Игорь Курукин - Анна Иоанновна

• Название: Анна Иоанновна
• Автор: Игорь Курукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03752-6

В судьбе Анны Иоанновны было немало крутых поворотов: природную русскую царевну, племянницу Петра I, по его воле выдали замуж за иноземного принца, полжизни провела она бедной вдовствующей герцогиней в европейском захолустье, стала российской императрицей по приглашению вельмож, пытавшихся сделать её номинальной фигурой на троне, но вскоре сумела восстановить самодержавие. Анна не была великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором, но по мере сил способствовала укреплению величия созданной Петром империи, раздвинула её границы и сформировала надёжную и работоспособную структуру управления. При необразованной государыне был основан кадетский корпус, открыто балетное училище и началось создание русского литературного языка.

Книга доктора исторических наук Игоря Курукина, написанная на основе документов, рассказывает о правлении единственной русской императрицы, по иронии судьбы традиционно называемом эпохой иностранного засилья.

---

Начало правления Анны Иоанновны сопровождалось созданием не только «вверху», но и «внизу» политических проектов, дошедших до нас в делах Тайной канцелярии. 18 июля 1733 года явившийся в «летний дом» государыни в Петергофе сенатский секретарь Григорий Баскаков потребовал вручить императрице его сочинение, где автор сокрушался об «умножении различных противных Богу вер» и для их искоренения призывал «идти с войною в Царьград». Но далее речь шла уже о конкретных непорядках: «несходстве» финансовых документов, «неправом вершении дел» и «страждущей юстиции». Секретарь предлагал приучать молодых дворян к «доброму подьяческому труду», для чего следовало завести при коллегиях 60 «юнкоров» под началом опытного приказного, который учил бы шляхтичей на примере конкретных дел{271}. После рассмотрения дела в Кабинете министров секретарь был освобождён без наказания.

Иная судьба ожидала вызвавшего интерес императрицы бывшего священника из породы вечных правдолюбцев Саввы Дугина. Угодив на каторгу за разоблачение управляющего Липецким заводом, «распопа» не успокоился. Отважный прожектёр «дерзнул донесть, в какой бедности, гонении, и непостоянстве, и во гресех, и в небрежении указов и повелений находитца Россия» от лихоимства больших и малых властей, неблагочестия, воровства и чрезмерно тяжёлых наказаний за «малые вины». Для борьбы с этим злом он считал необходимым, чтобы «едва бы не во всяком граде был свой епископ» для просвещения как духовенства, так и паствы. Прокуроров следовало, по его мнению, «отставить» по причине их бесполезности; воевод же не надлежало оставлять в должности более двух-трёх лет, а администрация при них должна быть выборная: «по 10 человек для розсылок и наряду по неделе по очереди». Дугин требовал введения принципа неприкосновенности личности («без вины под караул не брать»); наблюдать за охраной прав граждан должен был местный протопоп. «Распопа» предлагал вообще отменить телесные наказания — «батожьём бить отнюдь воспретить во всей империи»; сократить подушную подать до 50 копеек с души, а с безземельных дворовых, стариков после шестидесяти лет и детей до семи лет её не брать вовсе, как и с умерших. Однако выступавший за личную неприкосновенность и другие права человека расстриженный и сечёный каторжник считал крепостное право вполне естественным явлением и даже предлагал за выдачу и привод беглых учредить пятирублёвую премию, а им самим в качестве наказания отсекать большой палец на ноге и «провертеть» ухо; пойманным же во второй раз рубить ноги, «а руками будет на помещика работать свободно».

В застенке Дугин ни в чём не винился — напротив, собирался продолжить работу над трактатом: объяснить императрице, «каким образом в рекруты брать и как в чины жаловать, и каких лет в службе быть», но не успел — 4 апреля 1732 года был казнён на петербургском Сытном рынке{272}. Изложенные в его проекте идеи касались проблем, которые волновали шляхетское общество в 1730 году. Но новая власть не была намерена поощрять подобную инициативу ни «сверху», ни «снизу».

Неменьшее беспокойство доставляли самозванцы. Манифест 1731 года требовал присягать неизвестному «наследнику», что вызывало в народе множество слухов и толкований. В 1732 году восемнадцатилетний «гулящий человек» из-под Арзамаса Андрей Холщевников назвал себя царевичем Алексеем Петровичем. Будучи арестован, он своё царское достоинство не отстаивал, признавшись, что не раз слышал, будто «лицем похож» на покойного сына Петра I, а взять его имя уговаривали местные крестьяне и «раскольница» Марья. Кажется, это и вправду были юношеская бравада и глупость. Но в Тайной канцелярии такими вещами не шутили — 13 мая 1732 года императорский указ повелел: самозванца «казнить и тело сжечь», а на месте преступления, в Арзамасе, выставить на колу его голову и прибить на столбе «публичной лист» с указанием вины{273}.

В декабре того же года в Москву был доставлен другой «царевич Алексей Петрович», о ходе следствия над которым Анна Иоанновна требовала регулярно сообщать ей. Самозванцем оказался беглый крестьянин московского Новодевичьего монастыря Тимофей Труженик. Человек экзальтированный, он сначала призывал крестьян идти с ним в мифический «Открывонь-город»; потом объявил, что манифест о присяге издан для него, так как он и есть чудом спасшийся царевич Алексей Петрович. По донским казачьим станицам он рассылал воззвания: «И вы, голытьба, бурлаки, босяки бесприютные, где нашего гласа не заслышите, идите до нас денно и нощно!» Должно быть, мужикам интересно было слушать его поэтичные обещания уничтожить бедность на земле, одарить их «златом и серебром и золотыми каретами. И хлеба-де столько не будет, сколько золота и серебра», но попытка пламенной риторикой поднять их на выступление не удалась{274}.

На следствии арестант требовал отвезти его во дворец к «сестре» Анне Иоанновне, однако под пытками стал давать показания, назвав восемь человек в Тамбовском уезде, помогавших ему агитировать. От них следователи узнали, что у самозванца был «брат», «царевич Пётр Петрович», который оказался беглым драгуном Ларионом Стародубцевым. Труженик убедил Стародубцева назваться царевичем, а тот сумел собрать в самарских степях несколько десятков бурлаков, беглых крестьян и казаков. От имени Петра Петровича Стародубцев издал свой «манифест»:

«Благословен еси Боже наш! Проявился Пётр Петрович старого царя и не императорский, пошёл свои законы искать отцовские и дедовские, и тако же отцовские и дедовские законы были; при законе их были стрельцы московские и рейторы, и копейщики, и потешные; и были любимые казаки, верные слуги жалованные, и тако же цари государи наши покладались на них, якобы на каменную стену. Тако и мы, Пётр Петрович, покладаемся на казаков, дабы постояли за старую веру и за чернь, ка[к] бывало при отце нашем и при деду нашем. И вы, голетвенные люди, бесприютные бурлаки, где наш глас не заслышитя, идите со старого закону денно и ночно. Яко я, Пётр Петрович, в новом законе не поступал, от императора в темнице за старую веру сидел два раза и о ево законе не пошёл, понеже он поступал своими законами: много часовни поломал, церкви опоко свешал, каменю веровать пригонял, красу с человека снимал, волею и неволею по своему закону на колена ставливал и платья обрезывал…»{275}

«Пётр Петрович» и его друзья пытались выручить арестованного Тимофея, а затем решили готовить поход на Москву, но были схвачены при попытке вербовки «подданных». Следствие тянулось до осени 1733 года. Стародубцеву и Труженику отрубили головы и насадили на железный кол, а тела сожгли, их товарищи также лишились голов, а встречавшиеся с ними крестьяне были биты кнутом и после «урезания» языков сосланы к вечным работам в дальние сибирские города.

Крестьянский сын из-под Воронежа Филипп Дюков однажды «увидел перед собою на полу неболшое сверкание… и потому мыслил, что оное сверкание чинилось для ево. Дюкова, и надеялся простотою своею, что возьметца он в цари в ыное государство». В ожидании блестящего будущего претендент бродяжничал, кормясь милостыней и «портным мастерством», пока в 1734 году не был схвачен за убийство «жонки» и навечно заперт в монастыре. Другому крестьянину, Алексею Костюнину, было видение святых Сергия и Ивана Воина, которые обещали ему: «…будет де тебе государыня Анна Иоанновна обручницею», — с последующим обращением турецкого «салтана» в православие и сбавкой подушной подати. За обещанным Костюнин явился в Петербург, где был взят и как «повреждённый в уме» заточён в Кирилло-Белозерском монастыре{276}.

Послушнику Киево-Печерской лавры шляхетскому сыну Ивану Миницкому якобы явился сам Христос и объявил: «Будешь правителем великороссийским!» Монастырские власти Ивана не выдали и даже не наказали, он же воспринял это как благословение, ушёл из обители, примкнул к «партии» работных людей и в январе 1738 года во дворе казака Петра Малмеги в селе Ярославце Киевского полка объявил себя царевичем Алексеем Петровичем. Самозванец обещал: «Я де вашу нужду знаю. Будет вам вскоре радость — с турком заключу мир вечно, а вас де в мае месяце нынешнего году все полки пошлю и казаков в Полшу и велю всю землю огнём сжечь и мечем рубить». Ему поверили казаки, местный атаман, несколько солдат Новгородского полка и поп Гавриил, который уже возгласил молитву «о благоверном нашем государе царе Алексее Петровиче»; но в этот момент Миницкого схватил сотник с верными казаками. По делу проходили более шести десятков человек; в сентябре 1738 года Анна утвердила приговор: Миницкого и «роспопу Гаврила посадить живых на колья, солдата Стрелкова и наказного сотника Полозка четвертовать, у Павла Малмеги сперва отсечь ногу, а потом голову; и те головы, руки и ноги взоткнуть на колья, а тела их положить на колёса»{277}. Похоже, жестокость была вызвана реальными опасениями: на Украине было неспокойно — гетманскую власть только что упразднили, а крестьяне и казаки несли службу и терпели поборы во время тяжёлой войны с Турцией.