Александр Смолян - Во время бурана

• Название: Во время бурана
• Автор: Александр Смолян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1969

…Здесь есть рассказы о старом питерском доме и о первой любви, об уральских строителях и о девушке из Белостока, о горнолыжниках, об американском инженере, о порогах на Кумма-йоки и даже об одном медведе, с которым мне привелось как-то познакомиться. Есть и еще несколько рассказов. Одни из них списаны с натуры — это, как говорили в старину, «истинные истории»; другие — научно-фантастические. Впрочем, не кажется ли вам, что фантастика нередко несет в себе ту самую долю истины, которой подчас не хватает наиправдоподобнейшей бытовой прозе? А.Смолян

---

— Я пойду во двор.

— Ты на небо-то погляди, — сказала мама. — Вот-вот ливень хлынет.

Вскоре, действительно, пошел дождь. Правда, ливнем его нельзя было назвать, но все равно пришлось остаться дома. Мама вынесла на балкон горшок со столетником и вернулась к своему шитью.

Миша нащупал в кармане пуговицу и долго не мог припомнить, как она попала туда. Наконец припомнил и сказал:

— Мама, пришей, пожалуйста, эту пуговицу к наволочке. Я нечаянно оторвал.

— Хорошо. Положи пока в мою коробочку.

Он положил пуговицу в мамину рабочую коробку и пошел в переднюю, хотя прекрасно знал, что Саня унесла оттуда свои инструменты. И вчера, и позавчера, по вечерам, когда Сани уже не было, здесь, в углу, стояло ведро и из него торчала рукоятка мастерка. Теперь угол был пуст. Только чудом ведро могло снова оказаться в передней — ведь Миша сам видел, что Саня взяла его с собой. Становилось ясно, что завтра Сани уже не будет здесь. Она вообще не будет больше приходить сюда. Она теперь должна работать не в четырнадцатой квартире, а в двенадцатой. Внизу, на шестом этаже.

Вернувшись в комнату, Миша немного повертелся возле мамы, потом втиснулся между ней и машиной и сказал самым умильным голосом, на какой только был способен:

— Мамочка, давай поиграем в бильярд!

— Ты же видишь, что я работаю, — сказала мама, погладив его по голове. — Мне еще тысячу дел надо сделать. Ты так растешь, что все прошлогоднее тебе уже коротко. Посмотри — курточка почти еще новая, а рукава только чуть-чуть ниже локтей. Нужно хоть трусиков тебе на лето запасти. А тащить с собой на дачу машину я не хочу.

Она еще раз погладила его и добавила:

— Поиграй, маленький, сам.

Миша стал играть на бильярде сам. Его воображаемым партнером был Олежка. Миша делал ход за себя, потом — за Олежку. Для правдоподобия он даже кий каждый раз менял. Только, играя за себя, он очень старался, а играя за Олежку, был почему-то не так старателен. Если во время собственного хода он нечаянно делал подставку, то, изображая партнера, отводил глаза от шарика, нависшего над самой лузой, а выбирал что-нибудь посложнее. Настоящий Олежка, конечно, мог иной раз второпях не заметить подставки, но изображать такую рассеянность, когда сам только что подставил шарик, — это было для Миши делом весьма нелегким.

«Рассказать маме? — думал Миша, прицеливаясь в металлический шарик. — Рассказать или не надо?» Ему очень хотелось поделиться с мамой, рассказать о том, как он чуть не упал с балкона, как Саня спасла его. Мама ужаснулась бы сперва, а потом очень обрадовалась бы, что все так хорошо кончилось. И она сказала бы, наверно, что Саня молодец, что Саня — просто прелесть какая хорошая! «Мне она сразу понравилась, — придумывал Миша мамины слова, — а теперь я даже не знаю, как ее благодарить! Что бы с нами было, если бы не она!»

Может быть, мама говорила бы какими-нибудь другими словами, но во всяком случае она хвалила бы Саню, и Мише это было бы очень приятно. Жаль только, что для этого пришлось бы рассказать и о своей попытке перелезть через перила. Мама, конечно, очень рассердилась бы. И — кто знает? — может быть, она так ругала бы Мишу, что забыла бы даже похвалить Саню… Рассказать маме или не рассказывать?

— Мама, — спросил Миша, — скажи, пожалуйста… Паша — это мальчик или девочка?

— Пашей и мальчик может быть, и девочка.

— Как это?

— Очень просто. Вот ведь Саней тоже может быть и девочка и мальчик — и Александра и Александр. Или, например, Женя. Если девочка — это Евгения, а мальчик — Евгений.

— А Паша? Как тогда?

— Паша — это чаще всего Прасковья.

— А если мальчик? Тогда — Прасковий?

— Нет, Мишутка, такого имени у нас нету. Если мальчика называют Пашей, значит, его полное имя Павел.

— Почему Павел? Ведь Павел — это, мамочка, Павлик!

— Ну, Павлик, — рассеянно согласилась мама, вставляя нитку в иглу машины.

— Значит, Паша — это девочка?

— Вот неотвязный! Я же тебе сказала, что и девочка может быть, и мальчик. Павла можно Павликом называть, а можно и Пашей. Ведь называют же Александра и Сашей, и Саней, и Шурой. Кому как нравится. Но, по-моему, сейчас Пашами чаще называют девочек. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

Папа говорил, что «просто так» — это не ответ. Миша и сам понимал, что это не ответ. Но мама никогда не обижалась и не переспрашивала, если Миша все-таки отвечал «просто так».

Миша попытался еще немного поиграть на бильярде, но скоро бросил. Играть одному было совсем не интересно.

Он подошел к балконной двери и притронулся носом к стеклу. На дворе уже стемнело, дождь все не переставал. Мише вспомнились Олежкины слова: «Поштукатурят, разберут все, погрузят на машины и увезут. Увезут и — конец». Да, Миша чувствовал, что праздник подходит к концу. И даже гораздо раньше, чем предполагал Олежка.

Сотни капель бежали по темному стеклу, то и дело сталкиваясь, сливаясь в тонкие струйки, меняя свои крохотные, недолговечные русла. За спиной мерно стучала мамина швейная машина.

•

Миша знал, что рабочие приходят к восьми утра, но поднялся он почти за час до этого, когда мама еще спала.

Внизу, во дворе, управхоз разговаривал о чем-то с дворничихой. Люди торопливо проходили на работу. Старичок из третьей квартиры вывел на прогулку трех фокстерьеров. Самые ревностные из хозяек уже выходили с сумками на рынок, но иные из них надолго останавливались поговорить либо с управхозом, либо со старичком собачником, либо друг с другом.

Мама встала и позвала Мишу завтракать. Сразу после завтрака Миша снова вышел на балкон. Во дворе работа уже кипела, видны были рабочие возле лебедок, возле растворомешалки. Но самих штукатуров, работавших на лесах, с балкона не было видно.

Работает ли сегодня Саня? Здесь ли она, близко, под балконом, или где-нибудь совсем в другом месте? Миша прислушался. Во дворе было шумно, множество звуков неслось со всех сторон. Слышно было, что кто-то работает и здесь, поблизости. Саня это или кто-нибудь другой? Миша тихонько произнес ее имя — так, что сам еле-еле расслышал. Потом произнес немного громче, но так, что опять никто, кроме него, не мог услышать. А окликнуть ее громко, не видя ее, не зная даже, она ли это, Миша не решился.

Он сбежал вниз, во двор, и разглядел на лесах Саню. Да, конечно, это была она — Миша сразу узнал ее по пестрому платью, по белой повязке на правой ноге, чуть пониже колена. Саня работала почти под самым Мишиным балконом, всего в двух или трех метрах. Потом меж досок лесов показалось ее лицо, она рупором приложила ко рту руки и крикнула:

— Дуся! Дусь! У меня раствор кончается! Слышишь?

— Слышу, — крикнула ей лебедчица. — Сейчас подадим.

— Скорей! На два сокола осталось, честное слово!

Саня отошла к стене и снова стала работать. Среди детворы, болтавшейся по двору, Мишу она не заметила.

Он вернулся домой, на балкон, и, перегнувшись через перила, окликнул ее.

— А, Миша! — откликнулась она. — Здравствуй.

— Здравствуй. Я сейчас со двора тебя видел.

В это время Сане подали раствор. Дуся подтянула бачок немного выше, чем нужно было, Саня подняла голову и увидела Мишу.

— Не перегинайся, Мишка, — строго сказала она. — Не перегинайся, а то я с тобой совсем разговаривать не буду.

— Хорошо, — сказал Миша и даже чуточку отстранился от перил. — Хорошо, я не буду перегинаться.

Но разговаривать все равно было очень трудно. Теперь Миша не мог подавать Сане инструменты, не мог угощать ее грибом или квасом, не мог смотреть, как она работает. И сколько он ни старался, он так и не придумал ничего, о чем можно было бы заговорить. Все, что приходило в голову, казалось ему слишком незначительным. Если бы их не разделяли леса, если бы в настиле была хоть порядочная щель, сквозь которую он мог бы ее видеть, тогда другое дело. А так, не видя Сани, Миша терялся.

Досадуя на себя, он ушел в комнату, где, зарывшись в шитье, сидела мама. Он откровенно пожаловался, что ему скучно. Мама предложила ему пойти во двор или к Олежке, но он никуда не пошел. Вот если бы Олежка жил в двенадцатой квартире, — тогда другое дело! Но, как назло, никто из Мишиных приятелей там не жил. Там вообще не было детей. Может быть, зайти навестить Марию Францевну? Мама говорит, что она очень славная старушка. Но с какой стати он к ней пойдет? Никогда не ходил, и вдруг — здравствуйте! Неудобно как-то. Да и неизвестно, в какой там комнате она живет, можно ли от нее выйти на балкон…

— Вот потерпи, Мишка, — сказала мама, — скоро поедем на дачу. Там тебе скучать не придется. Будем в лес по ягоды ходить, по грибы… Помнишь, сколько брусники мы в прошлом году набрали?