Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе

• Название: О времени, о товарищах, о себе
• Автор: Василий Емельянов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Настоящая книга представляет собой первую часть воспоминаний одного из организаторов советской промышленности, известного ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР, Героя Социалистического Труда Василия Семеновича Емельянова. Кинозрители нашей страны и за рубежом знакомы с автором по одному из больших эпизодов фильма «Русское чудо». Книга посвящена в основном тридцатым годам, когда закладывался фундамент сегодняшнего индустриального могущества Страны Советов. Рассказывает В. С. Емельянов и о более раннем периоде — работе в Баку в первые годы Советской власти, учебе в Московской горной академии, встречах с И. Ф. Тевосяном, А. А. Фадеевым, А. П. Завенягиным. С большим интересом читаются страницы, посвященные пребыванию В. С. Емельянова в 30-х годах в Германии, где он работал на заводах Круппа. Автор — человек, много повидавший на своем веку, с точным пониманием людей и событий. Поэтому за отдельными фактами, характерами, судьбами перед читателем встает огромный исторический фон, интереснейшее время первых пятилеток.

---

Он, кажется, побывал по всех тюрьмах страны, никогда не отсиживал до конца тот срок, на который его осуждали, и бежал из всех мест заключения, в которые его определяли.

Уже в конце он рассказал, как, получив заданно партии, организовал побег политических заключенных с военного корабля, на котором их возвращали из Франции в Россию.

Французские власти арестовали нескольких политических, бежавших из России во Францию. Правительство Франции выдало их царскому правительству. Арестованные были доставлены на борт военного корабля, на котором он был механиком.

На пути из Марселя в Одессу корабль зашел в Александрию, где и удалось организовать их побег. Все было организовано великолепно: арестованные исчезли, но сам организатор побега — механик — был арестован, и его поместили в ту же самую каюту, где до него сидели политические.

Ночью, когда корабль вышел в море, арестованный механик выпрыгнул в иллюминатор и проплавал более десяти часов, пока его не подобрал итальянский пароход.

— Так я попал в Италию и затем добрался до Капри, где слушал лекции Луначарского, — рассказывал затаившей дыхание аудитории новый директор.

После собрания по всему институту только и разговоров было о новом директоре, но сам он работой в институте тяготился.

— Не по Сеньке шапка, — как-то с грустью сказал он мне. — Ну что я могу вам подсказать, чем смогу помочь, если это дело для меня незнакомое? Здесь специалисты нужны — без них мы, как без компаса, весь институт на мель посадим — не туда уведем.

После него в институт пришел Ротенберг.

Ротенберг также не имел высшего образования и был просто администратором, опираясь по всем вопросам на суждения отдельных ученых института. Но когда по обсуждаемым вопросам не было единого мнения, то определиться ему было трудно, и он терялся.

То же самое, по с еще более плачевными результатами происходило на заводах и фабриках. Следует помнить, что на многих заводах старой России руководящие технические должности занимали иностранные специалисты, и когда они после революции покинули страну, то многие важные участки остались оголенными. Помимо того, что инженерно-технические кадры были малочисленны, многие из инженеров и техников отказались работать, часть ушла с белой армией, кое-кто из оставшихся саботировал.

Было очевидно, что без кадров, хорошо знающих технику, нельзя будет справиться с теми задачами, которые партия ставила перед страной.

В статье о перенесении заграничного опыта в нашу промышленность «Правда» И июня 1929 года писала: «Нет сомнений, что на протяжении первой пятилетки успех реконструкции будет в решающей степени определяться тем, с каким темпом мы будем переносить и внедрять в нашу промышленность достижения иностранной техники.

…Основными элементами, из которых слагается проблема перекачки к нам иностранной техники, являются: командировки работников нашей промышленности (инженеров, техников, рабочих и административного персонала) за границу для ознакомления и изучения процессов производства на заграничных предприятиях».

В середине 1929 года было принято постановление о командировании на обучение за границу большой группы молодых специалистов.

Нашему институту было предложено подобрать одного кандидата. Руководство института предложило поехать мне. Вначале сообщили, что я поеду в США на год, а затем решили послать меня в Германию на семь месяцев. Еще до меня туда выехали несколько моих однокашников, в том числе и Тевосян.

…В Горной академии я изучал английский язык. Преподавание иностранных языков было поставлено плохо. По окончании курса мы не умели говорить, и произношение у нас было ужасным.

Преподаватель английского языка не только никогда не слышал живой английской речи, но и не знал фонетики. Было очень мало литературы для чтения на иностранных языках, и те студенты, которые все же хотели изучать язык, бегали по букинистическим магазинам и скупали старые книги и учебники.

Одним словом, по окончании института я мог только со словарем читать английские книги и журналы по специальности.

За три недели до отъезда мне сообщили, что я еду не в США, а в Германию, и мне пришлось бросить занятия английским языком и срочно приступить к немецкому.

