Раймон Кено - Голубые цветочки

• Название: Голубые цветочки
• Автор: Раймон Кено
• Издательство: ACT: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064611-1, 978-5-271-26543-3

Раймон Кено (1903–1976) — выдающийся французский писатель, поэт, эссеист, переводчик, сценарист, лауреат нескольких престижных литературных премий, в том числе премии Черного юмора, участник сюрреалистического движения, один из создателей УЛИПО, Трансцендентальный Сатрап Патафизического Колледжа, и вместе с тем, член Гонкуровской академии, основатель и директор «Энциклопедии Плеяды», известный эрудит, а также художник и математик.

С одним из главных героев романа «Голубые цветочки», герцогом д’Ож, мы встречаемся… каждые 175 лет. Все остальное в этом произведении столь же необычно — начиная от полуфантастического сюжета и кончая языком, ибо, как всегда у Кено, слова здесь с легкостью переиначивают свой смысл и начинают играть совершенно неожиданными гранями и красками. Парадоксально, занимательно и остроумно.

---

— Ну нельзя же знать все на свете! — отвечает Лали.

— Как это верно!

И поскольку Сидролен покончил с тунцовым филе, он осведомился о продолжении в следующих словах:

— Что же будет на второе?

— Банка печеночного паштета. Устраивает?

— Не хочу вас обидеть, — говорит Сидролен, — но сготовить такой обед и я бы сумел.

— Мсье Альбер уверял меня, что вы человек сговорчивый, а вы только и делаете, что ворчите.

— Ба! — говорит Сидролен, — нельзя уж и покритиковать слегка.

— Ладно, замнем для ясности.

И она приносит банку печеночного паштета.

— Мне сесть? — спрашивает она.

— Конечно.

Сидролен молча и меланхолично намазывает на хлеб печеночный паштет.

— Ну так что ж это за штука? — спрашивает Лали, — та, что со снами.

— Психоанализ?

— Вот-вот.

— И психоаналитики?

— Ну-ну.

— Значит, так, — говорит Сидролен, прилежно жуя свой сандвич, — это такие люди, которые толкуют сны. Они копают глубоко и в конце концов докапываются до сути — эти самые люди. Ну а среди нас есть такие, что опасаются их и не хотят, чтобы до их сути кто-нибудь докопался, — вот они-то никогда и не рассказывают свои сны.

— Подумаешь, тоже мне потеря! — говорит Лали.

— Значит, вы решительно против?

— Против чего?

— Против того, чтобы рассказывать сны.

— Я уже вам сказала: на мой взгляд, это невоспитанно и даже как-то неприлично.

— Ладно, я учту.

Сидролен приканчивает паштет, рассеянно поглядывая на другой берег, где какой-то рыболов, привязав лодку к колышку, готовит свою снасть; рядом сидит собака, она тоже смотрит на него.

— Вы рыбу ловите? — спрашивает Лали у Сидролена.

По справедливости ей следовало бы задать этот вопрос человеку с того берега, но тогда ей понадобился бы рупор.

— Нет, — отвечает Сидролен (а не рыболов с того берега, который, ясное дело, не слышал вопроса, а если бы услышал, то, конечно, ответил бы «да»). — Мне рыбная ловля не нравится. Я считаю, это жестокое занятие.

— А главное, глупое: сидеть вот так вот сложа руки…

— Ну-с, что у нас на десерт к этому превосходному обеду?

— Кусочек сыра и остатки варенья.

— Прелестно! — заключает Сидролен.

Рыбак на том берегу закинул удочку в воду; он закуривает сигарету и дымит, отрешенно глядя вдаль. Собака, свернувшись калачиком, спит.

— Ну вот, скоро и сиеста моя начнется, — замечает Сидролен про себя.

Лали приносит завершение превосходного обеда и садится — на сей раз по собственной инициативе.

— Итак, Шехерезада, — говорит Сидролен, усиленно жуя прогоркший сыр и предчувствуя, что варенье наверняка окажется заплесневелым, — вы не хотите порассказать мне какие-нибудь историйки?

— Правдивые или придуманные?

— Бойтесь придуманных историй! Они обнаруживают вашу сокровенную суть. Совсем как сны. Придуманные истории и правдивые сны — это почти одно и то же.

— Правдивые истории так же прекрасно обнаруживают вашу суть, вы не находите?

— Тогда, может, вы расскажете мне историю о ком-нибудь другом?

— С чего это я стану ее рассказывать, если она меня не интересует? А если интересует, то, значит, она как будто про меня.

— Стало быть, ничего не желаете рассказывать?

— Да не знаю я! Какой же вы настырный, ей-богу, — ни капельки не похожи на то, как вас описывал мсье Альбер, — такой, мол, солидный отец семейства, совсем не занудный и не вредный.

— Ага, вот, кстати, о месье Альбере: расскажите мне, где вы с ним познакомились. Но сперва позвольте вам заметить, что варенье, как я и предвидел, заплесневело.

— Вот видите, я права: вы все время ворчите.

— Ну что ж, опять фиаско; да я уже привык.

— Вы еще заплачьте из-за какого-то варенья.

— Ладно-ладно. Ну, так о месье Альбере…

— Вы не хотите чашку кофе?

— Нет, нет! — в ужасе воскликнул Сидролен. — Только не кофе!

— Боитесь, что я сварю вам бурду?

— Нет, но моя сиеста! Кофе помешает мне спать.

— Вы опять собрались спать? Да вы же проспали с утра до обеда!

— Вот я сейчас устроюсь там, в шезлонге, а вы мне расскажете, как познакомились с месье Альбером.

— Чтобы вам легче было делать баиньки?

— Если я закимарю, вы остановитесь и продолжите в следующий раз.

— Н-да, не сказать, чтоб вы меня очень обнадежили.

— Итак, Шехерезада, я вас слушаю: история Альбера.

— Ладно, так и быть. Я — единственная дочь бедного лесоруба…

— Где-то я уже это слышал… дочь дроворуба…

— Вы так и будете прерывать меня на каждом слове? Тогда уж лучше спите.

Сидролен не преминул тут же доставить ей это удовольствие.

Герцог верхом на коне прогуливался по лесу, молчаликий и одиновый. Сфен тоже помалкивал, но, поскольку прогулка затягивалась, а с нею и герцогская молчаликость, он разомкнул уста, чтобы спросить, можно ли ему говорить.

— Говори, славный мой Демо, говори! — сказал герцог, любовно потрепав коня по холке.

— Мерсибо! — ответил Сфен, весьма довольный удачным словцом.

Он сделал вид, будто размышляет перед тем как задать вопрос, давно уже вертевшийся у него на языке.

— Гм… гм, — сказал он наконец, — ну как там наша статуя?

— Ей-богу, не знаю, — ответил герцог.

— Разве она еще не отлита?

— Да что-то последнее время о ней ничего не слыхать.

Сфен не скрыл своего разочарования. Он даже пукнул от возмущения.

— А вам не кажется, — спросил он, — что следовало бы этим поинтересоваться?

— Пока что меня это не волнует.

— А ваша слава как же? О ней вы забыли? Неужто вы не думаете о грядущих поколениях, что будут толпами стекаться со всех сторон, дабы узреть вас навечно отлитым в бронзе подле заветного феодального вяза? Неужто в вас не пробуждается гордость при мысли о том, что статус статуированного позволит вписать ваше имя во все истории искусств, весьма малочисленные, конечно, в наше время, но чье количество неизмеримо возрастет в последующие века. Черт подери, ей-богу, я уже пророчествую!

И, разволновавшись от собственной речи, Сфен пустился вперед дробной рысцой.

— Тихо, тихо! — остановил его герцог.

Сфен вернулся к прежнему прогулочному шагу и, соответственно, к прежней теме:

— Так мои аргументы вас не убедили?

— Да-да, конечно, убедили, мой славный Демо. Я пошлю Пострадаля разузнать, как там дела с моим изваянием.

— Прекрасная мысль! Заодно пускай разведает, движется ли и его собственное со Стефом.

— Его отъезд, мне кажется, опечалит герцогиню, — грустно молвил герцог.

— А почему бы и ей не проехаться туда же? Она так мечтала побывать в столичном городе Париже.

— Тогда пойдут сплетни.

— Что ж, пошлите с ними за компанию аббата Рифента, и пусть эту экспедицию возглавит монсеньор Биротон. А вы избавитесь от всех разом на пару месяцев.

— Хорошо бы! Надоело мне слушать каждый день их уговоры да выговоры. Спасибо, еще не донесли на меня как на атеиста или колдуна.

— О, вся эта болтовня лишь для проформы, — такое уж у них ремесло, но если вашему алхимику все-таки удастся изготовить эликсир долголетия, я думаю, они тоже не откажутся выпить стаканчик.

— Пока что до эликсира далеко, — в настоящий момент мы изготавливаем взрывчатый порошок.

— Ну и как, получается?

— Конца не видно!

Помолчав несколько минут, Сфен вновь заговорил в таких словах:

— Я начинаю сомневаться, Жоакен, мудро ли вы поступили, приведя к себе в замок Тимолео Тимолея. С тех пор как он живет у вас и жжет огонь под своими ретортами, вы, Жоакен, сделались мрачным и молчаливым, а вдобавок растратили почти все свои денежки, полученные по договору в Сен-Мену. Разве я не прав?

— Ох, прав! Сундуки мои опустели, и скоро мне придется разбить копилку моего будущего наследника. Это наводит меня на мысль, что правильнее было оставить у себя астролога. Он обошелся бы мне куда дешевле, да и герцогиня была бы довольна.

— Ба! — ответил Сфен, — все эти людишки стоят друг друга.

— Так ты сомневаешься в них, мой Демо?

— Хотите, я скажу вам совсем откровенно: не верю я во все эти горескопы.

— Да и я ничуть не верю.

— И в философский камень — тоже ни капельки.

— Ну знаешь ли! — вскричал герцог, — скажи это не ты, а кто-нибудь другой, я бы ему морду набок свернул!

— Я в них не верю, — повторил Сфен, — но вам верить не запрещаю.

— Надеюсь! Ах, если бы ты видел нас — Тимолео и меня — среди всех этих реторт и тиглей, колб и алембиков, пеликанов и змеевиков, перегонных кубов и прочих сосудов; если бы ты видел, как мы смешиваем соли с металлами — одни фиолетовые, другие синие, одни голубые, другие зеленые, одни желтые, другие оранжевые, а некоторые так даже красные, не говоря уже о белых и черных; смешиваем и наблюдаем, как один цвет переходит в другой, твердые вещества превращаются в жидкие, а жидкие в твердые, осязаемые становятся неосязаемыми, а неосязаемые — осязаемыми, а ведь я описываю тебе лишь внешнюю сторону наших манипуляций, — так вот, если бы ты видел это, славный мой Демо, ты бы сразу понял, что твой хозяин и алхимик трудятся не напрасно. Настанет день, когда ангелы увенчают успехом наши усилия, и тогда я прикажу отлить свою статую не из бронзы, а из чистого золота.