш расчет расквартировался здесь вчера вечером. Командир батареи распорядился об отдыхе.

За нами снова остались несколько километров нашей земли и артиллерийская дуэль с противником. Нам удалось также накрыть огнем автоколонну гитлеровцев. Потом нас хлестал колючий дождь вперемешку с ураганным северным ветром. По ухабам и рытвинам, наполненным водой и грязью, мы наконец добрались сюда, в эту затерявшуюся в предгорьях деревушку. Нам было вполне достаточно этих нескольких изб. В колхозном сарае нашлась свежая солома для постели. А потом Ваня Малашкевич налил всем по миске горячего супа с соленой грудинкой и роздал по куску черного хлеба… Чего еще нужно солдату? А после такого ужина — отдых.

Нет, не было ни песен у огонька, ни веселых солдатских бесед с девушками на завалинках… Как редки были в те дни эти вечерние задушевные разговоры с непременными старыми солдатскими прибаутками! Не восторгались мы также красотой кубанской земли. Равнодушным взглядом смотрели солдаты на широкую кубанскую степь, которая летом шумела морем золотой пшеницы и по которой зимой неслись горячие скакуны, и серебряные бубенчики вторили казацким песням.

Но вот уже два последних месяца все это было в прошлом. Отходя по этим дорогам и степям, мы представляли, как среди станиц и хуторов мчались в годы гражданской войны тачанки красных пехотных дивизий, скакали кавалерийские полки армии Буденного. Здешние места слышали плач матерей, жен и стоны замученных. А потом в течение двадцати лет здесь бурлила жизнь, нелегкая, но каждый — в станицах и городах — верил, что она будет краше и радостнее.

И вот война пришла и сюда.

Гитлеровцам было нужно «жизненное пространство», им не хватало невольников из стран закабаленной уже Европы…

Да, улыбка в те дни редко появлялась на наших потрескавшихся губах. Да и могло ли быть иначе?

Ужин, ставший одновременно и обедом, был довольно вкусный.!В тепле нагретой избы приятно клонило ко сну. Сколько же минуло бессонных ночей! А теперь можно спать, если есть на это приказ и убаюкивает шум ветра за окном.

Ко мне это, однако, не относилось: меня ожидало дежурство в течение двух часов, а потом нужно было будить Грицко. На улице в эту ночь выставлял посты другой расчет.

Так и сидел я у плотно занавешенного окна.

Но не один я не спал в этой комнатушке.

В углу избы на лежанке сидела женщина. Лицо у нее было еще довольно молодое, но из-под черного платка выбивались пряди седых волос. Ее губы неустанно шевелились. Может быть, она шептала молитву?

— Господи! Ребятушки, неужто это правда? Даже сюда немец пришел… Как же вы могли?.. — этими словами она встретила нас на пороге своего дома.

И все. Ничего больше не добавила, ни о чем нас не спрашивала. Принесла крынку кислого молока, положила на круглый стол, стоявший в переднем углу, черствые лепешки. Здесь, под иконой, висела в небольшой рамке фотография мужчины в мундире лейтенанта Красной Армии, молодого и симпатичного. Он улыбался белыми ровными зубами, кудрявая шевелюра шла ему. Под снимком виднелась надпись: «Дорогой мамаше — Ленька».

Фотографию обвивала черная траурная лента…

— Ну вот. Такие дела, ребята, — прошептал сержант Миша Сорокин. — Приди мы пораньше, может быть…

Молоко выпили молча. В молчании легли отдыхать. Только сержант Сорокин отправился к командиру батареи.