Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

• Название: Том 1. Рассказы и повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1966
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков, прозаик, автор романов, а также множества рассказов, повестей и эссе.

Произведения Миксата отличаются легко узнаваемым добродушным юмором, зачастую грустным или ироничным, тщательной проработкой разнообразных и колоритных персонажей (иногда и несколькими точными строками), ярким сюжетом.

В первый том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли рассказы, написанные им в 1877―1909 годах, а также три повести: «Комитатский лис» (1877), «Лохинская травка» (1886) и «Говорящий кафтан» (1889).

Миксат начинал с рассказов и писал их всю жизнь, они у него «выливались» свободно, остроумно и не затянуто.

«Комитатский лис» — лучшая ранняя повесть Миксата. Наиболее интересный и живой персонаж повести — адвокат Мартон Фогтеи — создан Миксатом на основе личных наблюдений во время пребывания на комитатской службе в г. Балашшадярмат.

Тема повести «Лохинская травка»  ― расследование уголовного преступления. Действие развертывается в родном для Миксата комитате Ноград. Миксат с большим мастерством использовал фольклорные мотивы — поверья северной Венгрии, которые обработал легко и изящно.

В центре повести «Говорящий кафтан» ― исторический эпизод (1596 г. по данным хроники XVI в.). Миксат отнес историю с кафтаном к 1680 г. — Венгрия в то время распалась на три части: некоторые ее области то обретали, то теряли самостоятельность; другие десятилетиями находились под турецким игом; третьи подчинялись Габсбургам. Положение города Кечкемета было особенно трудным: все 146 лет турецкого владычества и непрекращавшейся внутренней войны против Габсбургов городу приходилось лавировать между несколькими «хозяевами».

---

Та, не выдержав его взгляда, опустила глаза.

— В «трех козлят», — ответила она.

— А в чем суть игры?

— Надо сдавать фант.

— Ну что ж, отлично, — ответил граф со своей обычной непосредственностью, — безделушек у меня хватает (он зазвенел брелоками от цепочки часов), а в остальном разберусь по ходу дела.

И он уселся рядом с фрау Врадитц, по другую руку которой прочно занял позиции лейтенант.

Молодая женщина, почувствовав себя меж двух огней, смутилась и на вопросы игроков отвечала невпопад, вследствие чего у нее то и дело отбирали фант. «Ой, да ведь мне больше никогда не вылезти из долгов!» Все ее кольца были уже розданы, оба браслета лежали у «судьи» (в цилиндре упитанного краснощекого господина), наконец она вынуждена была снять и серьги.

В компании уже обратили внимание на то, что самая хитроумная и острая на язычок особа попала в переделку. Эге, да ведь здесь что-то кроется! И все игроки просто засыпали ее вопросами.

После очередной оплошности фрау Врадитц начала рыться у себя в карманах; увы, они были пусты.

— Я проигралась в пух и прах, — сказала она, смеясь. Кожибровский отцепил от кольца с безделушками медвежий зуб в серебряной оправе и галантно протянул ей.

— Разрешите вас выручить, взаимообразно.

— О, что это? Фи, какая отвратительная штука!

— Это медвежий зуб.

— Благодарю, но зачем вам утруждать себя? — ответила она сдержанно, устало.

Кожибровский использовал момент, когда игравшие отвлеклись от фрау Врадитц, и тихо спросил:

— Не можете ли вы уделить мне хотя бы минутку? Выслушайте меня.

— Это невозможно, — ответила она. — Здесь все меня стерегут. Чего вы хотите?

— Объяснения.

Она подумала секунду, устремив отсутствующий взгляд на противоположную стену, где висела картина, изображающая обезглавливание Иоанна, и произнесла решительно и мрачно:

— Вы его получите.

— Где? Каким образом?

— Вместе с зубом.

Кожибровский ничего не понял, но продолжать диалог было невозможно. Очередной вопрос снова был задан фрау Врадитц, и ему оставалось лишь спокойно ждать, пока опять представится возможность заговорить с ней.

Но тут хозяйка объявила, что скоро подадут ужин, а так как заложенных предметов было много, пришлось прервать «экзекуцию» (на то немец и немец, чтобы даже в игре прибегать к экзекуции) я перейти к выкупу фантов.

Чтобы вернуть свой залог, играющий должен был или что-нибудь продекламировать, или изобразить статую, или обвинить кого-либо в чем-либо, или сказать кому-то дерзость, как это принято в таких безобидных забавах. Над всем этим можно всласть посмеяться, то есть повеселиться. Дешево и всласть. Немцы любят такое сочетание.

Фрау Врадитц представилась возможность во всем многообразии показать свои таланты; она пела, декламировала, перевоплощалась в статую, после чего все украшения были ей возвращены. Но вдруг «судья» поднял зуб.

— Чей это зуб?

— Одного медведя, — ответила фрау Врадитц (оживление, смех).

— Где этот медведь? Пускай объявится, — засмеялся и «судья».

После этих слов перед судьей предстал с поклоном самый обаятельный на свете мишутка — фрау Врадитц.

— Какой выкуп вы дадите за этот предмет?

— Расскажу одну историю.

— Просим! Просим!

Кожибровский нагнулся вперед, дабы не упустить ни одного се слова. Он уже знал, что рассказ будет относиться к нему, и сердце его гулко билось.

— У царицы Клеопатры, — начала красавица своим звучным проникновенным голосом, — гостил как-то Антоний. В честь его царица устраивала большие празднества. Среди прочих развлечении было и ужение рыбы на море. Клеопатра и Антоний ловили рыбу на удочку, царедворцам же это не дозволялось, они могли лишь наблюдать, как тешатся господа, да загадывать, к кому из них больше благоволят боги. А боги-то только Антония и баловали. Стоило ему закинуть удочку, тотчас же он вытаскивал рыбу одну чудеснее другой. Клеопатре же приходилось часами томиться на берегу, пока клюнет какая-нибудь жалкая рыбешки. Высокомерный Антоний и тут был недосягаем: с превосходством сверхъестественного создания складывал он в груду свою добычу. Клеопатра только губы кусала от досады.

— А губы у нее красивые были? — спросил краснолицый шутник, в цилиндре которого покоились фанты.

— Этого я не знаю, — ответила фрау Врадитц, — я знаю лишь то, что Клеопатра раскусила, в чем дело, ибо ум есть и у женщин, как ни долог у них волос.

— Просим, просим, продолжайте!

— На другой день Клеопатра снова назначила рыбную ловлю, чтобы продолжить состязание с Антонием. Антонин высокомерно улыбнулся: «Напрасно изощряешься, прекрасная царица, боги держат мою сторону!» С этими словами он самоуверенно закинул удочку. Не прошло и минуты, как он почувствовал, что клюнуло. Величавым жестом вытянул он леску. «Гляди же, Клеопатра, прекрасная царица!» Клеопатра и вместе с ней восхваляющие победителя придворные уставились на крючок счастливца, а на крючке-то… что бы вы думали?..

— Что, что же? — Слушатели затаили дыхание.

— На крючке была дохлая селедка, — закончила фрау Врадитц.

— Ха-ха-ха! Как же это могло случиться?

— А так, что в первый день Антоний послал в море водолазов, чтобы те подвешивали на его крючок заблаговременно пойманных рыб, но на другой день Клеопатра решила отплатит ему той же монетой: она подкупила одного из водолазов, чтобы тот надел на крючок Антония селедку, — продолжала фрау Врадитц.

— Прелестно, великолепно! — аплодировали гости рассказчице.

— И поучительно, — заключила она, — ибо Антоний стал посмешищем и показал себя мошенником, так что стал недостойным уважения и руки Клеопатры.

— Вы доставили всем нам истинное удовольствие, — учтиво сказал судья и протянул фрау Врадитц медвежий зуб, она же с свой черед передала зуб Кожибровскому.

— Разрешите, дорогой граф, рассчитаться с вами.

— Что же, со мною вы рассчитались, — ответил Кожибровский печально. — Но мне хотелось бы получить ответ еще на один вопрос…

Фрау Врадитц вопросительно взглянула на него.

— Любила ли еще Клеопатра Антония, когда давала ему этот горький урок?

В этот миг к фрау Врадитц подошел хозяин дома и подал ей руку, чтобы вести к столу.

Молодая женщина обернулась к Кожибровскому, улыбнулась томно и загадочно, потом кокетливо пожала плечами: — Возможно.

1904

ВСЕ-ТАКИ КИСЛИЧ ТАЛАНТ

История одного уголовного дела

Перевод И. Миронец

С тех пор, как Михай Мункачи * стал знаменит, в каждом уголке страны нет-нет да и всплывет какой-нибудь малюющий гений. В нашем городе таким оказался один из Кислицей, Йошка, сын агента по продаже вин Пала Кисла. В городе было несколько Кислицей: один пекарь, один регистратор недвижимого имущества, но самым крикливым, самым заносчивым был агент по продаже вин. Представляясь незнакомым лицам: «Пал Кислич», — он никогда не забывал добавить: «Настоящий Кисла».

Я, тогда еще мальчик, подметил, что при этих словах Пал Кислич неизменно ударял себя в грудь. Я подсознательно чувствовал, что это не шуточки. Настоящий Кислич! В звучании этих слов было нечто внушительное. Я даже спросил как-то хозяина, у которого столовался:

— А есть и ненастоящие Кисличи?

— Конечно, нет! — ответил тот с улыбкой. — В точности так же, как нет на свете ненастоящих майских жуков.

— Тогда зачем он говорит?

— Потому что он тщеславный осел. Кисличи, конечно, дворяне, но он хочет непременно подчеркнуть это и устно и письменно, а так как «ипсилон» на конце фамилии прилепить было некуда *, он ткнул его в середку первого слога, на место обыкновенного «и».

Впрочем, Кисличи эти едва сводили концы с концами; у Пала поначалу дела еще шли неплохо, но с тех пор, как на нас напала филлоксера, все способы и приемы виноторговли изменились, и Кислич обеднел, ибо что толку, что он настоящий Кислич, если имевшиеся в продаже вина ненастоящие.

Он хотел послать сына, как раз окончившего школу в родном городе, на год-два в Мюнхен, чтобы он подучился там в академии живописи, но теперь это стало невозможным, и тогда господин Пал начал поливать грязью городские власти.

— Что и говорить, великий это грех — допустить, чтобы такой талант погиб. Долго ли магистрату проголосовать и выделить для Йошки на какие-то два года ежемесячно по сто форинтов? Эх, если б сидели там настоящие сенаторы, способные умом своим постичь истинную цену искусства! Способные подняться на известную высоту и воспитать для своего города великого мужа, памятник которого в грядущем красовался бы на площади перед зданием сберегательной кассы. Да полюбоваться на этот памятник съезжались бы чужеземцы со всех краев и, сняв шляпы, вспоминали бы имена тех славных сенаторов, которые некогда помогли Йожефу Кисличу встать на стезю искусства… Но нашим сенаторам все это ни к чему. Сборище мелких душонок, вот и все. Только и умеют, что в карты играть да рыгать.