Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

• Название: 10000 часов в воздухе
• Автор: Павел Михайлов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга воспоминаний лётчика, Героя Советского Союза Павла Михайловича Михайлова.

---

Паровозный гудок. Друзья на перроне вокзала. Прощай, школа! Закончился большой этап моей жизни — путь к штурвалу самолёта!..

И вот я снова в Гришкове. На дворе декабрь. Лютые морозы, сухой снег хрустит под ногами. Но на душе тепло и празднично…

Как миг, пролетел короткий отдых на родной Смоленщине. И снова прощание с семьёй, товарищами, друзьями детства.

БУДНИ ВОЙНЫ

Боевое крещение

Шёл 1941 год. Весной учебная эскадрилья перешла на лагерное положение. Наш палаточный городок находился вблизи аэродрома, в нескольких километрах от Орла.

В субботу 21 июня — хорошо это помню — я отрабатывал со своими учениками фигуры высшего пилотажа. С каждым из курсантов вылетал поочерёдно на тридцать минут и каждому демонстрировал в воздухе перевороты через крыло, штопоры, петли Нестерова. За эти три с половиной часа я так накувыркался, что вечером уснул точно мёртвый.

Сколько я проспал, не помню. Но и теперь ясно представляю, как сквозь сон послышались какие-то тревожные звуки.

Сосед мой по палатке, инструктор, тряс меня за плечо:

— Да проснись же, Павел, проснись! Война!..

Первые месяцы войны мы оставались в Орле. Занятия в эскадрилье продолжались, но теперь мы жили в постоянном напряжении. Всё чаще налетали гитлеровские бомбардировщики и нацеливались на наши аэродромы. Учебные полёты приходилось вести в промежутках между воздушными тревогами. А в ночные часы мы бродили по окрестным оврагам, вылавливали гитлеровских шпионов — «мигальщиков». Вспышками ракет, лучами карманных фонариков эти лазутчики указывали фашистским налётчикам, где расположены аэродромы, выдавали важные военные объекты.

В октябре 1941 года наша эскадрилья была эвакуирована в город Бугульму. Учебные занятия мы продолжали вести здесь усиленными темпами. Я понимал, как важно в военной обстановке готовить кадры лётчиков. И всё же меня тянуло к другому. Хотелось быть там, где наши воины стойко и мужественно сражались с захватчиками-фашистами.

Я продолжал писать заявление за заявлением о переводе в действующие воздушные части, но всё время получал один и тот же ответ: готовить лётные пополнения не менее важно, чем бомбить вражеские тылы и сражаться в воздухе с фашистскими истребителями.

Только к осени 1942 года желание моё было удовлетворено. Мы уже подготовили не один десяток пилотов, теперь было кому заменить нас на инструкторской работе.

К этому времени мой лётный опыт обогатился. Постоянные тренировочные полёты с курсантами в самой сложной обстановке пошли на пользу не только обучаемым, но и инструктору.

В часть я попал не сразу. На фронте нам предстояло летать на тяжёлых транспортных кораблях. С этими машинами мы ещё не были знакомы. Пришлось отправиться на переподготовку. Только в конце 1942 года прибыл я на один из подмосковных аэродромов, где расположилась авиагруппа особого назначения. Здесь-то и началась моя боевая служба.

Задачи нашей группы были многообразны. Мы доставляли особо срочные грузы прямо в районы боевых действий, когда не было других средств сообщения с передним краем. Нам поручали вывозить раненых, высаживать воздушные десанты. Регулярная воздушная связь с партизанами, действующими в глубоком тылу врага, была также делом авиагруппы.

Неприветливая погода поздней подмосковной осени встретила нас — новичков. Холодный, резкий ветер низко гнал над полем рваные многослойные облака. Глубокие воронки — следы налётов фашистской авиации — заполнила мутная вода; края их были окаймлены выброшенным грунтом, засыпанным грязным тающим снегом.

Ветер рябил воду в воронках, низко пригибая к земле кусты. По понятиям мирного времени погода была нелётная. В такую погоду покоиться бы на своих стоянках надежно закреплённым, зачехлённым самолётам, отдыхать бы в своих помещениях скучающим экипажам, коротая время за книгой, шахматами или домино. Но война изменила прежние понятия о лётной погоде.

Теперь жизнь авиагарнизона в любую погоду била ключом. На самолётах, вернувшихся из района боевых действий, ремонтники наспех заделывали свежие пробоины, техники готовили машины к вылету, механики заправляли баки горючим и смазочным. По полю беспрерывно сновали люди: одни усталой походкой направлялись на отдых, вернувшись с задания; другие, бодрые и подтянутые, шли к машинам, чтобы через несколько минут оторваться от земли. Одни тяжёлые транспортные самолёты то и дело взлетали, другие приземлялись.

«Ну вот, — подумалось мне, — теперь и я на фронте!»

