Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

Гарсон покачал головой:

— Креветок нет. Недавно кончились.

Как только гарсон отошел, Длинный спросил:

— Ну, как делишки? Что слышно о Кудрете?

Больше всего Идрис боялся этого вопроса. Как ни ответишь, «хорошо» или «плохо», Длинный все равно начнет допытываться, что да как. И Идрис коротко ответил:

— Сидит.

— Суда еще не было?

Идрис знал: стоит ему выложить все начистоту, и Длинный от него не отстанет. Так что уж лучше умолчать о Сэме, ее иске и плане, который они придумали с Кудретом.

— Суд, вероятно, будет позже, пока еще рановато, — ответил Идрис.

Но Длинного не так-то легко было провести.

— Как это «рановато»? Такие дела разбираются сразу… А зачем, позвольте узнать, ваша милость пожаловала в Стамбул?

От этого вопроса по спине у Идриса забегали мурашки. Ну и бессовестная каланча! Еще говорят, что длинные, как правило, тупицы и чурбаны. А этот если сам не дьявол, так наверняка ему сродни!

— Ты, пожалуй, прав, но… Ей-богу, не знаю, что сказать.

— И вам не пришло в голову умаслить секретаря суда или еще кого-нибудь?

— Пока мы не пытались.

— Допустим. Но неужели Кудрет бездействует в тюрьме? Что-то не верится!

— Что значит «бездействует»?

— А то, что он шагу не ступит, чтобы не надуть кого-нибудь, не сплутовать! — Длинный повернулся к «председателю ревизионной комиссии» Орхану Бомбе: — Товарищи могут подтвердить. Ты Кудрету в подметки не годишься, он… — Длинный сдержался и уже мягче сказал: — Впрочем, не сердись. Все это я нарочно говорю, чтобы подзадорить тебя. Нельзя так волноваться, когда идешь на дело. В нашей профессии волнение — первейший враг. Верно я говорю, Идрис?

Идрис, который лихорадочно придумывал, как бы ему поскорее улизнуть, толком не понял и переспросил:

— Что?

— В нашей профессии, говорю, главное — хладнокровие, правда?

— Совершенно верно, — поддакнул Идрис.

— А этот дрожит, как осенний лист, который вот-вот слетит с ветки.

— Так не годится. Заметят — сразу схватятся за телефонную трубку, а то и за пистолет. На дело надо идти уверенно, чтобы никто не мог ничего заподозрить.

Орхан Бомба отхлебнул из бокала.

— Со временем привыкну, постепенно…

— Отправились мы как-то на «ревизию» заводика по производству йогурта[35],— снова заговорил Длинный. — Все шло, как в те времена, когда вы с Кудретом еще работали с нами. Я забежал вперед, распахнул дверь и говорю: «Пожалуйте, бей-эфенди!» Хозяин — хотите верьте, хотите нет — сущий волк. Но это бы еще ладно. Глянул я на стоящего рядом с хозяином типа и вижу — знакомая рожа, видел я ее на одной из «ревизий»…

— Э?.. — заинтересовался Идрис.

— Вот тебе и «э»! Малейшая оплошность, думаю, и готов провал со всеми вытекающими последствиями. Тогда я, как ни в нем не бывало, все с ходу переиграл. Мы, говорю, из газеты «Голос кустарей и лавочников». Не желаете ли поместить рекламу? Только прикажите — немедленно оформим квитанцию. «Рожа» ничего не сказала, лишь ухмыльнулась в усы. К счастью, все обошлось без шума… А этот? — Он показал на Орхана Бомбу. — Совсем раскис.

Орхан кивнул и криво усмехнулся.

— Послушайте, бей-аби, — обратился он к Идрису. — Сели мы в машины. А я тогда работал всего третий день. Это была вроде бы вторая моя «ревизия». Приезжаем на заводишко. Я за начальника. И вдруг такая неприятность! Немудрено и раскиснуть!

— Ты неправ, — сказал Идрис. — На все сто неправ! Дело это рискованное. Новичок ты или не новичок — за малейшую оплошность расплата одна: тюрьма!

В ресторане, насквозь пропахшем табаком и анисом, нечем было дышать, и пот лил ручьями, хотя погода стояла не очень жаркая. Длинный снял пиджак и засучил рукава рубахи. Немного погодя его примеру последовали остальные. За столом становилось все оживленнее. Дружки наперебой вспоминали времена, когда с ними был Кудрет Янардаг, смеялись и опрокидывали рюмку за рюмкой.

Обычно после трех рюмок Идрис становился веселым, но сегодня он сидел трезвый и печальный, делал вид, будто внимательно слушает разговоры, а сам думал лишь о том, как бы поскорее уйти и разыскать Сэму.

Вдруг Длинный повернулся к нему:

— Послушай-ка, Идрис! О Сэме слыхал?

Идрис вздрогнул:

— Нет, не слыхал.

— Знаешь ночной клуб — тот, что пониже Галатасарайского лицея? Она исполняет там восточные танцы. Как-то зашел у нас с ней разговор о Кудрете. Не любит она его, это факт, а он небось до сих пор мается!

— Не болтай! — с деланным безразличием ответил Идрис. — Нужна ему сейчас твоя Сэма!

— А слыхал, что его жена подала на развод?

— Ну и что?

— Ладно, — будто вспомнив о чем-то, продолжал Длинный, — а ты сейчас чем промышляешь? Ведь тогда быстро смылся отсюда, а теперь зачем прискакал? Или Кудрету туго приходится?

Вопрос был поставлен прямо, и промолчать или перевести разговор на другое не представлялось никакой возможности.

— В тюрьме сидят всякие чиновники, судейские секретари. Кто за растрату, кто за хищение. Вот он и проворачивает с ними разные делишки.

— А ты? Ты чем занимаешься?

— Стою в подворотне возле суда, пишу всякие прошения.

— Так я и поверил! Чтобы вы с Кудретом находились в одном городе и не обтяпали дел посолиднее? Быть того не может!

Идрис глянул на часы. И тут же пожалел об этом.

— Послушай-ка, — сказал Длинный, — ты, я вижу, часами обзавелся? — Он знал, что незадолго до того, как исчезнуть из Стамбула, Идрис продал свои часы, чтобы купить билет.

— По случаю достались, — ответил Идрис. — Составил одному арестанту прошение, а он мне в качестве залога дал вместо денег часы…

— Темнишь ты что-то, — хитро подмигнул Длинный. — А меня, как тебе известно, не так просто надуть.

Идрис смутился и залился краской.

— Вот видишь, уже и покраснел, — продолжал Длинный. — Ты, брат, не того. Наверняка у тебя есть какое-то выгодное дельце!

— Какое, к черту, дельце?

— Не знаю, только факт, что ты при деньгах.

— Я? Откуда?

— Брось заливать! Чтобы этот Кудрет не вывернулся… Знаю я его, каналью. Чего стоит один его вид, а как язык подвешен! Ведь все это деньги! Или вы за дурака меня принимаете? Небось и бабенку подцепил?

— Но ведь он в тюрьме! Разве там подцепишь?

— Еще как подцепишь! Этот пройдоха Кудрет притягивает баб как магнит. Знаешь, — Длинный повернулся к Орхану, — к нему бабы скачут, как воробьи к сове. Идрис не даст соврать.

— Что верно, то верно, — согласился Идрис.

— А раз так, значит, он наверняка заморочил голову какой-нибудь бабенке. Неважно кому — красавице или уродине, старухе или молодухе. Может, не так? Да он без бабы дня не проживет. Тем более сейчас, когда его жена подала на развод. И уж если попадется бабенка с состоянием, ни за что не упустит. Точно вам говорю. Да я его насквозь вижу! Он кого хочешь обведет вокруг пальца — хоть начальника тюрьмы, хоть прокурора, приберет к рукам и их родственников — матушек и бабушек, сестер и своячениц. Кто-кто, а я знаю его как облупленного! За здоровье Кудрета! — Длинный поднял бокал и после короткой паузы уставился пьяными глазами на Орхана Бомбу.

— А ну-ка налей себе!

Орхан послушно наполнил бокал.

— Давайте выпьем за Кудрета! Чего тянете? Наливайте!

Заметив, что Идрис налил себе совсем мало, Длинный схватил бутылку и наполнил его бокал до краев.

— Не можешь выпить за нашего покровителя, друга и великого мастера своего дела?!

Все чокнулись и опорожнили бокалы.

Длинного развезло. То ли потому, что он не разводил ракы водой, то ли из-за простуды. Некоторое время он сидел, упершись лбом в стол, затем поднял голову и сказал:

— Не произнес бесмеле[36] перед тем, как вспомнить этого каналью Кудрета, вот и окосел.

Все дружно прыснули.

Идрис глянул на часы:

— Прошу прощения, друзья.

Никто не стал его удерживать, только Длинный сказал:

— Вы посмотрите на него — ни дать ни взять миллионер! Послушай, шельма, ну-ка признавайся: есть у тебя деньги?

Идрис через силу улыбнулся:

— Разве ты не слыхал, что я в лотерею выиграл?

— Не морочь голову! Еще когда ты из Стамбула драпанул, я подумал: «На кого же он рассчитывает?»

— Ни на кого. Кудрета Янардага… я…

— Знаю, ты его любишь. Но пальцы облизывают, когда они в меду. Уверен, что Кудрет уже нашел там теплое местечко. Только без брехни! И знай, что клятв я не терплю!

Длинный поднялся и с шумом отодвинул стул:

— Стой! Обыщу тебя!

Идрис вздрогнул как ошпаренный.

— Постыдись!

— Обыщу, и баста!

Длинный ринулся к Идрису, но помешали стулья. Воспользовавшись этим, Идрис метнулся в сторону и бросился вниз по лестнице.

— Держите его! — завопил Длинный. — Не заплатил и хочет смыться!

Идрис в ужасе остановился и пролепетал: