Александр Смолян - Во время бурана

• Название: Во время бурана
• Автор: Александр Смолян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1969

…Здесь есть рассказы о старом питерском доме и о первой любви, об уральских строителях и о девушке из Белостока, о горнолыжниках, об американском инженере, о порогах на Кумма-йоки и даже об одном медведе, с которым мне привелось как-то познакомиться. Есть и еще несколько рассказов. Одни из них списаны с натуры — это, как говорили в старину, «истинные истории»; другие — научно-фантастические. Впрочем, не кажется ли вам, что фантастика нередко несет в себе ту самую долю истины, которой подчас не хватает наиправдоподобнейшей бытовой прозе? А.Смолян

---

Немного волнуясь, "я набрал номер телефона.

— Сергей Сергеич? Простите, не могу ли я попросить Юрия Левченко?

— Его нет.

— Нет? А он, говорят, звонил мне вчера и оставил ваш телефон. Видимо, он собирался быть у вас…

— Да, да, он тут пожил у нас денька два. У него ремонт, что ли. Но сейчас его нет, он уехал. Говорил, что собирается на этюды.

— Вот как! Куда?

— Право, не знаю.

— А надолго ли?

— Тоже не говорил.

— Ну, простите.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Я повесил трубку. Как это считать — повезло или не повезло? След обнаружился и сразу же снова затерялся. Но я уже чувствовал себя заправским сыщиком.

Тем не менее поиски приходилось отложить до утра: было уже около одиннадцати.

Мы еще побеседовали немного с Тамарой Андреевной. Она была расстроена, но не сильно: открытка успокоила ее. Даже к моему разговору с Коломийцем она отнеслась без большого интереса. Мы поговорили с ней о том, что «семейная жизнь — это очень хрупкий сосуд», и о том, что современная молодежь не умеет нести этот сосуд с необходимой бережностью. Под «современной молодежью» подразумевалась, конечно, бедная Лисица.

Перед сном я еще раз проглядел записную книжку беглеца. В ней меня особенно интересовала такая запись: «Проф. Крыжовников, Ив. Ип.» Далее следовали телефоны — домашний (с пометкой: «до 9 утра») и служебные (с пометками: «мед. ин-т, пон., среда» и «НИИВИ, вторн., четв., пятн.»). Какие шашни Левка завел с этим видным ученым? Лисица ничего не смогла мне объяснить, она сама удивлялась, когда я показал ей эту запись. Только теперь, лежа в постели и неторопливо листая книжку, я обратил внимание на одно соответствие, которого раньше не замечал: телефон «библиотеки института» лишь на последнюю цифру расходился со вторым служебным телефоном профессора Крыжовникова. Между ними чуть не десяток страничек, а разница лишь в последней цифре. Значит, скорее всего, это библиотека не института живописи, как я вначале предполагал, а НИИВИ — научно-исследовательского института вирусных инфекций! Впрочем, это открытие почти ничего не добавляло к сведениям, которыми я уже располагал.

В половине девятого я позвонил профессору и получил разрешение заехать в мединститут: после двух первых лекций он готов побеседовать со мной, если мне достаточно получаса.

Тучный, еще не старый, но по-старомодному любезный, он внимательно выслушал меня и воскликнул:

— Вот оно что! А я-то уж приготовился к очередному интервью. Так что же это с нашим дорогим Левченкой, а? Срочно, говорите, нужен? Где же его теперь искать? Только вчера заходил — не сюда, а туда, к нам, в ИВИ. Заходил, книжки кое-какие взял. Насколько я его понял, он куда-то надолго собирался, много книжек набрал… Вы, говорите, старый его друг? Мне очень это приятно. «Скажи мне, кто твой друг…» Я тоже горжусь дружбой с Юрием, хоть и не старой дружбой, мы с ним года полтора назад познакомились. Очень, по-моему, талантливый человек. Впрочем, я, конечно, плохой ценитель, да и мало его работ видел. А что касается моего портрета, так тут я вообще всего лишь натура, а не критик… Вирусы? Да, да, очень увлекается, это действительно его хобби. Жаль, что нет у него специальной подготовки, в наше время любителю трудно что-нибудь сделать в науке. Но идеи его весьма, весьма оригинальны. Правда…

Иван Ипполитович повертел в воздухе пальцами, подыскивая формулировку помягче, и продолжал:

— Правда, они, к сожалению, малообоснованны, но в своеобразии им не откажешь. Поспорить с ним, знаете ли, — одно удовольствие…

Из мединститута я поехал в детское издательство. Здесь были у меня друзья, поэтому я легко установил, что Левка заезжал вчера и сюда. Оставшиеся иллюстрации обещал сдать через месяц. Сказал, что все это время будет в отъезде и причитающиеся ему деньги лично получить не сможет. Оставил в бухгалтерии заявление с просьбой перевести эти деньги на его сберкнижку.

Около пяти я позвонил Лисице и попросил ее приехать в кафе «Ленинград». Она примчалась раньше, чем я успел заказать обед.

— Есть новости?

Я коротко рассказал о том, что мне удалось узнать от Коломийца, Крыжовникова и сотрудников издательства.

— Молодец, — похвалила она. — Ты думаешь, он действительно уехал?

— Да.

Он даже этюдник не взял.

— Мог взять у кого-нибудь из приятелей. У того же Коломийца. Мог, наконец, купить новый.

— А если он все это им говорил только для отвода глаз?

— Чьих? Он вовсе не предполагал, что кто-то будет его выслеживать. Что ты будешь есть?

— Все равно.

— У тебя какие-нибудь новые неприятности?

— Нет, извини. Просто когда ты позвонил, я почему-то решила, что ты приготовил мне сюрприз. Что вы оба будете ждать меня здесь.

— Ох и нелегко же угодить тебе, Лисичка!

— Да, я, конечно, свинья неблагодарная. За один день ты узнал вдесятеро больше, чем я за целых три. Я буду есть ленивые вареники. Две порции. И сбитые сливки.

— Мы ели, болтая о всякой всячине. Утолив голод, я принялся за дело.

— Мне хотелось бы знать, — сказал я, — истинную причину вашей ссоры.

— Думаешь, я тебе врала?

— Нет. Ты не врала, но ты сказала мне не всю правду. Ты говорила о том, как возникла ссора, о ее конкретном поводе, а я спрашиваю об истинной причине. Не могу же я допустить, что ты устроила скандал только из-за неприбранной комнаты или из-за того, что Левка недостаточно быстро собрался в магазин.

— Чаще всего семейные сцены возникают именно из-за пустяков, — возразила она, уплетая вареники.

— Допустим. Но сейчас меня интересует не то, как бывает чаще всего. А в данном случае было не совсем так.

— Ну, может быть. Может быть, в последнее время я вообще была слишком раздражительной. Говорят, с беременными это бывает, — улыбнулась Лисица, все еще не понимая, что ей не удастся провести меня.

— Ты никогда, помнится, не страдала излишней уравновешенностью.

— Тем более!

— Но ты никогда не была вздорной.

Рыжие глаза взглянули на меня с подозрительностью: в нашей компании не принято было делать комплименты.

— Ты можешь мне ничего не рассказывать, — продолжал я. — Я, разумеется, не вправе допытываться. Пойми только, что я спрашиваю не из праздного любопытства. Чтобы найти Левку, догадаться, где он, мне нужно влезть в его шкуру, понять его состояние, его намерения, ход его мыслей. А я твердо уверен, что какая-то ерунда уже давно замутняла ваши отношения, вносила разлад в вашу жизнь.

— С такой интуицией, — огрызнулась Лисица, — можно на эстраде работать. У Мессинга хлеб отбивать… Ну что ж, ладно, расскажу, если так. Только вот сливки сначала съем, хорошо? А то они распустятся.

Дело было, конечно, не в сливках. Но и не в том, чтоб выиграть время и придумать новую отговорку. Я знал, что теперь Лисица будет говорить откровенно. Просто собирается с духом.

Что же касается моей интуиции, так поразившей ее, то здесь дело обстояло не совсем чисто. Впрочем, давно уже кем-то неплохо сказано: информация — мать интуиции. Накануне вечером Тамара Андреевна говорила мне: «Жаль, конечно, Лизочку, но отчасти она сама виновата. Юра — человек со странностями, я не отрицаю. Но нельзя же терзать его за это изо дня в день. А она совсем не считается с его привычками. Она своей чистоплотностью кого угодно может допечь. Лизочка хорошая девочка, очень хорошая, я о ней никогда плохого не скажу. И Юру любит, и неглупая. Но терпения у нее маловато и не умеет мириться с чужими недостатками. А в жизни и это нужно».

Вот как обстояло дело с моей интуицией. Мессинг мог спать спокойно…

— Ладно, — повторила Лисица, выскребая остатки сливок и облизывая губы. — Но мне даже неудобно рассказывать тебе об этом. Потому что все это тоже пустячнейшие пустяки. Тебе трудно будет поверить, что я могла придавать этому такое значение.

— Но, видимо, эти пустяки порядком попортили вам жизнь?

— Да. А может, не столько они, сколько мое отношение к ним, моя нетерпимость. Ты, наверно, помнишь, что Левка еще в школе терпеть не мог всяческого чистоплюйства. И меня вечно дразнил «чистюлей»… И директоршу шокировал своими вихрами, своим расхристанным видом…

— Помню.

— Ну вот. Все это продолжалось. Год за годом.

— Он продолжал тебя дразнить?

— Не смейся. Он продолжал пренебрегать самыми элементарными правилами приличия, порядка, аккуратности…

— Я помню и еще кое-что. Помню, как однажды, на классном собрании, когда директорша напустилась на Левку, ты бросилась на защиту. Ты тогда говорила, что никто не обязан соблюдать всякие условности, что каждый имеет право одеваться так, как нравится ему, а не другим…