Прежде всего я должен был явиться к начальнику политотдела группы. Когда я вошёл, навстречу поднялся коренастый подполковник. Протянув мне руку, он сказал просто:

— Начальник политотдела Гончаренок.

Смущённый, я доложил с опозданием:

— Лётчик Михайлов. Явился по вашему вызову.

— Садитесь.

Я сел и оглянулся по сторонам. На большом письменном столе, покрытом зелёным сукном, кроме чернильного прибора и груды папок с бумагами, на гибкой металлической пластинке красовалась большая модель самолёта как раз того типа, на котором мне предстояло теперь летать. По стенам были развешаны портреты неизвестных мне лётчиков. Судя по многочисленным орденам, это были видавшие виды пилоты.

Перехватив мой взгляд, подполковник Гончаренок спросил меня:

— Знаешь кого-нибудь из них?

— Нет, — ответил я. — Откуда мне знать, я ведь прибыл из тыла.

— Это всё наши орлы! — с гордостью объяснил мне начальник политотдела, указывая на портреты. — Это — Таран, там — Груздин и Еромасов, дальше — Фроловский… Ты ещё познакомишься с ними, у них есть чему поучиться.

В комнату вошли ещё два вновь прибывших лётчика, представились начальнику политотдела.

— Вы все комсомольцы? — спросил он у нас.

Комсомольцами оказались все, а один уже был членом партии. Долго длилась в этот день беседа с подполковником Гончаренком. О многих славных делах нашей боевой авиагруппы рассказал он.

Немало лет прошло с того дня, а рассказы Гончаренка всё ещё свежи в памяти…

Командирам кораблей Бибикову и Мамкину приказано было днём вывезти тяжелораненых бойцов из одного нашего подразделения, временно попавшего во вражеское кольцо и занявшего круговую оборону. Обоим тяжёлым кораблям предстояло пересечь линию фронта, выбрать с воздуха подходящую площадку, сесть, взлететь, снова пересечь линию фронта и возвратиться на базу.

Шквальный огонь зениток не помешал кораблям благополучно пересечь линию фронта. Нашли площадку, приземлились. Бибиков первым принял на борт раненых и тут же взлетел. Хуже пришлось Мамкину. В то время как он грузился, гитлеровцы потеснили кольцо круговой обороны и приближались к самолёту, намереваясь его захватить. Погрузка раненых продолжалась под ружейно-пулемётным огнем. Бибиков, заметив с воздуха, что товарищ попал в беду, не оставил его. Он развернулся и, незаметно подкравшись к посадочной площадке на бреющем полете, обстрелял из своих пулемётов фашистов, подбиравшихся к самолёту Мамкина.

Гитлеровцы растерялись от неожиданной атаки и залегли.

Экипаж машины под надёжной защитой с воздуха продолжал погрузку раненых. Манёвр Бибикова удался — вскоре взлетел и Мамкин. Оба самолёта, прижимаясь к земле, ныряя по оврагам и перелескам, вторично пересекли линию фронта, благополучно вернувшись на базу.

Экипажу Андреева приказано было доставить боеприпасы наступающим танковым и моторизованным частям, только что совершившим глубокий прорыв и оторвавшимся от своих баз. Посадка предстояла на узкой полоске земли, ограниченной кустарником. Обратно на базу нужно было доставить раненых. Первую часть задания Андреев выполнил без помех: вышел на цель, совершил блестящую посадку на неудобной площадке, быстро разгрузился, принял на борт раненых и немедля взлетел.

Четверых тяжелораненых уложили на пол. Экипаж заботливо ухаживал за ними, пилот принимал все меры к тому, чтобы лететь плавно, избегая болтанки. Один из тяжелораненых побывал в лапах у фашистских извергов. Стиснув зубы, лётчики выслушали его рассказ о том, как гитлеровские бандиты вырезали у него на груди свастику, а лопатой отрубили кисть руки…

Андреев уверенно вёл самолёт на базу по знакомому уже пути. Под крылом убегали леса, болота. Мелькали груды разбитой гитлеровской техники — следы поспешного отступления фашистов. Лес кончился, впереди по курсу возникли очертания полуразрушенной деревни. Близилась линия фронта. Замелькали багровые пунктиры трассирующих пуль: фашистский истребитель кружился над полянкой, в упор с бреющего полета расстреливал игравших на ней детей.

Заметив более интересную мишень — тяжёлый транспортный самолёт, «Мессершмитт» обрушился на него. Очередь, ещё очередь — задымилось у Андреева левое крыло. Нужно садиться, но куда? Лес, овраги. Когда крыло было уже охвачено пламенем, Андреев наконец отыскал холмистую полянку, окружённую деревьями, и мастерски сел на неё. Задыхаясь в едком дыму, под градом свинца, которым фашистский стервятник, кружась над полянкой, продолжал поливать приземлившийся самолёт, экипаж Андреева на руках перенёс всех раненых в лесную чащу.