Роми Шнайдер - Я, Роми Шнайдер. Дневник

• Название: Я, Роми Шнайдер. Дневник
• Автор: Роми Шнайдер
• Издательство: М.: Зебра Е, СПб.: Композитор • Санкт-Петербург
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: ISBN 978-5-94663-260-7 (Зебра Е), ISBN 978-5-7379-0382-4 (Композитор • Санкт-Петербург)

Ещё девочкой Роми Шнайдер начала вести дневник и продолжала это делать до самой своей смерти. Её тексты — основа для волнующего жизнеописания замечательной актрисы и очаровательной женщины. Роми Шнайдер откровенно рассказывает о своих мечтах и страстях, признаётся в разочарованиях и поражениях.

«Дневник» Роми Шнайдер — захватывающий личный документ, непосредственность и сила которого увлечёт каждого читателя.

Эта книга выходит на русском языке впервые.

---

Я держалась: мне он по-прежнему не нравился.

Наш партнёр Жан-Клод Бриали — и тогда, и потом мой добрый друг — с нами просто замучился. Мы с Аленом воевали без перерыва, цапались так, что только клочья летели, — а бедный Жан-Клод пытался нас мирить. Тщетно.

Как раз в этот момент устроили актёрский бал в Брюсселе. У моего отчима там был ресторан (в который, кстати, я не вкладывала денег, хотя об этом и болтали понапрасну). На балу я должна была встретиться со своими родителями.

Из Парижа в Брюссель мы с Аленом поехали поездом. Почему-то в купе мы не ссорились. Наоборот, флиртовали. Стоило мне в Брюсселе выйти из вагона, как моя мама проницательно взглянула на меня и в один миг определила:

— Ого! Да ты попалась...

Вообще-то это случилось со мной не в первый раз. Наоборот, дело обычное: ну, я влюблялась в своих партнёров по съемкам. И тут тоже влюбилась, чёрт побери. Но догадка матери меня разозлила: нечего соваться в мою жизнь. Я огрызнулась:

— Опять ты лезешь куда не надо.

И в тот же самый вечер я взбунтовалась против моей семьи. «Общественность» потом так раздула это дело, что примириться было уже почти невозможно. Мне жаль, правда. Посторонние люди не понимали ничего, но так «стремились помочь», что только ужасно вредили.

Сегодня я знаю точно: именно тогда я попыталась оторвать себя от своей семьи — и моя семья тоже это знает. Сегодня я принимаю свою семью, как и моя семья принимает меня. Такой, какая я есть.

А тогда...

Первый «удар грома» прогрохотал ещё когда я снималась в фильме «Монпти» и флиртовала со своим партнёром Хорстом Буххольцем. Мой отчим тогда заявил тоном театрального трагика: «Выбирай! Или он — или я».

Вот уж чего я тогда совсем не могла, так это выбирать. Я была совсем глупенькой, совсем юной, намертво привязанной к семье. Вообще не могла себе представить, как это — жить без своих родителей. Чувствовала себя как пёс, которому скомандовали: «К ноге!»

И вот теперь, в Брюсселе, гром грянул во второй раз. Только куда сильнее.

Делон сидел на том приёме за французским столом, а я с родителями — за немецким.

Ален пригласил меня танцевать, ну, мы танцевали, а потом он попросил меня пересесть за его стол. Но я пока ещё не решалась выйти из роли послушной дочки. Сказала, чтобы он отвёл меня назад, к родителям.

Усевшись, я выпила громадный бокал шампанского, чуть поразмыслила, и тут до меня вдруг дошло, что пора кончать с опекой мамы и Дэдди. Что-то там внутри меня взъерепенилось.

Встала и громко объявила:

— Я иду за стол к Алену. Хочу сидеть там.

Даже если бы я шарахнула по столу из огнетушителя, то и тогда не вышло бы больше «пены». Все завопили:

— Это неслыханно! Ты же не можешь отправиться за стол к мужчине! Что скажут люди!

Ну ладно, я ещё раз дала себя уговорить. Но грозовые тучи уже просто закрывали небо, пусть до явного разрыва дело тогда ещё не дошло.

Мы снимали «Флирт» на натуре в Вене. Мама и я жили в отеле «Захер». Ален тоже там жил. Отработали последний день съёмок, и я повезла Алена в аэропорт. У меня был специальный пропуск на лётное поле, и я могла проводить его прямо до самолёта.

И вот я стою у трапа. Он целует меня на прощанье, поворачивается и поднимается по лестнице.

Я смотрю, как он уходит. Как закрывается за ним дверь. Ещё успеваю в последний момент увидеть сквозь иллюминатор его лицо. И машина выруливает на старт. Как она взлетает, я уже не вижу: слёзы застилают глаза.

В отеле я бросаюсь к маме и просто вою. Но оказалось, Ален оставил маме для меня письмо. Держу его в руках, но читать не могу. Буквы расплываются перед глазами.

А назавтра мне надо лететь в Кёльн — домой, к благонравной бюргерской жизни: отдыхать перед новым фильмом, гулять, раздавать автографы, читать сценарии...

Вот уж этого я не могу.

И я не лечу в Кёльн.

Вместо этого я покупаю билет в Париж. Приземляюсь в Париже и звоню Алену прямо из Орли.

И только положив трубку на рычаг, я соображаю, ЧТО на самом деле произошло. Я — свободна.

