Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

• Название: Дипломатическая быль. Записки посла во Франции
• Автор: Юрий Дубинин
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-86004-085-7

Книга мемуаров написана известным профессиональным российским дипломатом, в ранге посла, работавшего в столицах ведущих государств мира — Франции, США, Испании, представителем СССР в ООН. В ней раскрываются многие малоизвестные или совсем неизвестные страницы недавней истории, как например, — подготовка хельсинкского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, позиция Франции и президента Миттерана по отношению к событиям августа 1991 г. в СССР. Автор описывает и свои многочисленные встречи с представителями интеллектуальной и художественной элиты.

---

Брешь в этой глухой стене удалось пробить с помощью Франции. Точнее, при содействии ее тогдашнего президента В. Жискар д’Эстена. Он раньше всех других западных лидеров увидел, что ставшие к концу 1974 г. достаточно ясными возможные политические итоги Совещания и их значимость для будущего неизмеримо важнее, чем какие-то отдельные дополнительные уступки со стороны Советского Союза, за которые продолжали вести яростный бой делегации западных стран в Женеве. В. Жискар д’Эстен склонялся к тому, чтобы прекратить торг с Москвой насчет уровня проведения третьего этапа Совещания, пойти навстречу Советскому Союзу в том, что этот этап должен быть проведен при участии руководителей государств-участников. В этом французский президент кардинально разошелся со своим собственным министром иностранных дел Ж. Сованьяргом, с Кэ д’Орсе в целом и, конечно, с французской делегацией на Совещании, увлекавшейся всякого рода тактическими увязками и комбинациями.

Произошел этот прорыв при следующих обстоятельствах. На начало декабря 1974 г. был запланирован визит Л. Брежнева в Париж — первая встреча советского лидера с В. Жискар д’Эстеном. В Москве чувствовали, что он готов сделать какой-то политический жест в отношении Л. Брежнева, предполагали, что этот жест мог касаться Совещания. В этой связи в нашу концепцию визита — меня вызвали в Москву для его подготовки — мы заложили в качестве главной цели задачу добиться от французского президента согласия на проведение третьего этапа Совещания на высшем уровне.

Что касается французской дипломатии, то она, будучи еще лучше нас осведомленной о настроениях собственного президента, постаралась сделать все возможное, чтобы помешать его задумке. Ситуация, прямо скажем, исключительная. Заградительный огонь развернула и французская печать. В. Жискар д’Эстену публично давались советы не уступать в вопросе об уровне завершающего этапа Совещания. Так, газета «Котидьен де Пари» писала: «Жискар д’Эстен явно хочет внести новизну в этот вопрос, отклоняясь от линии Запада, подобно тому, как поступил де Голль по поводу НАТО. Этот жест, если президент его сделает, повлечет меньшие последствия. Но достаточно вспомнить о препятствиях, создававшихся со стороны Ж. Помпиду ходу совещания, чтобы понять, какое удовольствие глава государства, быть может, намеревается доставить господину Брежневу»[7].

Оригинальный маневр с целью «обезвреживания» надвигавшейся угрозы был предпринят и со стороны Кэ д’Орсе. Накануне визита со стороны французского министерства последовало приглашение мне прибыть в Париж, чтобы заранее согласовать текст заключительного коммюнике. Москва, разумеется, откликнулась положительно, и вот я в кабинете одного из моих хороших знакомых, директора европейского департамента К. Арно. Он — сама любезность. Текст проекта коммюнике легко и быстро стелется по бумаге. Вместе с тем обращает на себя внимание особый интерес моих французских партнеров гладко написать раздел коммюнике, посвященный Совещанию. Я вчитываюсь в предлагаемую формулировку. Она полна изящных слов, одно лучше другого. Витиевато говорится и о заключительном этапе, но так, что глазу зацепиться не за что. Все мило, но только общие слова. При других обстоятельствах можно было бы с ходу согласиться. Однако перед нами задача добиться прорыва, четко записать, что третий этап будет этапом высшего уровня. Вместе с тем именно этого-то и нет в предложениях моих коллег. Вступать в спор? Я уверен, что это бесполезно. Предлагаю им этим разделом коммюнике не заниматься вообще. Партнеры разыгрывают недоумение.

— Помилуйте, как же не заниматься? Ведь это же сейчас главное!

— Тем более. Оставим главное самим руководителям.

Следуют уговоры, аргументы, еще более утонченные формулировки, которыми готовы заменить свои же собственные. Звучат и упреки, стенания, дескать, за проект коммюнике с такой недоработкой начальство по головке не погладит.

Расчет моих коллег прост: пойти далеко навстречу, не уступая в главном, чтобы затем представить собственному президенту проект, как удовлетворяющий Москву, в силу чего, мол, никакого другого движения в сторону Советского Союза не требуется. В общем-то шито белыми нитками, но оборону держать приходится против такого сложного вида дипломатического натиска, как натиск улыбок и учтивости. И все-таки ко времени начала бесед Л. Брежнева и В. Жискар д’Эстена проект блистал пробелом на месте, предназначенном для Совещания.

Переговоры руководителей двух государств состоялись все в том же замке Рамбуйе. Не помню всех деталей программы, но для данного сюжета важно то, что В. Жискар д’Эстен предложил Л. Брежневу уединиться, захватив с собой министров иностранных дел, К. Арно и меня, а также переводчиков — с нашей стороны им был Н. Афанасьевский, с французской — уже известный князь Андронников.

Мы перешли в небольшой салон. Его стены покрыты деревянными панелями с изображениями охотничьих сцен. Большие кресла. Кофе, чай.

Французский президент заводит разговор о Совещании. Он прямо ставит вопрос, как видит Л. Брежнев раздел коммюнике по этой теме. Разговор между лидерами двух стран. Долгий разговор двух людей совершенно различного воспитания и жизненного пути, а главное — различной школы мышления. Л. Брежнев хорошо знал, чего хотел, но оперировал определениями общего характера, которые не втиснешь в каноны дипломатического коммюнике. В. Жискар д’Эстен с его картезианской строгостью мысли ждал формулировок. Он держался свободно. Внимательно вслушивался в перевод. Время же, заполнявшееся русской речью, использовал для того, чтобы любоваться великолепной резьбой на дубовых панелях, покрывавших стены. А. Громыко проявлял фантастическую выдержку. В разговор он включался короткими репликами только тогда, когда к нему прямо обращался Л. Брежнев или когда его коллега Ж. Сованьярг пытался подбросить что-нибудь совсем несносное. Его спокойствие и невозмутимость поражали. У меня было больше чем достаточно времени для того, чтобы с учетом услышанного обдумать формулировку, которая, казалось, могла решить проблему. Я написал ее по-французски. Улучив момент, я попросил разрешения у А. Громыко предложить ее французам. Тот согласился. Л. Брежнев промолчал. Я зачитал совсем короткий текст. Едва я умолк, как выскочил князь Андронников.

— Не знаю, как по существу, — небрежно произнес он, — но фраза не годится с точки зрения французского языка.

К счастью, кроме князя был президент. Повернувшись в сторону Андронникова, он не спеша произнес:

— А по-моему, это хороший французский язык, и вообще формулировка подходящая.

Лидеры кивнули друг другу. Пробел в коммюнике заполнили словами: «…созданы хорошие предпосылки для завершения совещания в кратчайший срок, для проведения его третьего этапа и подписания заключительных документов на высшем уровне».

Выходим к другим членам делегаций. Те — и наши, и французы — спешат за новостями. В. Жискар д’Эстен прощается. Проходя мимо меня, роняет: «Если что, дайте знать».

Легкой походкой он спускается по лестнице. Садится за штурвал стоявшего на внутренней лужайке замка вертолета и через каких-то пару минут взмывает вверх, удаляясь в сторону Елисейского дворца в центре Парижа.

У оставшихся чувства, что называется, смешанные. У хозяев, а большинство их с Кэ д’Орсе, улыбки, вырубленные в камне. Их можно понять. У нас — понимание масштабного дипломатического успеха, но об этом и заикаться неловко. Перед ужином Ж. Сованьяргу сделалось плохо. Французского врача не оказалось. К счастью, академик Е. Чазов был, как всегда, наготове и во всеоружии…

А как обстояло дело с переговорами Л. Брежнева с В. Жискар д’Эстеном по другим вопросам? Как проходили они? Отвлечемся на мгновение от темы Совещания для того, чтобы сказать пару слов и об этом, поскольку мы оказались в замке Рамбуйе. Переговоры эти состоялись на другой день. В точном смысле слова это были не переговоры. У Л. Брежнева имелись добротные тексты с изложением того, что следовало сказать по каждому из намеченных вопросов. И эти тексты зачитывались. Когда вопросы, а тем более позиции, с нашей и французской стороны совпадали, эксперты испытывали чувство немалого удовлетворения, а когда выходила нестыковка, настораживались. Собственно, в наличии заготовок для бесед такого высокого уровня ничего предосудительного нет. Их готовят в той или иной форме все канцелярии мира: слишком много значит для страны слово, сказанное на таком уровне. Другое дело, что происходит в случае возникновения неожиданных ситуаций. В Рамбуйе, помимо прочего, Л. Брежнев изложил нашу позицию по вопросу о Западном Берлине. Вообще-то вопрос этот был проклятым уже в силу своей запутаннейшей казуистики, на которой целое поколение экспертов сделало себе карьеру. Но все обошлось бы нормально, если бы Жискар д’Эстен не задал какой-то уточняющий вопрос, а Л. Брежнев не взялся сам на него отвечать. Завязалась дискуссия, во время которой французский президент вдруг воскликнул: