Александр Пересвет - Повести исконных лет. Русь до Рюрика

• Название: Повести исконных лет. Русь до Рюрика
• Автор: Александр Пересвет
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-2601-2

Известный исследователь, историк Александр Пересвет в своей новой книге, в форме летописного повествования, прослеживает историю от появления первых русов в Восточной Европе до нападения князя Святослава на Хаэарию и Византию. Рассказ ведётся от имени личного духовника великой княгини Ольги, болгарского клирика, который описывает, как рождалась и развивалась Русь изначальная. Он прослеживает её историю: строительство первыми русами города Ладоги, появление нескольких русских «протогосударств», борьбу между ними — и, наконец, укрепление и возвеличение среди них Руси Киевской.

Взору читателя открывается захватывающая панорама ранее не известной, но исторически и научно достоверной предыстории Российского государства. В книге предстают известные и малоизвестные исторические персонажи, войны и походы, подвиги и провалы, политические акты и религиозные деяния далекого прошлого.

---

И отправился Кирилл-философ далее, в Тмутаракань через Сурож, и старца того русского с собою взял, мольбы его выслушавши, и Евангелие, русскими письменами изложенное. И прибыв к тому народу, к русам тем, к которым был послан, там при содействии Искупителя всех, Бога нашего, проповедью и убедительностью своего красноречия отвратил от заблуждений поганских многих жителей Тмутаракани, а тако же и всех тех, кого пленило неправоверие как агарян, так и иудеев. Щедрыми же раздачами золота, серебра и шелковых одеяний он склонил к соглашению безбожный народ русов, заключил с ними мирные договоры, убедил приобщиться к спасительному крещению и уговорил принять рукоположенного патриархом архиепископа.

И случилось то так.

Собрал однажды князь Дира русов своих на сходку их подданных и воссел впереди со своими боярами, кои более других по многолетней привычке были преданы суеверию, и стал рассуждать с ними о христианской и исконной вере, под коею поганскую свою веру размел. И позвали туда того иерея русского, коий только что к ним с Кириллом явился, и спросили его, что он им возвестит и чему собирается наставлять. Сей же, взяв священную книгу божественного Евангелия, возвестил им на русском языке некоторые из чудес Спасителя и Бога нашего и поведал о чудотворных Божьих деяниях.

На это русы ответили: «Если сами не узрим подобного, а особенно того, что рассказываешь ты о трех отроках и печи, не поверим тебе и не откроем ушей речам твоим».

Истинно так ведут себя русы, о сем свидетельствовать сам могу, ибо иных сам крестил тут, а иных не возмог за такими же их насмешками — по грехам моим бо не дал мне Бог явить чудо Его, заповедал, видно, нести учение Его и просвещение смиренно и с терпением. И молился аз горячо, но одно мне явлено было: не пришло еще время русам веру истинную принять, но грядет тот, кто свершит сие. И обливаюсь слезами в мыслях, увижу ли сего крестителя; равен ведь будет Апостолам он!

А сей же старец, веря в истину Рекшего: «Если что попросите во имя мое, то сделаю» и «Верующий в меня, дела, которые творю я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ», сказал им: «Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если от души решили вы обратиться к Богу, просите, что хотите, и все полностью ради веры вашей совершит Бог, пусть мы жалки и ничтожны».

И просили они бросить в разложенный ими костер саму книгу веры Христианской, божественное и святое Евангелие, и если останется она невредимой и неопаленной, то обратятся к Богу, им возглашаемому. После этих слов поднял иерей глаза и руки к Богу и рек: «Прославь имя Твое, Иисус Христос, Бог наш в глазах всего этого племени», — и тут же метнул в пламя костра книгу святого Евангелия. Прошло немало времени, и когда погасло пламя, нашли святой том невредимым и нетронутым, никакого зла и ущерба от огня не потерпевшим, так что даже кисти запоров книги не попортились и не изменились. Увидели это варвары, поразились величию чуда и уже без сомнений приступили к крещению.

И крестилось так 200 чадий — почти все русы тмутараканские. Ведь норманны из варягов к тому времени уже отложились, обменяли у хазар добычу и пленных на серебро и уехали к себе на Северный путь, хваляся удалью своею и удачей и славя князей Аскольда и Дира.

А русы же, утвержденные в кафолической вере и наставленные, с великою радостью благодарили Всемогущего Бога и Его служителя Константина, философа и иерея русского. Сверх того, послали русы императору письмо, благодаря его, что он постарался обратить их к истинной и кафолической вере. И отдали они пленников, что взяли во время похода на ромеев — увезли ведь Дировы русы и пленных с собою, чтобы продать, ибо не досталось им золота и паволок, что получил Аскольд.

И с тех пор переменили русы тмутараканские языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере, что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды.

А Константин-философ ходил далее ко двору кагана, и был принят милостиво, и утвердил каган мир с императором, и пообещал неприкосновенность христианам.

И так стали жить русы тмутараканские в вере Христовой. А епископом первым стал у них тот старец иерей, что чудо Божие явил им. А позднее стала тут и митрополия Аланская и Зихии, когда направил сюда греческого архиепископа патриарх Игнатий[106].

Но то было позднее, а в се лето собирались два собора в Константинополе и осудили Игнатия, и утвердили Фотия патриархом, а Игнатия на втором соборе отлучили за непокорство Церкви. И были там легаты папы римского Николая, и подписали они сии решения.

Но не покорились игнатиане, и в их числе св. Николай Исповедник, но бежали иные из них в Рим и изложили дело в воззвании к папе от лица Игнатия на суд собора.

И был голод на Руси, ибо жестокая и суровая зима тогда стояла.

В лето 6370 (862). Послал каган к Аскольду в Самват, говоря: «Почто не идешь ты к повелителю своему; хочу наградить тебя за поход твой удалой». Но знал Аскольд-князь, что неправо обнес его Дира перед царем, оттого царь доложил неправо кагану, а каган впал в гнев по непокорству Аскольда. И не пошел к кагану, но послал сказать: «Отправил ведь я тебе десятину с добычи своей, а люди мои, что везли, у тебя пропали. Неправо обнес меня Дира из зависти».

Известно: стоят в бою русы вместе крепко, но в жизни друг друга опасаются, ибо всегда стремятся отнять один у другого; и даже в отхожее место с оружьем ходят. Они мало доверяют друг другу — только лучшим друзьям, и коварство между ними происходит часто. И если кому из них удастся приобрести имущество, то другие тотчас начинают ему завидовать и пытаться это имущество отнять, не избегая подчас даже убийства или ограбления[107]. И поговорка такая есть меж ними: русы друг друга едят и тем сыты бывают. Но на поле брани стоят друг за друга крепко, и жизнь отдают по приказу князя своего или за други своя; и то постигнуть не могу я, как в них и то, и иное соседит. Но за князя стоят все крепко, хоть в те лета сами выкликали их на вече за силу и удачу.

Потому так, думаю, что были русы поначалу торговцы, в отличие от норманнов. Ходили они по рекам, обменивали у людей меха и везли их в Булгар и Хазаран. И слово такое было: «Пойти в русь» — значит, поплыть по весям дальним не за данью или полюдьем, а с обменом и торговлею. Оттого и ревность между ними, русами, большая — ведь и дрались часто, если в одно селение две руси приходили.

Уже потом, когда у них, у русов, не ярлы лодейные, а большие князья появились — там, где русы свои поселения ставили, — тогда уже начали они воинами становиться княжескими, дружиною, способною в строю биться.

А еще от того такие русы, что поначалу были они из норманн — а всем известно, что норманны люди свирепые и отчаянные, и правды[108] меж них нет. Потом, когда русь на землю оседать стала, и девок местных брать, и стали к ним люди вольные приходить, выроды и изгои[109] из славян, веси, чуди, мери и прочих, стала русь сама местного, и от норманнов постепенно отдалилась. И ныне не любят друг друга русы и норманны — считают русы эти земли своими и бьются за них против норманнов, приходящих с набегами. А норманны русов считают людьми слабыми, променявшими воинское дело на торговое.

И так и доныне, когда ставит великая княгиня Ольга ловы и повосты там, где преже вольная русь сидела — в Плескове, и в Хольмгарде, и в Ростове, — и примучивает русь иную под Русь Киевскую. Идут русы многие в Русь Киевскую, и княгине служить, а иные уходят в вольные ватажки, кульфингами прозываемые, но к норманнам на Северный путь, ни в даны, ни в свей не возвращаются, ибо чужие они и не любят друг друга.

Так и ныне видно, когда стоит нелюбие меж Святославом и Свенельдом, хотя и воюют вместе греков. Святослав бо рус русский, а Свенельд к руси сперва как варяг прибился, и ухватки у него норманнские, а сам он из свеев.

Но вернусь к повести своей.

И так не пошел Аскольд к царю. Но, ожидая гнева хазарского, послал за варягами и за пактиотами[110] славянскими, и были то поляне и часть северян и дреговичей; и в Полоцк послали.

Вышло же так, что предвидел царь хазарский сие; вослед послу каганскому, иже с дружиною малою пришел, войско хазарское следовало.

И вылез хазарин из лодьи — переправлялся ведь он перед Боричевым взвозом — и велел: да выйдет Аскольд-князь к нему и выкажет уважение кагану в его лице. И не мог Аскольд отказать в том: не пришли ведь еще пактиоты его. Вышел он к послу с хлебом-солью и поклонился низко; тут выхватил посол меч и вонзил в спину князю русскому, сказавши: «Утаил выходы хазарские от кагана, вышел из воли его; не быть тому живу, кто так еще сделает».

И убоялись люди, видя, что войско хазарское подходит, и отступились. И до ночи лежало тело Аскольдово; лишь на закате подняли тело князя и с плачем похоронили его. И есть могила его в Киеве и до сего дня; зовется Аскольдовою могилою.