Я вырвалась.

И я была счастлива, потому что поверила, что и он меня любит. Пока я в венском отеле рыдала в мамину жилетку, Ален изливался своему другу Жоржу Бому. Изнывая точно так же, как и я.

Разлуки не выносили мы оба. Мы принадлежали друг другу — и теперь мы были вместе, такие молодые, оба — без тормозов.

Поначалу мы жили в квартире Бома. По этой причине фабрика слухов работала сверхурочно.

Ах, вдруг между Аленом и Жоржем — кое-что ещё, кроме просто дружбы? Ах, бедная Роми, как она страдает! Невинная венская барышня, как она выглядит в этой щекотливой ситуации?

Гнусная ложь.

С самого начала это была именно дружба, и мы, все трое, сохранили её на долгие годы. Кстати, и после того как Ален женился. Кроме дружбы — ничего.

Так вот, это была одна сторона медали: любовь, страсть, упоительное чувство свободы.

Другую сторону той же медали я тоже познала, но чуть позже. Когда дошли первые слухи.

Признаюсь: я переоценила свои силы. Конечно, внешне я была свободна. Сожгла за собой мосты, уехала в Париж против воли мамы и отчима и вообще открыто жила с мужчиной, но не была за ним замужем. Всё это — на виду. Но внутри?

Легко говорить — я наплевала на свою семью. Наконец-то я живу своей собственной жизнью.

Но на самом деле во мне как бы спорили два разных человека. Совсем не мирно спорили. Как воевали бы два разных мира. Один — тот, откуда я пришла. Добропорядочный, приличный, бюргерский в самом точном смысле слова. Мир, где предусмотрено буквально всё. Соглашения, договоры, даты — и постоянное занудство по поводу моего благополучия.

— Детка, — говорил мой отчим, которого я окрестила «Дэдди». — Тебе не нравится материал? Эта очередная принцесса стоит тебе поперёк горла? А ты всё равно должна её играть. Потому что ты же не сумасшедшая, чтобы выбросить на ветер 750 000 марок!

Но теперь был и другой мир, и я жаждала его покорить. Париж, театр, большие режиссёры с фантастическими проектами, молодые люди, способные послать к чёртовой бабушке целые состояния... Немыслимый мир, он сбивал с толку и захватывал, всё вместе.

И тут была любовь.

В первые парижские месяцы я была — комок нервов. Жила судорожно, отчаянно, без руля и без ветрил. Каждый день меня бомбардировали телефонными звонками: мама, отчим, даже брат Вольфи. Уж он-то всегда так точно чувствовал мои проблемы! А тут, казалось, даже он перестал меня понимать. Тогда я чуть не поставила крест на наших с ним отношениях.

Алена не воспринимали они все, вся семья. Абсолютно. Стращали меня, нашёптывали всякую непристойную чушь, чтобы оттащить меня от него. Доводили меня до ярости.

Но если хотя бы пару дней никто из них не звонил, я впадала в отчаяние.

В какой-то момент мне пришло в голову, что моя совесть вообще не участвует в этой игре. Будто вместо неё во мне жил закон семьи, где я выросла. Невольно я спрашивала себя: может, они правы? Может, я на самом деле веду себя ужасно? Может, я действительно буду до смерти несчастна, как все они предсказывают?

А потом я уговаривала себя: ну не будь такой слабой, ну попытайся радоваться жизни!

Между звонками мы изводили друг друга письмами. Всё, чего я не могла прокричать в телефонную трубку, я вкладывала в эти письма.

Чудовищные письма. Сегодня я в них раскаиваюсь.

Но ведь и из Германии тоже приходили жуткие письма. Теперь-то мы вместе можем над ними потешаться, а тогда всё было очень серьёзно. Просто семейная драма времён королевы Елизаветы: к концу пьесы на сцене — гора трупов.

Перед большим антрактом этой драмы и мы тоже были как мёртвые — все. А в антракте — примирились, как-то походя, легко. В одночасье трагедия превратилась в комедию.

Было это так.

В марте 1959 я встретилась с мамой и отчимом в нашем доме в Моркоте, близ Лугано. Ханс-Херберт Блатцхайм открыто признал здесь мои отношения с Аленом.

Может, он их никогда бы не признал. Но он убедился, что я прикипела намертво. И решил: уж если оторвать меня от Алена не выходит, то надо хотя бы соблюсти приличия. Как минимум.

Сегодня я понимаю упёртость моего отчима. Он и вправду не мог ни думать, ни поступать иначе — просто по своему происхождению и образу жизни. Дочка «из хорошего дома», его падчерица, не должна была жить с мужчиной по крайней мере без обручения.

И поэтому Ханс-Херберт Блатцхайм устроил нашу помолвку.

Я приехала из Парижа в Лугано и там узнала от Дэдди:

— Завтра — твоя помолвка. Прессу я уже оповестил. Ален будет здесь.

До сих пор не понимаю, как Дэдди удалось уговорить Алена.

Почему этот совсем не благопристойный француз согласился на такой явный фарс?

Я ведь его знала. Поэтому в тот день, 22 марта, до последней минуты сомневалась, что он появится. Однако он действительно приехал.

Мы «праздновали» помолвку. Все позировали для фотографов, и каждый сказал газетчикам пару слов. Например, мама сказала: