Герд Кёнен - Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945

• Название: Между страхом и восхищением: «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
• Автор: Герд Кёнен
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1359-8

Немецкий историк и публицист Герд Кёнен на основе интереснейшего документального материала рассматривает историю и эволюцию образа «Востока» и России в сознании немцев в первой половине XX в. Полемизируя с историками, считающими, что русофобские тенденции еще с XIX в. превратили этот образ в комплекс «российской (а потом красной) опасности», он утверждает, что вернее было бы описывать данный «комплекс» как «колебание между страхом и восхищением, фобийным защитным отталкиванием и страстным притяжением, причем встречными и зачастую взаимопереплетенными».

Книга предназначена для специалистов-историков и широкого круга читателей, интересующихся историей взаимоотношений России и Германии.

---

Нарком иностранных дел Троцкий шел на уступки (по крайней мере, на словах). Время от времени он даже зондировал возможности возобновления военного сотрудничества Советской России с западными союзниками в случае поддержки Германией контрреволюции, правда, с явной целью использовать такую возможность в качестве жупела, чтобы улучшить свою позицию на переговорах в Бресте. В конечном счете стало ясно, что западные правительства отнюдь не готовы пойти на официальное признание узурпированной большевиками власти. Напротив, британской и французской сторонами еще в декабре 1917 г. были разработаны абсолютно анахронические, зафиксированные в секретных договорах проекты использования смутного времени и мировой войны для расчленения всей России на сферы полуколониальных интересов — и именно потому, что подобные планы, как им казалось, строили центральноевропейские державы.

На германскую сторону эти дипломатические интермедии не произвели впечатления, они скорее окрылили ее, побуждая развивать «планы относительно восточных пространств». И если тяжесть собственного положения она еще плохо представляла, то насчет затруднений партнеров по переговорам, большевиков, у нее сомнений не имелось.

2. Россия. Зимняя сказка[69]

В условиях продолжавшейся мировой войны более глубокое понимание побудительных сил и мотивов переворота в России едва ли было возможно. Вместо этого под знаменем дискуссий о целях войны в который раз на обсуждение выносились старые спорные научные вопросы, касающиеся России и российской истории. Разгоревшаяся в довоенный период борьба «школ» возобновилась уже в первых статьях военного периода, отличавшихся все более острыми полемическими преувеличениями, и достигла кульминации в интерпретации русских революций 1917 г., а также в выводах относительно немецкой восточной политики.

Во главе противников мирного соглашения с единой Россией стояли Пауль Рорбах и Теодор Шиман, к ним примкнул специалист по истории Средневековья из Тюбингенского университета Иоганнес Галлер, также остзейского происхождения. Исходным пунктом их рассуждений служил выдвинутый Шиманом и развитый Галлером тезис о том, что Российская империя в целом представляет собой искусственное образование и потому обречена распасться на свои «естественные исторические и этнические составные части» (как выразился Рорбах) — или даже подвергнуться принудительному расчленению{339}. Характеристика царской империи как тюрьмы народов сочеталась здесь с резко негативной оценкой великороссов и «московитов» как носителей российской государственности. Все прогрессивное и созидательное в истории России, по их мнению, было результатом германско-немецких влияний вплоть до самых последних времен.

Этих трех авторов ни в коем случае не следует причислять к представителям крайних реакционных кругов вильгельмовского рейха. С приверженцами «всегерманской» державной мировой политики они кое в чем сильно враждовали. И напротив, их взгляды соприкасались с национально-либеральными или социально-либеральными концепциями Срединной Европы, выдвигавшимися, например, Вальтером Ратенау или Фридрихом Науманом, а также противоречили пропаганде войны со стороны германской социал-демократии, пока речь шла о борьбе против «царского деспотизма».

Цели войны и мнения теоретиков

События весны 1917 г., казалось, блестяще подтверждали тезисы этих авторов о внутренне прогнившей царской империи. В самом деле, как с удовольствием констатировал Пауль Рорбах, «все те у нас, кого в России в насмешку называли немецкими неорусофилами, новыми друзьями России… в начале революции и при ее теперешнем развороте с тимпанами и фанфарами провалились на своем российском экзамене»{340}.

