Андрей Достоевский - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Андрей Достоевский
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0075-6

Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского, родного брата всемирно известного писателя, охватывают время с 1825 по 1871 год и рисуют яркую картину той обстановки, в которой выросли братья. Воспоминания представляют историко-литературный интерес и дают обильный материал для биографии Ф. М. Достоевского.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

---

В эту квартиру к брату довольно часто ходили две новых для меня личности, с которыми я и познакомился.

1. К. А. Трутовский {62}. Это был симпатичный юноша; он был тоже в главном инженерном училище, на один год, по классам, моложе брата; тогда он был еще в высшем кондукторском классе и часто ходил к брату. Он и тогда отлично рисовал и часто на клочках бумаги простым карандашом набрасывал различные эскизы; у меня и теперь хранится где-то в бумагах его рисунок, сделанный им тогда у брата, изображающий шарманщика. Впоследствии Трутовский, кончив курс в офицерских классах инженерного училища, вскоре покинул свою инженерную службу и поступил в Академию художеств, где серьезно занимался и достигнув впоследствии степени академика живописи. — После знакомства в 1842 году я не встречался с Трутовским, но память о нем всегда была для меня симпатична. Он умер 17 марта 1893 года.

2. Дмитрий Васильевич Григорович{63}. Он был товарищем брата по инженерному училищу и в это время часто бывал у брата, а впоследствии, когда я поступил в строительное училище, он, кажется, был и сожителем его. В описываемое мною время Д. В. Григорович был молодым человеком лет 21, то есть таких же лет, как и брат. Это был очень веселый и разговорчивый господин. В то время я узнал об нем следующее: Григорович, дойдя до старшего кондукторского класса, перестал заниматься науками, а всецело предался рисованию, и в то время, например, когда Остроградский читал лекции, он преспокойно рисовал его портрет. Ближайшие наставники и наблюдатели, после различных мер домашних, решились донести об этом великому князю Михаилу Павловичу, а тот, на докладе положив резолюцию: «Лучше быть хорошим художником, нежели плохим инженером», — велел выпустить Григоровича вовсе из заведения. И вот в 1842 году он был уже в штатском платье и, кажется, занимался в академии живописью. Это был брюнет очень высокого роста и весьма тогда тощий. Одно из отличительнейших тогдашних свойств его — была особая способность чрезвычайно верно и схоже подражать голосам хорошо знакомых ему лиц. Он был большой театрал и чрезвычайно верно и натурально говорил голосом различных тогдашних артистов. По его декламациям тотчас узнавали Каратыгина. Или когда начнет, бывало, крикливым и певучим голосом декламировать:

Полки российские, отомщением сгорая,
Спешили в те места, стояли где враги.
Лишь только их завидели — удвоили шаги.
Но вскоре тучи стрел, как град средь летня зноя,
Явились к нам — предвестницею боя…

то все, смеясь кричали: «Толченов, Толченов…» И действительно, подражание было удивительное {64}! Много он тогда воспроизводил мотивов и пел из готовившейся тогда постановки новой оперы Глинки «Руслан и Людмила».

Когда Григорович бывал у брата, то всегда время проходило очень весело, потому что он ни на минуту не переставал что-нибудь рассказывать из театрального мира, и вообще что-нибудь интересное. Со времени поступления в строительное училище я перестал видеть Дмитрия Васильевича, но постоянно сохранял о нем самые приятные воспоминания. Тут же написал об нем только то, что сам успел подметить. Дальнейшая же карьера этого выдающегося человека и его литературные труды известны всей России.

Упомяну также здесь о случившихся раза 3–4 вечеринках у брата, на которые собирались несколько офицеров (товарищей брата) с целью игры в карты; в первое время своего офицерства брат очень увлекался игрою, причем преферанс или вист были только началом игры, а вечер постоянно кончался азартною игрою в банк или штосс. Помню, что в подобные вечера я занимался хозяйственной частью, наливая всем гостям чай и отправляя в комнату брата, где происходила игра, с лакеем Егором. После же чая всегда подавался пунш, по одному или по два стакана на человека.

С переездом на новую квартиру я начал усиленно заниматься приготовлением к приемному экзамену в главное инженерное училище. Брат достал мне все руководства, большею частью в виде литографированных записок. Предметы, требуемые по математическим наукам, т. е. арифметика, алгебра и геометрия, были мне вполне знакомы по пансиону, брат сам убедился в этом, сделав мне экзамен. Но я все-таки прочитывал записки и по математике, чтобы на экзамене быть как дома, главнейшее же внимание обращал я на словесные предметы и преимущественно на историю и географию. Кроме того, брат мне показал способ черчения ситуации и принес несколько образцов для копирования и для навыка, потому что черчение ситуации было тоже в приемной программе. Одним словом, освоившись со всем, что необходимо было приготовить к экзаменам, я вовсе их не страшился, этих предстоящих экзаменов.

