Юрий Безелянский - Улыбка Джоконды: Книга о художниках

• Название: Улыбка Джоконды: Книга о художниках
• Автор: Юрий Безелянский
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-05-004742-0

«Улыбка Джоконды» – книга о живописцах. Под одной обложкой собраны литературные портреты девяти знаменитых художников Запада и пяти российских, от Леонардо да Винчи до Константина Сомова. Реалисты, импрессионисты, модернисты и великий сюрреалист Сальвадор Дали… Все они представлены в полноте и биении жизни, со своими страстями и страданиями, с любовными увлечениями и поисками своего места в искусстве. А открывается книга интригующим исследованием самого популярного в мире полотна – портрета Моны Лизы. Это почти детективная история о том, как создавалась картина, кто на ней изображен, как уже 500 лет длятся попытки разгадать загадочную улыбку Джоконды, как была украдена картина, и о многом другом, что интересно не только любителям живописи, но и массовому читателю.

---

Тем не менее от русских не отстают поляки. Известный польский кинорежиссер Кшиштоф Занусси в 1996 году сделал заявление, что лучшим портретом Леонардо да Винчи является не луврская «Джоконда», а «Дама с горностаем», хранящаяся в Кракове, в родном городе Кшиштофа.

«Дама с горностаем» – это восхитительная Чечилия Галлерани, жившая в XV веке при дворе герцогов Сфорци в Милане, бывшая любовница правящего тогда Людовика Моро. Судя по всему, Леонардо создал портрет «Дамы с горностаем» в 1483 году, когда Чечилии, дочери знатного миланского гражданина Фацио, было 20 лет. Чечилия обладала острым, живым умом и была весьма искусна в дворцовых интригах.

Кшиштоф Занусси снял короткометражный документальный фильм о Чечилии, где пытается доказать, что картина «Джоконда» уступает по всем параметрам «Даме с горностаем».

«Посмотрите на нее, – говорит Занусси, – разве она не великолепна? А если так, то почему она не известна широкой публике так же, как известна всем “Джоконда”?»

Ответ чрезвычайно прост. Примитивно прост: Париж – это Париж, а Краков – это всего лишь Краков, и нечего тут обижаться. В Париж приезжают люди со всего мира. А в Краков наведываются единицы туристов. И поэтому перед «Джокондой» в Лувре бушует вечное море зрителей, а у ног «Дамы с горностаем» плещется лишь маленький ручеек.

Эпилог

В заключение честно признаюсь: картины «Джоконда» я не видел. Только репродукции в книгах и журналах. Но надеюсь на личную встречу в Париже. На рандеву в Лувре в Квадратном зале. А пока печатаю на машинке этот этюд о загадочной Джоконде. Думаю о ней. И напеваю себе под нос – при полном отсутствии голоса – старую песенку Александра Вертинского «Джиоконда», которую он написал в эмиграции, в Константинополе в 1920-1921 годах, когда меня еще не было на свете. Вспомните манеру Вертинского и напойте ее сами:

Я люблю Вас тепло и внимательно,
Так, как любят ушедших невест.
Для меня это так обязательно,
То, что Вы мне надели свой крест.
Почему Вас зовут Джиокондою?
Это как-то не тонко о Вас.
Я в Вас чувствую строгость иконную
От широко расставленных глаз.
Я в Вас вижу «Царицу Небесную»,
Богородицу волжских скитов,
«Несказанную радость» чудесную
Наших русских дремучих лесов.
И любовь мою тихо и бережно
Я несу, как из церкви свечу.
Разве счастья словами измеришь дно?
Сам себе улыбнусь. И молчу.
Так не хочется скомкать поспешностью
Наш стыдливый и робкий роман.
Да хранит Вас Господь с Вашей внешностью
От меня, от любви и от ран.

Так пел Александр Вертинский. А мой роман с Джокондой еще впереди.

Дополнение к эпилогу: рандеву

Конечно, написав слово «роман», я сильно, как говорится, загнул. Кто я Гекубе? И кто я Джоконде? Своих романов Джоконда не считает. Она выше этого. Она парит в веках. А вот простенькая встреча, или по-французски рандеву, все же состоялась. И произошло это 11 мая 1998 года, естественно, в Лувре.

Немного об истории Лувра. Он возник вначале как мощная оборонительная крепость, построенная вдоль Сены в XIII веке. В XVI веке крепость снесли, и на ее фундаменте архитектор Пьер Леско воздвиг новый дворец. Его строительство продолжалось при обоих Людовиках – XIII и XIV. Завершилось оно в 1852 году при Наполеоне III.

Каталог Луврского музея содержит около 400 тысяч экспонатов. Среди них много уникальных шедевров: Венера Милосская, Ника Самофракийская, – множество, именно множество, знаменитых живописных полотен: «Пьета из Вильне-лез-Авиньон», «Герцогиня де Виллар и Габриэль д’Эсте», «Магдалина со светильником», «Похищение сабинянок», «Две монахини»… Перечислять дальше? «Купание Дианы» Франсуа Буше, «Жиль» Антуана Ватто, «Купальщицы» Жан-Оноре Фрагонара, «Женщина с жемчугом» Камиля Коро, «Свобода, ведущая народ» Эжена Делакруа… И картина из картин – «La Joconde» – «Джоконда» Леонардо да Винчи.