Пришлось каждый день брать уроки и восстанавливать те знания, которые мною были приобретены еще за время пребывания в реальном училище в Азербайджане.

…А затем надо было одеться для поездки за границу. Достать костюм было проблемой, а ни одного костюма в то время у меня не было.

Самым нарядным из моего одеяния была толстовка из синего тонкого шевиота и единственный синий вязаный галстук.

Я очень любил и толстовку, и галстук и берег их, надевая только в редкие дни, когда мы с женой ходили в театр или в кино.

Но я знал, что в толстовке за границу ехать нельзя. Надо доставать костюм. Я обошел большинство магазинов и после больших трудов в одном из комиссионных нашел подержанный, но, как мне казалось, вполне приличный синий костюм. В нем я и поехал за знаниями в Германию.

Мы снова учимся

Перед отъездом в Германию учитель, занимавшийся со мной языком, сказал: «Помните: чтобы научиться говорить, необходимо перебороть себя и сломить робость. Советую вам, как только переедете границу, немедленно начинайте говорить. По всей видимости, вас не будут понимать, может быть, будут смеяться, не обращайте на это внимания, говорите и старайтесь понять то, что будут говорить вам. Только при этих условиях вы сможете быстро овладеть разговорной речью».

Этот совет я запомнил на всю жизнь.

По дороге из Москвы до Берлина мне не представилось ни одного случая для разговора. В моем купе ехала группа советских артистов, они направлялись на гастроли в Берлин. Один из артистов, уже пожилой человек, бывал в Берлине еще в дореволюционное время и мог немного объясниться по-немецки. С его помощью мы и отвечали на несложные вопросы, задаваемые нам при пересечении польско-немецкой границы у станции Стенч.

Утром, когда мы прибыли в Берлин, я распрощался со своими попутчиками и, решив здесь же, на вокзале, позавтракать, смело направился в буфет. Заняв место за столиком и используя знания, полученные из учебника немецкого языка Глезера и Петцольда, я смело произнес:

— Geben Sie mir bitte eine Portion Schinken und ein Glass Tee[5].

Когда я кончил выговаривать эту фразу, у меня захватило дух, а в голове промелькнуло — вероятно, официант ничего не понял.

Но, к моему глубокому изумлению, он ответил:

— Wir haben keine Gläser, aber Schalon[6].

Я понял все, что сказал официант, но не знал, что такое Schale?[7]

«У нас нет стаканов, — думал я, — а шале? Что же это такое?» Официант вопросительно смотрел на меня.

«Заказать бутылку пива? — подумал я, — Ведь немцы пьют пиво». Но я за всю свою жизнь только один раз пил пиво, и оно мне не поправилось. Кроме того, я совершенно не знал немецкого пива, может быть, оно крепкое и можно захмелеть. Как же быть?

И наконец я выпалил:

— Dann ich werde nicht trinken[8].

Я увидел изумление на лице официанта. Он пожал плечами и отошел от странного посетителя, который пьет чай только из стаканов и отказывается пить из чашек.

После соленой ветчины, которую мне принес официант, мне очень хотелось лить. Но я терпел.

Перед отъездом из Москвы я получил письмо от Тевосяна. Он извещал меня о том, что договорился со своей квартирной хозяйкой и мне можно будет остановиться и той же самой квартире, где устроился и он. Поэтому, когда я прибыл в Эссен, то направился по адресу, полученному от Тевосяна. Он снимал комнату у бывшего мастера цеха огнеупорных материалов крупповского завода. Старик умер, вдова с детьми жила на пенсии и была, конечно, заинтересована в том, чтобы сдавать часть комнат своей большой квартиры.

Я приехал в воскресенье и застал Тевосяна дома. Рассказав ему последние московские новости, я стал расспрашивать, как проходит у него практика и что интересного на крупповском заводе.

— Сам процесс производства стали не представляет большого интереса. У нас технология ведения плавки поставлена лучше, мы грамотно подходим к этому процессу. А вот разливка стали у них организована очень хорошо. Поэтому я решил изучать разливку.

Тевосян, проработавший два месяца до моего приезда на завод, собрал уже обильный фактический материал по разливке различных марок качественной стали.

— В сталеплавильном цехе, где сейчас нахожусь, — рассказал он мне, — производится очень большое количество самых разнообразных марок стали, разливают их в изложницы различной формы, а слитки отливают различного веса. Из этого цеха стальные слитки поступают и в прокатные цеха, и в кузнечные. Так что учиться есть чему. Что я успел установить, так это то, что для каждого состава стали на заводе выработана определенная скорость заполнения изложниц жидким металлом. Они с определенной скоростью заполняют изложницу и очень медленно — прибыльную наставку. Это ведет к тому, что поверхность стальных слитков у них чистая, а усадочная раковина очень небольшая. Поэтому отходы стали составляют незначительную величину.