Помню, что в это же время я пристрастился к театру, конечно, к Александринскому, где тогда играли светила драматической труппы: Каратыгин, Сосницкие, Мартынов, Самойлов и прочие. Я ходил постоянно в так называемую галерею, стоимостью в 25 коп. Иногда этот четвертак презентовал мне брат, но чаще всего я прокучивал свой собственный капитал, то есть те 25 рублей, которыми снабдила меня тетушка и которых оставалась еще у меня половина.

Пасха 1842 года была довольно поздняя (19 апреля), и на Страстной неделе я говел, а заутреню и Пасху встречал в Казанском соборе. Хотя брат и предсказывал мне, что меня затолкают, но я все-таки пошел и забрался в собор чуть ли не с 10 часов вечера, чтобы занять хорошее место. Затолкать-то меня не затолкали, хотя было похоже и на это, но зато я чуть не сомлел, как говорится, от страшной жары и духоты. С одним из обходов по церкви архиерея я как-то за этою процессиею пробрался ближе к выходу и очень рад был, когда, не достояв утрени, очутился на улице и, конечно, сейчас же отправился домой.

После Пасхи я начал еще усиленнее заниматься и только по вечерам позволял себе довольно отдаленные прогулки. Май месяц в Петербурге своими светлыми ночами делает на новичков-приезжих одуряющее впечатление. В особенности памятны мне вечера, проведенные в загородных гуляньях: 1-го мая в Екатерингофе, на день св. Духа — в Летнем саду и 1-е июля — на Елагином острове. Это последнее гулянье произвело на меня большое впечатление, потому что на нем я увидел в первый раз грандиозный фейерверк. А еще более мне понравилось возвращение с этого гулянья в город после 2 часов ночи, когда было уже совершенно светло. Массы народа отдельными группами при восхитительной летней погоде тянулись почти непрерывно, как будто в крестном ходу.

Наконец, настало время приемных экзаменов. Воспоминание об этом времени очень долго было для меня самым неприятным, самым удручающим воспоминанием. Даже и теперь мне больно рассказывать об этом происшествии, но, несмотря на это, приступлю к описанию его.

Еще с ранней весны я был записан кандидатом для держания вступительных экзаменов, а потому в конце июля я получил повестку явиться в училище на такое-то число (теперь я с точностью дня не помню, знаю только, что это было в начале августа) к 9 часам утра, причем в повестке было обозначено, в какие дни какие будут производиться экзамены. Помню, что на первый день были назначены экзамены по алгебре и геометрии, на второй — по арифметике; а прочих экзаменов не припомню.

И вот в назначенный для экзаменов день я за полчаса ранее явился в училище. Меня ввели в довольно большую комнату, где расставлены были черные доски, к которым вызывались экзаменующиеся. Вероятно, это был один из кондукторских классов. Тут уже было несколько человек кандидатов таких же, как и я. Мне указали место возле них, и я уселся на скамейке. Ровно в 9 ч. утра пришли экзаменаторы, то есть военные инженеры, в числе двух человек. Помню, что оба были штаб-офицеры, т. е. подполковники. Вероятно, вызывали по алфавитному списку, потому что мне пришлось не долго дожидаться. Я подошел к доске к одному из экзаменаторов.

— Ваша фамилия?..

— Достоевский.

После этого опроса экзаменатор, вынув какую-то свою записочку и просмотрев ее, и, вероятно, не найдя моей фамилии, опять обратился ко мне:

— Да у кого же вы приготовлялись?..

— У брата, инженер-поручика Достоевского.

— А-а-а-а-а… Ну-с, приступим…

И с этими словами, действительно, приступил к экзаменовке. Это было по геометрии. Мне задано было 2–3 вопроса, на которые я отвечал безукоризненно. Потом он прошелся слегка по всему курсу и ответы тоже получил без замедления.

— Хорошо-с… довольно… — проговорил он и указал мне перейти к другой доске, где был другой экзаменатор по алгебре.

Этот господин, вероятно, слышавший опрос о моей фамилии первого экзаменатора, — подобного опроса уже не делал, а, пока был занят с моим предшественником, задал мне для решения алгебраическую задачу на уравнение 1-й степени на близстоящей третьей доске. Я очень скоро решил эту задачу, даже проверил ее и убедился, что она решена верно. Когда же дошло дело до устного экзамена, то мне тоже предложено было несколько вопросов, на которые я отвечал тоже без запинки.