Имелись в виду не столько левые критики империалистических планов относительно «восточного пространства», сколько консервативный представитель противоположного академического и публицистического лагеря Отто Гётч. Действительно, его прогнозы о продолжении эволюционного развития и модернизации царской империи как будто были явно опровергнуты катастрофическими событиями. Однако Гётч в своей книге о России (1913) однозначно связывал подобные перспективы с условием, что «России будет обеспечен для этого… долгий период внешнего мира»{341}. Поэтому в начале 1917 г. он выпустил новое, переработанное и дополненное, издание книги. Гётч еще раз подтвердил свою основополагающую концепцию Российской империи как «компромиссного государства», которое в его сущностной культурной субстанции следует причислять к европейскому культурному кругу и которое само выполняет по отношению к своим русским и нерусским подданным европеизирующую функцию. С помощью осторожной коррекции своего чересчур этатистски-централистского взгляда на эволюцию России после 1905 г. Гётч попытался опровергнуть возражения критиков и подвести надежный фундамент под свои оптимистические ожидания на будущее — эпоху после мировой войны.

Политико-публицистическая позиция Гётча во время войны была, как уже отмечалось, нисколько не слабее, чем позиция его противников. Помимо того, что он занимал пост главного внешнеполитического комментатора в газете «Кройц-цайтунг», он работал в военном пресс-бюро, что давало ему, как и его балтийским оппонентам, доступ к самым высоким инстанциям в политике, экономике и армии{342}. Несмотря на то что Временное правительство демонстрировало союзническую верность Антанте, Гётч и после Февральской революции продолжал придерживаться своей российско-централистской ориентации. Поддержку украинского, прибалтийского и кавказского освободительных движений, стоявшую для Галлера и Рорбаха во главе угла, он считал недальновидной и вредной политикой. С тем большим вниманием он присматривался к дуализму, развивавшемуся между Временным правительством и Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, и предсказывал, что крестьянская масса в России пойдет не за буржуазными либералами и социал-патриотами, а за радикальными социалистами, готовыми к заключению мира.

Вот почему захват власти большевиками в октябре — ноябре, этот «новый государственный переворот, который означал начало второй, главной фазы российской революции», оказался для Гётча не столь неожиданным, как для его конкурентов. И это при том, что большевистская программа «радикального социализма, уже переходящего в анархизм», едва ли представлялась ему многообещающей и уж точно не вызывала симпатий, да и для такой страны, как Россия с ее аграрным и патриархальным укладом, явно не подходила. Тем не менее Гётч рекомендовал германскому имперскому руководству вести предлагаемые советским правительством переговоры о заключении сепаратного мира с как можно более дальним прицелом. Даже если режим Ленина останется переходным явлением, а Россия через какое-то время превратится в «крестьянскую республику или крестьянскую монархию», мирный договор следует составлять с учетом долговременной перспективы, «будто мы… заключаем его уже с теми, кто придет на смену большевикам». Налицо исторический шанс добиться «взаимопонимания с Россией в отношении всей Восточной Европы и значительной части Азии», которое могло бы послужить «мостом к японской державе»{343}. Подобные идеи, не слишком отличавшиеся от кошмаров, которые снились западным политикам и генералам генеральных штабов Антанты, в очередной раз продемонстрировали имперский горизонт на первый взгляд более умеренной позиции Гётча и других поборников грандиозной германо-российской договоренности.

Политика Германского рейха с ее конкретными острыми противоречиями в конечном счете не следовала ни рекомендациям Гётча, ни советам Рорбаха, а пыталась комбинировать одну возможность с другой. Диктат Брестского мирного договора в отношении Советской России и параллельный договор с полуфиктивным правительством независимой Украины внешне соответствовали представлениям Рорбаха, который, однако, придавал большое значение фактической национальной независимости и развитию нерусских меньшинств. Киев в период немецкой оккупации и белого гетмана Скоропадского показался ему во время визита летом 1918 г. карикатурой на все, что он предлагал; им овладели горькие пораженческие настроения{344}. Упорное же следование германского правительства договорным обязательствам в отношениях с большевистским правительством больше отвечало линии, на которой настаивал Отто Гётч. Именно эта комбинация двух (или нескольких) разнонаправленных политик и привела к роковому «перенапряжению» германской восточной политики в заключительной фазе войны.

Россия. Зимняя сказка