Наша экскурсионная группа начала осмотр Лувра со второго этажа, с зала Рубенса. Я очень люблю пышнотелых рубенсовских женщин, но меня интересовала совсем другая особа, на поиски которой я и устремился вниз на первый этаж и, пройдя километра два-три, не менее, бесконечных коридоров, залов, галерей, наконец-то попал туда, где в стене под толстым стеклом с инвентарным номером 503 находилась Мона Лиза. Подойти к ней близко нельзя: картину огораживает веревка-барьер, около которой клубится разноязычная толпа. Кто-то замирал от счастья, глядя на Джоконду. Кто-то пытался в миллионный раз, наверное, разгадать ее улыбку. Кто-то вслух выражал свой неподдельный восторг. Короче, было шумно и неспокойно. Но это совсем не трогало Мону Лизу. Она была по-олимпийски невозмутима, и лишь ядовито-саркастическая улыбочка змеилась на ее тонких губах (может быть, змеение объяснялось ракурсом взгляда на нее?).

Вернемся еще раз к воспоминаниям Акима Волынского. Как он пишет в своей книге, он шел в Лувр в ожидании чего-то «ошеломляющего, магнетически – притягательного», но испытал вначале «странное раздражающее волнение». «В душу ниоткуда не проникал свет художественной красоты. Что-то хитрое, скрытно-ядовитое отравляло и убивало все мои восприятия…»

А вот впечатление от Венеры Милосской было совершенно иным: «…остановился в полном очаровании. Вот поистине живое древнее божество».

Лично я не изменил Джоконде с Венерой (хотя что говорить, божественно хороша!). Я стоял и смотрел на Мону Лизу и тоже, как и дореволюционный маститый искусствовед, не испытывал особого очарования. Точнее говоря, очарование все же было, но шло оно от ума, а не от сердца, не от чувств. Свое состояние я определил так: перегорел от ожидания. Как у Александра Вертинского:

И, взгляд опуская устало,
Шепнула она, как в бреду:
«Я Вас слишком долго желала.
Я к Вам… никогда не приду».

Словом, «мадам, уже падают листья…». Хотя какие падающие листья? Еще весна. Но это так, отступление от темы. Вернусь к своему состоянию в Лувре. Вскоре эта опустошенность от долгого ожидания встречи с Моной Лизой исчезла. На смену ей пришла тихая, умиротворяющая радость. И посейчас это состояние то и дело всплывает в памяти. Джоконда нежно смотрела на меня. Мягко улыбалась. И я не ощущал в ее улыбке ни иронии, ни насмешки, ни сарказма. Ее взгляд был философски гармоничен.

Всем своим видом она как бы говорила словами своего творца – Леонардо да Винчи:

О, как молодость прекрасна!
И – мгновенна. Пой же, смейся,
Счастлив будь, кто счастья хочет,
И на завтра не надейся.

Мудрый завет Леонардо – «На завтра не надейся»! Нужно жить сегодня. Под светом манящих глаз Моны Лизы, а отнюдь не под светом рубиновых звезд Кремля.

24 мая 1998 г.

Этюды о художниках запада

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко-звучной тишине…

Валерий Брюсов,

«Творчество»

Художник чудовищных грез (Франсиско Гойя)

Зачем пишутся все новые и новые книги о великих и знаменитых людях? Вроде бы все о них давно известно, вся жизнь разложена по полочкам, все прокомментировано и обсосано до косточек, но нет!.. Появляются очередные авторы и обращаются к прошлому, вглядываются в знакомые фигуры и вписывают в контекст своего времени, увидев их как бы заново.

Лично я не собираюсь писать книгу о Франсиско Гойе. Ни большую, ни маленькую. Осмелился всего лишь на эскиз (подмалевок, как говорят художники) о выдающемся испанском художнике. Скажу откровенно: хочется хотя бы маленький листик вплести в общий венок этому гиганту живописи.

Конечно, я не буду спорить ни с Лионом Фейхтвангером, с его романом «Гойя, или Тяжкий путь познания», ни с книгой Хосе Ортеги-и-Гассета «Веласкес, Гойя», ни с советскими монографиями И. Левиной «Гойя» (1958), В. Прокофьева «"Капричос" Гойи» (1970) и другими. Не буду полемизировать с некогда известным стихотворением Андрея Вознесенского «Гойя» (1957), где поэт метафорически преображается в художника и от его имени рефлектирует по поводу войн, 1941 года, голода и убийства людей.

О, грозди
возмездья! Взвыл залпом на Запад –
я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие
звезды –
как гвозди.
Я – Гойя.

Правда, еще раньше, до Вознесенского, в стихотворении «Аккорды» поэт Серебряного века Константин Бальмонт писал:

Мне снился мучительный Гойя,
художник чудовищных грез, –
Большая насмешка над жизнью,
над царством могилы вопрос…

Впрочем, Бальмонту снился и Веласкес, и Мурильо, Боттичелли, Гёте и Рафаэль, все те, кто «с жадностью» тянулся «к высшей разгадке миров».